Эдит Лэйтон

Постой, любимая

Пролог

Лондон, 1800 год

Было темно и так тихо, что мальчик не осмеливался дышать. Затаившись в своем укрытии, он напрягал слух, но не слышал ничего, кроме оглушительной пульсации крови в ушах. Наконец, не в силах больше сдерживать дыхание, он позволил воздуху вырваться из легких. Один судорожный выдох, не громче мышиного писка.

Но этого оказалось достаточно.

Грубая рука вцепилась в его волосы с такой силой, что чуть не выдрала их вместе с кожей, заставив мальчика запрокинуть голову.

— Попался, паршивец! — торжествующе рявкнул мясник. — Теперь ты мне за все заплатишь, чертово отродье, — пропыхтел он, вытаскивая свою визжащую и трепыхающуюся добычу на свет.

Как мальчик ни крутился, как ни вырывался, у него не было ни единого шанса. Огромная мясистая лапа прихватила не только его спутанную шевелюру, но и большую часть головы. Покупатели обменивались шутками и смешками, глядя на жалкую фигурку, болтавшуюся в руке хозяина лавки, словно тушка освежеванного кролика. От света и боли на глазах у мальчика выступили слезы. Но это не мешало ему видеть злобную физиономию мясника.

— Вчера оковалок ветчины сгинул! — гремел тот. — Сегодня колбаса пропала! И так каждый божий день! Думаешь, я слепой? Или тупой? Ну погоди, мерзавец, я тебе покажу, где раки зимуют! — Пыхтя, мясник шарил ладонью по посыпанному опилками столу для рубки мяса, удерживая другой рукой вырывающегося мальчишку.

— Ну, так сдай его сыщикам, и дело с концом, — предложил женский голос.

— Сдам, можешь не сомневаться, — отозвался мясник. — Только вначале надо преподать урок этому недоноску. Будет знать, как шнырять по ночам да грабить честных людей. О, я его так проучу, что вовек не забудет!

Он швырнул оборвыша на пол и потянулся к топору, которым разделывал туши. В полном отчаянии мальчик вскочил на ноги и кинулся прочь, но был пойман за руку и притянут назад. Тяжелая длань мясника прижала его ладошку к столу. Топор взлетел — и опустился.

Мальчик даже не вскрикнул. Мясник нахмурился и посмотрел вниз. Прежде чем он успел снова поднять топор, мальчик сообразил, что свободен. В мгновение ока он вылетел из лавки, оставляя за собой кровавый след.

Мясник кинулся следом, но маленький оборвыш исчез в толпе, теснившейся по утрам на прилегавших к рынку улицам.

Он бежал, не останавливаясь, и только спустя некоторое время заплакал, горько и безнадежно, прижимая к себе изувеченную руку.

— Проснись, Эймиас! Это всего лишь сон, — прошептал детский голос, и кто-то встряхнул его за плечо.

Эймиас подскочил на своем жестком ложе, испуганно озираясь по сторонам. Затем расслабился.

— Не беспокойся, парень, — негромко произнес мужской голос. — Тебе это приснилось. С нами ты в безопасности.

Эймиас снова лег, чувствуя, как успокаивается сердце. И верно, здесь он в безопасности. В камере Ньюгейтской тюрьмы, на охапке сена, которую он делит с двумя мальчишками и одним взрослым мужчиной. Завтра его выведут отсюда в цепях, чтобы отправить в дальний путь. В Новый Южный Уэльс [Штат Австралии.], где он будет отбывать наказание. Но это завтра, а сегодня он находится в привычном месте, среди друзей.

— Да, — согласился Эймиас и улыбнулся младшему из мальчиков, чтобы успокоить его. — Приснилась одна история, приключившаяся сто лет назад, когда я был совсем сосунком, — пояснил он. — Забавно, я всегда вижу этот сон, когда на душе неспокойно. Наверное, это все из-за завтрашнего дня.

— Ты еще мальчик, Эймиас, — сказал мужчина. — Предоставь беспокоиться мне. Мы переживем это путешествие, доберемся до колоний и добьемся там процветания. А потом вернемся в Англию. Вот увидишь. Мы вернемся домой победителями. Так что не тревожься. Просто оставайся с нами. Со мной, моим сыном и, конечно же, со своим братом. В единстве сила.

