И все же… Я сумел это сделать, и мы оба нормально приземлились. Мой мозг, оказавшись в отчаянной ситуации, на миг как будто обрел суперсилу.
Как я это сделал? За время более чем двадцатилетней карьеры нейрохирурга, когда я изучал мозг, наблюдал за его работой и делал операции на нем, у меня было много возможностей исследовать этот вопрос. Но в итоге я смирился с тем, что мозг и вправду поразительное устройство — мы и представить себе не можем насколько.
Теперь я понимаю, что ответ нужно было искать гораздо глубже, но я должен был пройти через полную метаморфозу своей жизни и мировоззрения, чтобы разглядеть это. Моя книга — про события, которые изменили мои взгляды и убедили меня, что, каким бы великолепным механизмом ни был наш мозг, вовсе не он спас мне жизнь в тот день. То, что пришло в действие в миг, когда парашют Чака начал открываться, — это другая, более глубокая часть меня. Часть, которая может двигаться так стремительно, поскольку не привязана ко времени, как мозг и тело.
Фактически это она заставляла меня так тосковать по небу в детстве. Это не только самая умная часть человека, но также и самая глубокая, и все же большую часть своей взрослой жизни я не мог поверить в нее.
Но я верю сейчас, и на следующих страницах расскажу вам почему.
Я нейрохирург. В 1976 году окончил Университет Северной Каролины в Чапел-Хилл, где специализировался на химии, а в 1980 году получил звание доктора медицины в Медицинской школе Дюкского университета. Все одиннадцать лет учебы и ординатуры в многопрофильной больнице Массачусетса и в Гарварде я специализировался на нейроэндокринологии.
Эта наука изучает, как взаимодействуют между собой нервная и эндокринная системы. Два года из этих одиннадцати я исследовал патологическую реакцию кровеносных сосудов при кровотечении из аневризмы — синдром, известный как церебральный вазоспазм.
Аспирантуру по цереброваскулярной нейрохирургии я прошел в городе Ньюкасл-апон-Тайн в Великобритании, после чего пятнадцать лет проработал адъюнкт-профессором хирургии со специализацией на нейрохирургии в Медицинской школе Гарварда. За эти годы я прооперировал бессчетное количество пациентов, многие из которых были в тяжелом и критическом состоянии.
Большую часть своей исследовательской работы я посвятил развитию высокотехнологичных процедур, таких как стереотаксическая радиохирургия — техника, которая позволяет хирургам направлять луч радиации на цель глубоко в мозге, не задевая соседние области. Я помогал развивать нейрохирургические процедуры, основанные на снимках МРТ, которые применяются при трудноизлечимых недугах — опухолях или дефектах сосудов головного мозга. За эти годы я стал автором или соавтором более ста пятидесяти статей для специализированных медицинских журналов и представлял свои разработки на более чем двухстах медицинских конференциях по всему миру.
Одним словом, я посвятил себя науке. Применять инструменты современной медицины для лечения людей, узнавать все больше о работе человеческого мозга и тела — вот что было моим жизненным призванием. Я был невыразимо счастлив оттого, что нашел его. Но не меньше работы я любил свою семью — жену и двоих славных детей, которую полагал еще одним великим благом в своей жизни. Во многих отношениях я был очень везучим человеком — и знал это.
ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ОПЫТ ПРОДОЛЖАЕТСЯ ПОД ЛЮБЯЩИМ ВЗГЛЯДОМ ЗАБОТЛИВОГО БОГА, КОТОРЫЙ СЛЕДИТ ЗА ВСЕЛЕННОЙ И ВСЕМ СУЩИМ, ЗАКЛЮЧЕННЫМ В НЕЙ.
И вот 10 ноября 2008 года, когда мне было пятьдесят четыре, отпущенная мне удача, по-видимому, закончилась. Меня поразила редкая болезнь, и я пробыл в коме семь дней. На эту неделю вся кора моего головного мозга — именно та часть, которая делает нас людьми, — отключилась. Отказала напрочь.
