Глава 1
Боль
Линчберг, Виргиния, 10 ноября 2008 года.
Я открыл глаза. Часы с красной подсветкой на прикроватном столике показывали 4:30 утра — обычно я просыпаюсь на час позже, благо дорога от нашего дома в Линчберге до Фонда фокусированно-ультразвуковой хирургии в Шарлоттсвилле, где я работаю, занимает всего семнадцать минут. Моя жена Холли крепко спала рядом.
Мы с семьей переехали в виргинские горы всего два года назад, в 2006 году, а до этого я почти двадцать лет занимался академической нейрохирургией в Большом Бостоне.
С Холли мы познакомились в октябре 1977 года, через два года после окончания колледжа. Холли совершенствовалась в изящных искусствах, а я учился в медицинской школе. Она тогда встречалась с Виком, моим соседом по комнате. Однажды мы с ним договорились встретиться, и он привел ее с собой — наверное, чтобы похвастаться. Когда мы прощались, я сказал Холли, что она может прийти когда пожелает, и добавил, что Вика брать с собой вовсе не обязательно.
Наконец мы договорились о первом настоящем свидании. Мы ехали в машине на вечеринку в Шарлотт — это два с половиной часа езды в один конец. У Холли был ларингит, так что 99 % времени мне приходилось говорить за двоих. Это было легко.
Мы поженились в июне 1980 года в Виндзоре, Северная Каролина, в епископальной церкви Святого Томаса, и переехали в апартаменты «Королевские Дубы» в Дареме, где я стажировался в хирургии в Дюке. В этом месте не было ничего королевского, и я не припомню там ни одного дуба. У нас было очень мало денег, но мы оба были очень заняты делом и так счастливы вместе, что нас это нисколько не беспокоило.
Один из своих первых отпусков мы провели в весеннем палаточном туре по пляжам Северной Каролины. Весна — сезон мошки в Каролине, а наша палатка не очень-то защищала от этой напасти. Однако это не испортило нам удовольствия. Как-то раз вечером, плавая на отмелях Окракока, я придумал, как ловить голубых крабов, которые разбегались из-под ног. Мы наловили их целую гору, притащили в мотель «Пони Айленд», где жили наши друзья, и приготовили их на гриле. Крабов хватило на всех.
Несмотря на режим жесткой экономии, вскоре мы обнаружили, что прочно сидим на мели. Однажды нам взбрело в голову поиграть в бинго с нашими лучшими друзьями Биллом и Патти Вильсон. Вот уже десять лет каждое лето по четвергам Билл играл в бинго — и ни разу не выиграл. Холли же до этого никогда не играла в бинго. Называйте это везением новичка или вмешательством провидения, но она выиграла двести долларов! На тот момент для нас это было все равно что пять тысяч. Эти деньги покрыли расходы на наше путешествие, и нам стало гораздо спокойнее.
В 1980 году я стал доктором медицины, а Холли получила степень и начала свою карьеру художника и преподавателя. В 1981 году я провел первую самостоятельную операцию на мозге. Наш первенец, Эбен IV, появился на свет в 1987 году в роддоме Принцессы Мэри в Ньюкасл-апон-Тайне в Северной Англии, где я проходил ординатуру по цереброваскулярной хирургии. Младший сын, Бонд, родился в 1998 году в бостонской больнице Бригам энд Уоменс.
Пятнадцать лет я проработал в Гарвардской медицинской школе и больнице Бригам энд Уоменс, и это были хорошие времена. Наша семья дорожит воспоминаниями об этих годах, проведенных в Большом Бостоне. Но в 2005 году мы с Холли решили, что настало время вернуться на Юг. Мы хотели быть ближе к нашим родным, а для меня это была возможность обрести большую самостоятельность. Так что весной 2006 года мы начали новую жизнь в Линчберге, в горах Виргинии. Обустройство не заняло много времени, и вскоре мы уже наслаждались более привычным для нас, южан, размеренным ритмом жизни.
Но вернемся к основному повествованию. Я резко проснулся и какое-то время просто лежал, вяло пытаясь сообразить, что меня разбудило. Вчера было воскресенье — ясное, солнечное и морозное, классическая поздняя осень в Виргинии. Мы с Холли и десятилетним Бондом ходили на барбекю к соседям. Вечером разговаривали по телефону с Эбеном IV — ему было двадцать, и он учился в Делавэрском университете. Единственная неприятность — легкий грипп, от которого мы не совсем оправились с прошлой недели. Перед сном у меня заболела спина, и я немного полежал в ванне, после чего боль утихла. Я подумал, что, возможно, проснулся так рано потому, что во мне все еще сидел вирус.
Я слегка пошевелился, и волна боли пронзила позвоночник — гораздо сильнее, чем накануне. Очевидно, грипп снова дал о себе знать. Чем больше я просыпался, тем сильнее становилась боль. Поскольку о сне не могло быть и речи, а у меня был в запасе целый час, я решил еще раз принять теплую ванну. Я сел на кровати, спустил ноги на пол и встал.