Эймиас кивнул. Он верил этому мужчине. Тот казался честным, на свой лад. К тому же он был сильным, умным и заслуживал доверия. И помнил добро. Эймиас с братом помогли ему с сыном продержаться первые дни в Ньюгейте. Мальчишки неплохо знали тюрьму, а их новый знакомый, при всем его уме и силе, нуждался в ком-то, кто рассказал бы ему, как сохранить рубаху, сына, да и жизнь от посягательств других заключенных. Так что теперь они одна команда. А у команды больше шансов выжить, чем у одиночки, будь ты мужчина или ребенок.

Эймиас снова улегся на солому и, свернувшись калачиком, закрыл глаза. Только тогда он разжал сжатые в кулак пальцы и сунул их под мышку другой руки, прижав ладонь к сердцу. Теперь можно и поспать. Слова мужчины успокоили его. В конце концов, тот сказал только правду.

Разве не то же самое повторял себе Эймиас каждый вечер перед сном?

«Мы вернемся домой, во что бы то ни стало. Мы вернемся домой». Слова звучали в его мозгу как заклинание, как молитва, вселяя веру и надежду.

Его изгоняют из Англии. Хорошо хоть не повесили, это уже кое-что. И хотя путешествие предстоит тяжелое, а колонии, куда его высылают, находятся на краю света и не отличаются гостеприимством, он выживет, как уже выживал не раз. Выживет и добьется успеха. Наступит день, когда он станет хозяином своей судьбы и заставит других считаться с собой.

И тогда он отправится домой. Вначале, конечно, нужно найти этот самый дом, но он это сделает. Он поклялся себе. С этой мыслью Эймиас заснул и проспал без сновидений до самого утра, когда предстояло начаться его долгому путешествию.

Глава 1

Лондон, 1816 год

— Пора отправляться домой, — сказал Эймиас.

В комнате было душно и накурено, как всегда бывает, когда слишком много мужчин слишком долго находятся в одном помещении. Окна были задрапированы плотными шторами, так что можно было лишь догадываться о времени суток. Эймиас Сент-Айвз сунул деньги в карман, отодвинулся от карточного стола и объявил, что уходит.

— Ну да, с нашими деньжатами, — буркнул один из его партнеров, глядя на заметно уменьшившуюся кучку монет перед ним.

— Оставь парня в покое. Ему чертовски везет сегодня, — проворчал другой игрок, плотный джентльмен со слезящимися от усталости глазами. — Ладно, в следующий раз отыграемся. — Он моргнул, щурясь на колеблющийся свет оплывших свечей, и застонал: — Проклятие, я так вошел в азарт, что совсем забыл о времени. Должно быть, уже рассвело. — Он пошарил двумя пальцами в кармашке жилета, обтягивавшего его округлое брюшко. — Вот черт, меня, кажется, обокрали! — воскликнул он. — Часы пропали!

Эймиас неспешно сунул руку в собственный карман и извлек оттуда золотую луковицу.

— Вот они. — Он бросил часы сидящему мужчине. — Ты проиграл их мне. Забыл?

Присутствующие рассмеялись, а толстяк побагровел.

— Не надо, не надо, — запротестовал он, протягивая часы. — Теперь я вспомнил, ты их честно выиграл, Сент-Айвз. Они твои. Ничего, завтра вечером я их отыграю.

— Оставь их себе. — Эймиас потянулся, разминая затекшие суставы, и зевнул. — Или сохрани для меня. Боюсь, мы не скоро встретимся за карточным столом. Поеду домой.

Темноволосый молодой человек, сидевший за столом, оторвался от подсчета своего выигрыша и вскинул голову.

— Да, — кивнул Эймиас в ответ на его удивленный взгляд. — Возвращаюсь в Корнуолл, джентльмены. Так что Лондон не скоро увидит меня снова.

— Чтоб ты уехал из Лондона? Не смеши, — фыркнул толстяк. — Такой, как ты, даже в аду не угомонится. Да и зачем тебе куда-то ехать? Вряд ли ты настолько обнищал, чтобы прятаться в глуши. С твоим-то везением! Карманы у тебя всегда полны монет… Или ты решил повесить себе на шею хомут? — добавил он с заинтересованным видом. — И кто же эта счастливица?

