Сюзи снова подняла голову:
— О ком же она упоминала?
— О Вандерлине, — сказал Лэнсинг.
— Вандерлине? Нельсоне?
— Да… и о каких-то письмах… что-то насчет писем… Что это такое, моя дорогая, что ты и я должны были скрыть от Вандерлина, для чего нас наняли? Потому что я хотел бы знать, — взорвался Ник, — достаточно ли нам заплатили!
Сюзи молчала: ей требовалось время, чтобы собраться с силами и продумать следующий ход; а ее охватила такая паника, что наконец она только и смогла столь же резко спросить:
— Что Элли сказала тебе?
Лэнсинг презрительно ухмыльнулся:
— Именно это тебе хотелось бы узнать, да, чтобы придумать объяснение?
Усмешка имела следствие, не предвиденное ни им, ни самой Сюзи.
— Не надо… не будем говорить друг с другом в таком тоне! — закричала Сюзи и, опустившись на кушетку рядом с туалетным столиком, уткнулась лицом в ладони.
Ей казалось, ничто не имеет значения, кроме того, что теперь их любовь друг к другу, их веру друг в друга необходимо уберечь от погибели. Она готова была рассказать Нику все — хотела рассказать ему все, — если б только можно было быть уверенной, что найдет отклик в его душе. Но вспомнившаяся сцена с сигарами сковала ей язык. Если б только можно было заставить его понять, что ничего не имеет никакого значения, пока они продолжают любить друг друга!
Он сочувственно тронул ее за плечо:
— Детка… не плачь.
Их взгляды встретились, но то, что она прочла в его глазах, остановило улыбку, прорвавшуюся было сквозь ее слезы.
— Неужели не понимаешь, — продолжал он, — что необходимо объясниться начистоту?
Она продолжала смотреть на него сквозь слезы.
— Не могу… пока ты стоишь надо мной, — запинаясь, сказала она по-детски.
Она снова забилась в угол кушетки; но Лэнсинг не опустился рядом с ней, а сел в кресло лицом к ней, как гость по другую сторону величественного чайного подноса.
— Так устроит? — спросил он с натянутой улыбкой, словно выполняя ее прихоть.
— Никак не устроит… пока ты не ты!
— Я не я?
Она устало покачала головой:
— Какой в этом смысл? Теоретически ты признаешь некоторые вещи — а потом, когда они реально случаются…
— Какие вещи? Что случилось?
Ею овладело неожиданное раздражение. Что он предположил, в конце концов?..
— Тебе же все известно об Элли. Мы с тобой в свое время много говорили о ней, — сказала она.
— Об Элли и молодом Давенанте?
— Молодом Давенанте или других…
— Или других. Но какое нам дело до них?
— Ну и я думаю то же самое! — воскликнула она, вскакивая в порыве облегчения.
Лэнсинг тоже встал, но лицо его не просияло в ответ.
— Мы в стороне от всего этого; мы не имеем к этому никакого касательства, так? — продолжал он добиваться ответа.
— Абсолютно никакого.
— Тогда что, черт возьми, значит эта благодарность Элли? Благодарность за то, что мы сделали с какими-то письмами… и за Вандерлина?
— О нет, не ты! — непроизвольно вскричала Сюзи.
— Не я? Тогда ты? — Он подошел ближе и взял ее за запястье. — Ответь мне. Была ты замешана в грязных делишках Элли?
Последовало молчание. Она не могла говорить, чувствуя его пылающие пальцы, сжимающие запястье, на котором до этого был браслет. Наконец он отпустил ее руку и отошел.
— Отвечай, — повторил он.
— Я уже сказала, что ты тут ни при чем, это касается меня.
Он выслушал молча; затем спросил:
— Полагаю, ты отправляла письма за нее? Кому?
— Зачем ты мучишь меня? Нельсон не должен был знать, что она уехала. Она оставила мне письма, чтобы я отсылала их ему раз в неделю. Я нашла их здесь в тот вечер, когда мы приехали… Это была плата — за жизнь во дворце. О Ник, скажи, что это стоило того… скажи хотя бы, что стоило того! — умоляла она.
Он стоял не шевелясь, не отвечая. Пальцами одной руки барабанил по углу ее туалетного столика, так что драгоценный браслет подпрыгивал.
— Сколько было писем?