Боль стала гораздо сильнее — теперь она монотонно пульсировала глубоко в основании позвоночника. Стараясь не разбудить Холли, я на цыпочках прошел через холл к ванной.
Я открыл воду и опустился в ванну, уверенный, что тепло немедленно принесет облегчение. А зря. К тому времени, как ванна наполнилась наполовину, я уже знал, что совершил ошибку. Мне не просто стало хуже — спина заболела так, что я испугался, как бы не пришлось звать Холли, чтобы выбраться из ванны.
Размышляя над комизмом ситуации, я дотянулся до полотенца, свисающего с вешалки прямо надо мной. Сдвинув его так, чтобы не вырвать вешалку из стенки, я начал плавно подтягиваться вверх.
Новый удар боли пронзил спину — я даже охнул. Это определенно был не грипп. Но тогда что? Выбравшись из скользкой ванны и накинув красный плюшевый халат, я медленно побрел обратно в спальню и рухнул на кровать. Тело было уже влажное от холодного пота.
Холли зашевелилась и перевернулась на другой бок.
— Что случилось? Который час?
— Я не знаю, — сказал я. — Спина. Очень болит.
Холли начала растирать мне спину. Как ни странно, мне стало чуть лучше. Врачи, как правило, очень не любят болеть, и я не исключение. В какой-то момент я решил, что боль — что бы ни было ее причиной — наконец начала стихать. Однако к 6:30 — в это время я обычно уезжал на работу — я все еще испытывал адские муки и фактически был парализован.
В 7:30 в нашу спальню зашел Бонд и полюбопытствал, почему я все еще дома.
— Что случилось?
— Твой отец чувствует себя не очень хорошо, милый, — сказала Холли.
Я все еще лежал на кровати, голова на подушке. Бонд подошел и начал мягко массировать мне виски.
От его прикосновения мою голову будто пронзило молнией — еще худшая боль, чем в спине. Я вскрикнул. Не ожидавший такой реакции Бонд отскочил.
— Все нормально, — сказала Холли, хотя на лице у нее было написано другое. — Ты тут ни при чем. У папы ужасно болит голова.
Затем она сказала, обращаясь больше к себе, чем ко мне:
— Я вот думаю, не вызвать ли скорую.
Если есть что-то, что врачи ненавидят еще больше, чем болеть, — это лежать в приемном отделении в роли пациента, доставленного скорой помощью. Я живо представил себе приезд бригады скорой — как они заполоняют весь дом, задают бесконечные вопросы, везут меня в больницу и заставляют заполнять кучу бумаг… Я подумал, что вскоре мне станет лучше и не стоит вызывать неотложку по пустякам.
— Нет, все в порядке, — сказал я. — Сейчас плохо, но, похоже, скоро все пройдет. Лучше помоги Бонду собраться в школу.
— Эбен, я думаю…
— Все будет хорошо, — прервал я жену, не отрывая лица от подушки. Я все еще был парализован болью. — Серьезно, не надо звонить 911. Я не настолько болен. Это просто мышечный спазм в нижней части спины, да еще головная боль в придачу.
Скрепя сердце Холли повела Бонда вниз. Она покормила его завтраком, и он ушел к другу, с которым должен был ехать в школу. Как только за ним закрылась входная дверь, мне пришло в голову, что, если я серьезно болен и все же окажусь в больнице, вечером мы не увидимся. Я собрался с силами и хрипло крикнул ему вслед: «Хорошего дня в школе, Бонд».
Новый удар боли пронзил спину — я даже охнул. Это определенно был не грипп. Но тогда что?
К тому времени, как Холли поднялась наверх, чтобы проверить мое самочувствие, я уже провалился в беспамятство. Она подумала, что я задремал, решила меня не беспокоить и спустилась вниз, чтобы позвонить моим коллегам в надежде узнать, что могло со мной приключиться.
Через два часа Холли, полагая, что я отдохнул достаточно, вернулась проведать меня. Толкнув дверь спальни, она заглянула внутрь, и ей показалось, что я лежу как лежал. Но, присмотревшись получше, она заметила, что мое тело больше не расслаблено, а напряжено, как доска. Она включила свет и увидела, что я бешено дергаюсь, моя нижняя челюсть неестественно выпячена вперед, а глаза открыты и закатились вверх.
— Эбен, скажи что-нибудь! — закричала Холли. Когда я не ответил, она набрала 911. Не прошло и десяти минут, как прибыла скорая, они быстро погрузили меня в машину и повезли в многопрофильный госпиталь Линчберга.
Будь я в сознании, я бы рассказал Холли, что со мной происходило в те жуткие минуты, пока она ждала скорую помощь: сильнейший эпилептический припадок, вызванный, без сомнения, каким-то очень сильным воздействием на мозг.