— Может, и повешу, — беспечно отозвался Эймиас. — В числе прочего. Доброй вам ночи, джентльмены. Я хотел сказать, доброе утро.

Он попрощался за руку с толстяком, кивнул остальным и вышел из комнаты. Лакей подал ему плащ и шляпу и отворил дверь, впустив рассвет в сумрак игорного заведения. Эймиас спустился по ступенькам и зашагал по улице.

Не прошел он и нескольких шагов, как его догнал темноволосый молодой человек, сидевший за карточным столом.

— Эймиас, — сказал он, — ты не можешь этого сделать. Я имею в виду поездку в Корнуолл.

— Почему же? — поинтересовался Эймиас, щурясь на блеклый утренний свет, и глубоко вздохнул. — Даже Лондон славно пахнет по утрам, ты не находишь? Господи! Как я соскучился по чистому воздуху. Похоже, у меня даже больше причин убраться из города, чем мне казалось.

— Я и сам не прочь подышать иногда сельским воздухом. Но Корнуолл? Ты, наверное, шутишь?

— Ничуть, Даффид, — возразил Эймиас, когда они двинулись дальше. — Я всегда знал, что отправлюсь туда в один прекрасный день. Тебе это отлично известно. Так почему не сейчас? Все дела улажены, наше будущее наконец-то обеспечено. Мы вернулись в Англию, не обремененные долгами и проблемами, позаботились о том, чтобы наших друзей восстановили в правах, и добились богатства и респектабельности, насколько это возможно за деньги.

— За деньги и с помощью дружбы, — поправил его Даффид.

— Да уж, дружба с графом поистине способна сотворить чудеса. Может, мы и не причислены к сливкам общества, но приняты в лучших домах.

— Это потому, что они даже не догадываются, с кем имеют дело. Узнай они, что мы бывшие каторжники, то спустили бы нас с лестницы.

— Мы были каторжниками, — кивнул Эймиас. — Но больше таковыми не являемся. Так что мы никого не обманываем.

— Но и не говорим правду. Эймиас пожал плечами:

— А зачем? Да, нам пришлось туго в детстве. Я спер кошелек и имел глупость отдать его тебе. Нас схватили — меня за воровство, тебя за соучастие — и приговорили к ссылке. Все это правда. Но тебе было всего лишь одиннадцать, а мне на год больше.

— Вполне достаточно, чтобы нас обоих вздернули, — пробормотал Даффид, стройный молодой человек, чуть выше среднего роста, с изящным аристократическим носом, блестящими черными волосами и поразительно яркими голубыми глазами.

— Угу, — согласился Эймиас. — Но нам повезло. Мы отбыли наказание, заработали прощение и более не являемся каторжниками. Теперь мы джентльмены неизвестного происхождения.

— Достаточно известного для высшего общества, — мрачно уронил его спутник. — У нас, видите ли, нет имени. А тот, кто не имеет имени, напрашивается на неприятности. Не смотри на меня так. — Он бросил возмущенный взгляд на своего названого брата. — Между прочим, это мне сказала одна светская вертушка вчера вечером. У нее был такой вид, словно она опасалась, что я проглочу ее живьем.

— Надеюсь, ты не растерялся?

Хмурое лицо Даффида расплылось в ухмылке.

— Нет, хотя ей этого явно хотелось. Но я решил, что лучше не связываться. Девица хоть и кокетка, но сразу видно — девственница. Такой бы визг подняла, что мертвые бы сбежались, не говоря уж о родственниках. Хлопот не оберешься, а конец известен: либо еще один срок мотать в Ньюгейте, либо под венец идти. Не знаю, что хуже. Мне такая невеста не нужна, а ей такой жених тем более, если, конечно, у нее есть хоть капля мозгов в голове. — У тебя слишком мрачный взгляд на вещи, Даффид.

— Я бы сказал, слишком реалистичный. Подумай сам, Эймиас. Нас с тобой считают простолюдинами, потому что так оно и есть. Да, мы разбогатели, получили кое-какое образование, но это не отменяет низкого происхождения. Мы можем разговаривать, как джентльмены, потому что у нас есть дар к подражанию. Но не обманывай себя. Мы происходим из низов. Нам повезло, что мы выбрались со дна, не говоря уже о тюрьме, где мы находились, когда повстречались с удачей.