— Не знаю… четыре… пять… Какая разница?
— По одному в неделю, на полтора месяца?..
— Да.
— И ты сочла это в порядке вещей?
— Нет, мне это было противно. Но что я могла сделать?
— Что могла сделать?
— Да, если от этого зависело, быть ли нам вместе. О Ник, как ты мог подумать, что я откажусь от тебя?
— Отказаться от меня? — повторил он как эхо.
— Ну… разве возможность для нас быть вместе не зависит от того, что мы можем получить от людей? Разве мы вечно не идем на какие-то компромиссы? Ты когда-нибудь в жизни получал что-то даром? — закричала она, неожиданно разозлившись. — Ты прожил среди этих людей столько же лет, что и я; думаю, это не в первый раз…
— Клянусь Богом, в первый! — воскликнул он, покраснев. — И потом, есть отличие… коренное отличие.
— Отличие!
— Между тобой и мной. Я в жизни не делал грязную работу для них — и уж менее всего в расчете на благодарность. Думаю, ты догадывалась об этом, иначе не скрывала бы от меня эту отвратительную историю.
Сюзи тоже кровь ударила в голову. Да, она догадывалась, инстинктивно почувствовала в тот день, когда впервые пришла к нему в его голую квартиру, что он следует более строгим жизненным принципам. Но как сказать ему, что под его влиянием она тоже стала строже и что для нее было так же трудно не думать о своем унижении, как о его ярости, поэтому она и промолчала?
— Ты понимала, что если я узнаю, то ни дня здесь не останусь, — продолжал он.
— Да; и куда бы мы тогда отправились?
— Ты имеешь в виду… так или иначе… что этот твой компромисс — цена возможности нам оставаться вместе?
— Ну… а разве нет? — неуверенно пробормотала она.
— В таком случае нам лучше расстаться, согласна?
Он проговорил это тихо, задумчиво, не торопясь, как неизбежный вывод, к которому привел их страстный спор.
Сюзи ничего не сказала в ответ. На минуту она перестала понимать, из-за чего все случилось; само случившееся погребло ее под своими развалинами.
Ник отошел от туалетного столика и остановился у окна, глядя на темную, в блестках света воду канала. Она посмотрела на его спину и спросила себя: что будет, если подойти и обнять его? Но если даже ее прикосновение могло бы развеять это наваждение, она не была уверена, что предпочла бы развеять его таким способом. Глубже немой боли горело полуосознанное чувство несправедливости. Когда они заключили свое необычное соглашение, Ник не хуже ее понимал, на каких компромиссах и уступках должна быть основана их совместная жизнь. То, что он забыл об этом, казалось таким невероятным, что она в новом приступе страха задумалась: не пользуется ли он опрометчивостью Элли (чтоб ей пусто было!), дабы избавиться от надоевших уз? Она, неожиданно рассмеявшись, подняла голову:
— В конце концов… ты был прав, когда хотел, чтобы я была твоей любовницей.
Он обернулся и изумленно воззрился на нее:
— Ты… моей любовницей?
Несмотря на всю боль, она затрепетала от гордости, увидев, что подобный вариант давно стал для него немыслимым. Но продолжала настаивать:
— В тот день у Фалмеров… ты что, забыл? Когда сказал, что женитьба для нас — чистое безумие.
Лэнсинг стоял в проеме окна, упершись взглядом в рисунок мозаичного пола.
— Я был, конечно, прав, когда сказал, что женитьба для нас — чистое безумие, — наконец ответил он.
Она вскочила, вся дрожа:
— Что ж, это легко исправить. Наше соглашение…
— Ох уж это соглашение… — нетерпеливо прервал он ее со смехом.
— Ты не просишь, чтобы я расторгла его сейчас?