Когда ваш мозг перестает существовать, вас тоже не существует. Работая нейрохирургом, я слышал множество историй о людях, которые пережили удивительные приключения, обычно после остановки сердца: они путешествовали по таинственным, чудесным местам, разговаривали с умершими родственниками, даже встречались с самим Всевышним.
Поразительные вещи, никто не спорит, но все они, по-моему, плод фантазии. Что вызывает эти потусторонние переживания у людей? Я не знаю, но мне известно, что все видения исходят из мозга, все сознание зависит от него. Если мозг не работает, нет и сознания.
Потому что мозг — это машина, которая вырабатывает в первую очередь сознание. Когда машина ломается, сознание останавливается. При бесконечной сложности и загадочности процессов, происходящих в мозге, вся суть его работы сводится к этому. Вытащите вилку из розетки — и телевизор замолчит. Занавес. И не важно, нравилось ли вам представление.
Примерно так я излагал бы вам суть дела до того, как отказал мой собственный мозг.
Пока я находился в коме, мой мозг не то что работал неправильно, он совсем не работал. Сейчас я полагаю, что именно поэтому кома, в которую я впал, была настолько глубокой. Во многих случаях клиническая смерть наступает, когда сердце человека останавливается. Тогда кора мозга временно бездействует, но не испытывает большого ущерба для себя при условии, что приток крови, насыщенной кислородом, восстанавливается в течение примерно четырех минут — человеку делают искусственное дыхание, или его сердце снова начинает биться. Но в моем случае кора головного мозга была вообще не у дел. И тогда я лицом к лицу столкнулся с миром сознания, который существует абсолютно независимо от ограничений физического мозга.
Я ценю свою жизнь сильнее, чем когда-либо, потому что теперь вижу ее в истинном свете.
Мой случай — это в каком-то смысле «идеальный шторм» [Идеальный шторм — английский фразеологизм, означающий необычайно свирепую бурю, которая возникает из-за стечения нескольких неблагоприятных обстоятельств и вызывает особенно сильные разрушения. — Примеч. ред.] клинической смерти: все обстоятельства сошлись так, что хуже некуда. Как у практикующего нейрохирурга с многолетним опытом исследований и работы в операционной у меня было больше возможностей не только оценить вероятные последствия болезни, но и проникнуть в глубинный смысл того, что со мной случилось.
Этот смысл ужасно трудно описать. Кома показала мне, что смерть тела и мозга — это не конец сознания, что человеческий опыт продолжается за гробом. А еще важнее то, что он продолжается под любящим взглядом заботливого Бога, который следит за Вселенной и всем сущим, заключенным в ней.
Место, куда я попал, было настолько реальным, что наша здешняя жизнь по сравнению с ним выглядит призрачной. Это совсем не значит, что я не ценю свою нынешнюю жизнь, нет, сейчас я ценю ее сильнее, чем когда-либо. Это потому, что теперь я вижу ее в истинном свете.
Земная жизнь вовсе не бессмысленна, но изнутри нам этого не видно — по крайней мере, большую часть времени. То, что случилось со мной, пока я лежал в коме, — без сомнения, самое важное, о чем я могу поведать. Но сделать это будет непросто, потому что постичь реальность по ту сторону смерти очень нелегко. И потом, не могу же я кричать о ней с крыши. Однако мои заключения основываются на медицинском анализе полученного опыта и на самых передовых научных концепциях мозга и сознания. Как только я осознал правду о своем путешествии, я понял, что обязан рассказать о нем. Сделать это должным образом стало главной задачей моей жизни.
Это не значит, что я оставил медицину и нейрохирургию. Но теперь, когда я удостоился привилегии понять, что наша жизнь не заканчивается со смертью тела или мозга, я вижу свой долг, свое призвание в том, чтобы рассказать об увиденном вне тела и вне этого мира. Особенно мне не терпится донести свою историю до людей, которые, возможно, уже слышали подобные рассказы и хотели бы поверить им, да не могут.
Именно таким людям я в первую очередь адресую эту книгу. То, что я должен вам сказать, так же важно, как рассказы других, и все это правда.