Даффид покачал головой:

— Это ведь один шанс из миллиона — оказаться в Ньюгейте вместе с парнем, который унаследовал графский титул. Мы не упустили свой шанс. Это была лучшая сделка в нашей жизни. Мы научили его, как выжить в ' цепях, а он нас грамоте и хорошим манерам. Но кровь есть кровь. Этому не научишься. Мы с тобой парочка безродных дворняжек, Эймиас. Дворняжек, которых арестовали, судили, выслали в колонии и которые вернулись, разбогатев, вопреки всему. И если это станет известно в свете, нам не помогут ни деньги, ни благородные манеры. Все эти знатные господа могут держаться запанибрата с джентльменом Джексоном, учиться бранным словечкам у собственных конюхов, волочиться за трактирными девками, но только ради развлечения. Они не потерпят таких, как мы, в своих домах.

Эймиас выгнул рыжеватую бровь. — Никогда не слышал от тебя таких длинных речей. Похоже, ты немало размышлял на эту тему?

Даффид кивнул и пожал плечами:

— Пожалуй. Забавно, конечно, вращаться в высшем свете, но это начинает действовать мне на нервы.

— Вот именно, — хмыкнул Эймиас. — Потому-то я и решил уехать.

— Нет, — возразил Даффид. — Будь это так, я не стал бы вмешиваться. Дело в том, что ты надеешься найти там то, чего там нет.

— Ты полагаешь, что у меня не было отца и матери? — поинтересовался Эймиас любезным тоном, но на его гладко выбритой челюсти выступили желваки.

Эймиас Сент-Айвз производил впечатление приятного молодого человека, но Даффид знал, каким смертельно опасным он может быть, если дать ему повод. Высокий, с густыми волосами, в которых мерцали золотистые пряди, он обладал атлетической фигурой, но в его размашистой походке угадывалась легкая хромота. Учитывая, что недавно закончилась война, в этом не было ничего необычного, особенно для мужчины призывного возраста. Однако хромота была не единственной причиной, наводившей на мысли о необычном жизненном опыте Эймиаса.

Его худощавое загорелое лицо могло бы считаться классически красивым, если бы не сломанный нос. Впрочем, вместо того чтобы изуродовать Эймиаса, этот недостаток придавал дополнительный шарм его выразительному лицу, с упрямым подбородком, четко очерченными губами и бирюзовыми глазами, прятавшимися в тени густых ресниц.

Одет он был, как и полагалось джентльмену, в синий сюртук, сидевший как влитой на его стройной фигуре, белый галстук, шелковый жилет, облегающие кожаные бриджи и сапоги, отполированные до зеркального блеска. Костюм дополняли лайковые перчатки, которые Эймиас никогда не снимал, и трость, которой он никогда не пользовался. И все же, несмотря на очевидную приверженность моде, в его манерах ощущалась легкая небрежность. Казалось, его все забавляет, в том числе сама жизнь. Но не в данный момент, несмотря на слабую улыбку, игравшую на его губах.

Выражение лица Эймиаса явно не отражало его чувств, и Даффид насторожился, догадываясь, что его спутник напряжен и находится на пределе.

— Понятно, что ты вылупился не из яйца, — упрямо произнес он. — Просто меня никогда особо не заботило, кто твои родные, иначе я не стал бы называть тебя братом. За эти годы я видел тебя во всяких переделках и знаю, на какие безумства ты способен. Но, говорю тебе, это чистый идиотизм отправляться на поиски родителей, не зная ничего, кроме собственного имени.

— Зато какого имени, — произнес Эймиас, подняв вверх затянутый в перчатку указательный палец. — Много ты встречал мужчин, которых зовут Эймиас? Ни одного, верно? С этим именем я попал в больницу для найденышей. Говорят, это единственное, что я знал о себе. Между прочим, оно упоминается в старинной корнуоллской песне. Вот почему я взял себе фамилию Сент-Айвз. Она тоже корнуоллская. Так что, если добавить к имени возраст, будет не так уж трудно найти моих предков. Мне приходилось выполнять более сложные расследования. В сущности, единственное, что мне нужно сделать, — это найти семейство, в котором в тот год родился мальчик, названный Эймиасом.