— Поскольку я сказал, что нам лучше расстаться? — Он помолчал. — Но соглашение, — я почти и забыл о нем — касалось обязанности, не правда ли, помочь друг другу, если одному из нас подвернется возможность лучше устроить свою судьбу? Нелепость, конечно; просто шутка; во всяком случае, на мой взгляд. Я никогда не захочу лучшей судьбы… никакой другой судьбы…
— О Ник, Ник!.. Но тогда…
Она стояла вплотную к нему, и его лицо расплывалось у нее в глазах, наполненных слезами; но он отстранил ее, сказав:
— Это было бы довольно легко сделать, не правда ли, будь мы такими же заменяемыми, как эта плитка? К тому же это будет ужасно мучительно. И ничему не поможет. Ты была права только что, когда спросила, как мы сможем жить по-другому. Мы с тобой, наверно, паразиты оба, иначе давно нашли бы какой-нибудь другой способ существовать. Но я считаю, есть вещи, с которыми я лично мог бы мириться в крайнем случае… и понял, возможно вовремя, что не могу позволить тебе мириться с чем-то ради меня… никогда… Те сигары на Комо: неужели ты думаешь, я не понял, что это было ради меня? Нет, ни за что… ни за что…
Он остановился, словно мужество ему изменило; и она простонала:
— Но твоя работа — если книга будет иметь успех…
— Бедная моя Сюзи — все это самообман. Мы оба знаем, что такого рода литература дохода не приносит. И какая остается альтернатива, кроме как множить все те же низости? И все больше становиться к этому нечувствительным? По крайней мере, до сих пор я не мирился с определенными вещами и не желаю продолжать это, пока сам уже не стану воспринимать их как должное.
Она робко протянула к нему руку:
— Но тебе и не нужно, дорогой… если бы ты только предоставил это мне…
Он резко отшатнулся:
— Тебе это, наверное, кажется так просто? Нет, мужчины другие.
Он подошел к туалетному столику и взглянул на маленькие, украшенные эмалью часы, тоже свадебный подарок:
— Пора одеваться, не думаешь? Не будешь возражать, если оставлю тебя обедать со Стреффи… и кто там еще придет? Я бы предпочел пойти побродить: просто не хочется сейчас ни с кем говорить, кроме как с самим собой.
Он быстро прошагал мимо нее и вышел из комнаты. Сюзи стояла неподвижно, не в силах поднять руку или найти последнее слово мольбы к нему. Среди беспорядка на туалетном столике в розовом свете лампы сверкали подарки миссис Вандерлин.
Да, мужчины другие, как он сказал.
XI
Но существовали вынужденные компромиссы, всегда существовали; Ник в прежние времена был первым, кто это признавал… Как они смеялись над Непреклонными людьми — людьми, которые держались иного мнения (потому что нельзя быть добрым самаритянином без того, чтобы не нагнуться и не ковыряться в куче невесть чего)! А теперь Ник неожиданно превратился в такого вот непреклонного…
В тот вечер Сюзи, сидя во главе обеденного стола, видела — в промежутках между мчащимися мыслями — тошнотворные знакомые лица людей, которых называла своими друзьями: Стреффорда, Фреда Джиллоу, придурковато хихикающего молодого Брекенриджа из их нью-йоркской компании, прибывшего днем, и князя Нерона Альтинери, Урсулиного князя, который в отсутствие Урсулы, проходящей утомительный курс лечения, совершенно просто и естественно предпочел присоединиться к ее мужу в Венеции. У Сюзи будто только сейчас глаза открылись, и, переводя взгляд с лица на лицо, она спрашивала себя, каково было бы жить, не видя вокруг иных лиц, кроме таких, как эти…
Ах, Ник стал непреклонным!.. В конце концов, большинство людей проходят по жизни, совершая заданный набор движений, наподобие танцевальных па, затверженных заранее. Если в твоем учебнике танцев сказано: в определенное время быть непреклонным, ты должен стать им автоматически, — вот так и с Ником!
— Скажи на милость, Сюзи, — словно из невообразимой дали, вдруг донесся до нее озадаченный голос Джиллоу, — неужели вы собираетесь сидеть в этой убийственно-душной дыре до конца лета?
— Спроси Ника, дружище, — ответил за нее Стреффорд, и тут же молодой Брекенридж, запоздало заметив отсутствие хозяина, поинтересовался:
— Между прочим, где Ник — если позволено спросить?
— Приглашен на обед, — убедительно сказала Сюзи. — Приехали люди, убийственно скучные, компанию которых я не посмела навязывать вам.
Как легко далась ей эта привычная ложь!
— Наподобие тех, кого приглашаешь как-нибудь заглянуть в гости, а потом до конца жизни прячешься, вроде наших добрых Хиксов, — уточнил Стреффорд.