— Бесполезное занятие, — резко бросил Даффид. — Корнуолл слишком велик. Это все равно, что искать иголку в стоге сена. Может, та особа, что произвела тебя на свет, имела веские причины держать язык за зубами. Такая мысль не приходила тебе в голову? Что толку задавать вопросы теперь, по прошествии почти трех десятков лет? Тебя нашли в Лондоне, вдали от Корнуолла. Может, твоя родительница была из Лондона. Может, она услышала песню, и ей понравилось имя. Брось ты это дело, сбережешь время и силы.

— Для чего? Чтобы играть, шляться по девкам и пьянствовать? — насмешливо поинтересовался Эймиас. — Приятные занятия, но я сыт ими по горло. Мне нужно отвлечься от развлечений, — добавил он с улыбкой. — Война окончена, Наполеон заточен на Эльбе, так что вряд ли мне придется добывать секретные сведения для его величества. Чем прикажешь заняться? Болтаться по Лондону, заключать пари, искать новые бордели? Торчать в гостиной графа? Навязывать свое присутствие нашему брату? Ну, нет, пусть наслаждается медовым месяцем. Или, по-твоему, я должен вернуться в Новый Южный Уэльс? Может, я так и сделаю. Но не сейчас.

— Поедем со мной, — предложил Даффид настойчивым тоном. — Я понимаю, что ты чувствуешь. Давай разыщем моих родных. У меня возникло желание снова побродить по дорогам.

— Даффи, братишка, тебе, возможно, нравится путешествовать с цыганским табором. Мне этот опыт показался любопытным, но, не обижайся, не настолько, чтобы я жаждал повторения. Я предпочитаю иметь над головой крышу, а не тент от дождя и мягкую постель, которая, если и трясется, то только от телодвижений какой-нибудь прелестницы. Единственный раз, когда я попытался улыбнуться одной из ваших цыганских красоток, чуть не стоил мне свернутой челюсти, а то и головы. Нет уж, спасибо.

Даффид улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

— Ну, предположим, ты не собирался ограничиваться улыбками. Цыганские девушки так же добродетельны, как и светские, хотя никто, кроме цыган, в это не верит.

Эймиас тоже улыбнулся.

— О, я верю. Но как бы то ни было, я еду в Корнуолл, — решительно сказал он. — Новый неизведанный мир. На свете полно мест, где я никогда не бывал.

Даффид насмешливо фыркнул.

— Да-да, — сказал Эймиас. — Подумай сам. Первое, что я помню, — это приют. Мы с тобой встретились на улицах Лондона и ни разу не выбирались за их пределы, хотя тогда эти несколько улочек казались нам целым миром. Затем нас отправили на каторгу, на другой конец света. Но, сидя в кандалах в трюме, не много увидишь, не считая крыс и покойников. Так что вряд ли это можно назвать морским путешествием. Правда, когда мы получили свободу, у меня была возможность попутешествовать по Австралии, что я и сделал, работая на Джеффри — я имею в виду графа. Но со временем все начинает казаться однообразным — даже леса, пустыни и побережье.

— Разве ты мало путешествовал, когда согласился работать на умников из армейской разведки? — возразил Даффид. — Хотя я никогда не понимал, почему этих придурков так называют.

— Признаться, я тоже, — согласился Эймиас. — Но мне приходилось думать о том, как добыть нужные сведения и не попасться, а не о местных достопримечательностях. Ну а в Лондоне, когда мы были мальчишками, я был слишком занят поисками еды, чтобы замечать что-нибудь еще. В сущности, я никогда в жизни не был настолько свободен, чтобы по-настоящему заняться исследованиями. Не считая путешествия с твоей родней той весной, — добавил он с улыбкой. — Да и тогда я видел только поля и дороги. Я хочу поехать в Корнуолл. Это мой шанс. Кто знает, что ждет нас завтра?

— Ты рассуждаешь, как кандидат в Ньюгейт, — заметил Даффид, нахмурившись. — Который никогда не знает, когда он в следующий раз поест, откуда нагрянет очередная напасть, арестуют его или нет, повесят или отпустят. Пора бы тебе начать думать, как джентльмену.

— Вот именно, — торжествующе подхватил Эймиас. — Если я собираюсь остаться в Англии и изображать из себя джентльмена, неплохо бы иметь представление о стране, в которой живешь. И, — тихо добавил он, — узнать, где твои корни.