Хиксы… ну конечно, Ник у Хиксов! Догадка пронзила Сюзи как удар ножа, и обед, который она так легкомысленно выдумала, превратился в ненавистную правду. Она лихорадочно сказала себе: «Позвоню туда после обеда — вот он будет чувствовать себя глупо», но вспомнила, что Хиксы в их средневековой обстановке, разумеется, решительно отказались ставить себе телефон.
Оттого что Ник временно недоступен — а она теперь была убеждена, что он действительно у Хиксов, — ее страдания сменились едким раздражением. Ах, так вот куда он понес свои принципы, свои критерии — или то, что он назвал новым сводом правил, которые неожиданно стал применять к старой игре! Как она была глупа, что не догадалась об этом сразу.
— О, Хиксы — знаете, Ник их обожает. И в следующий раз собирается жениться на Корал, — засмеялась она, сразив наигранно легкомысленной шуткой весь стол.
— Боже! — пробормотал Джиллоу, раскрыв рот от изумления, князь же отреагировал понимающей улыбкой (которую, едко подумала Сюзи, отрабатывает, должно быть, каждое утро, занимаясь мюллеровской гимнастикой). [Комплекс гимнастических упражнений, описанный в 1904 г. датчанином И. Мюллером в его книге «Моя система» и на долгое время ставший невероятно популярным.]
Неожиданно Сюзи поймала устремленный на нее взгляд Стреффорда.
— Что-нибудь у меня не так? Слишком много румян? — спросила она, подавая ему руку и вставая из-за стола.
— Нет, слишком мало. Полюбуйся на себя в зеркало, — ответил он тихо.
— В этих мертвенно-бледных старинных зеркалах любой выглядит утопленником, выловленным из канала.
Она бросила его и закружилась по зале, руки на бедрах, насвистывая мелодию регтайма. Князь и молодой Брекенридж нагнали ее, и она закружилась в обратном направлении с Брекенриджем, а Джиллоу — по общему мнению, это было единственное его умение — щелкал пальцами, наподобие кастаньет, и, притоптывая, скользил следом.
Сюзи упала на софу около окна, обмахиваясь развевающимся шарфиком, а мужчины искали сигареты и звонком вызывали гондольеров, которые прибыли с прохладительными напитками.
— Так, что дальше… это же не конец? — вскоре осведомился Джиллоу с дивана, на котором он развалился, полусонный, со взмокшим лбом.
Фред Джиллоу, как Природа, не терпел пустоты, и ему было не уразуметь, что каждый час нормального человеческого существования не обязательно должен предоставлять повод вскакивать и идти куда-то еще. Молодой Брекенридж, разделявший его убеждение, и князь, который жаждал продолжения, напомнили компании, что некий их знакомый устраивает сегодня танцевальный вечер на Лидо.
Стреффорд отверг Лидо на том основании, что он только что оттуда, и предложил для разнообразия прогуляться.
— Почему бы не пройтись? Как интересно! — Сюзи мгновенно вскочила. — Давайте неожиданно нагрянем к кому-нибудь — не знаю к кому! Стреффи, князь, вспомните кого-то, кому мы особенно досадим своим появлением!
— О, список таких слишком велик. Выйдем, а по пути решим, — предложил Стреффи.
Сюзи побежала к себе за легкой накидкой и, не сменив атласных туфелек, вышла из дому в компании четырех мужчин. Луны не было — благодарение небу, не было! — но звезды висели низко над головой, как плоды, и таинственные ароматы лились наружу через стены садов. Сюзи вспомнила Комо, и сердце ее сжалось.
Они, смеясь, неторопливо и без цели шли вдоль канала. Вскоре кто-то предложил посмотреть поближе на фасад Сан-Джорджо-Маджоре, они окликнули гондольера, и тот повез их среди качающихся фонарей и звона гитарных струн других гондол. Когда они снова высадились на берег, Джиллоу, на которого вид Венеции вечно наводил отчаянную скуку, а уж полуночная эстетика и вовсе вызывала зубовный скрежет, призвал посетить ночной клуб поблизости, в котором, по его словам, было очень весело. Князь горячо поддержал его призыв; но после резкого возражения Сюзи все отправились бродить дальше, кружными темными улочками постепенно приближаясь к Пьяцце и кафе-мороженому Флориана. Неожиданно на незнакомом и одновременно как бы смутно известном ей углу calle [Узкая улочка в Венеции.] Сюзи остановилась, оглядываясь со смехом:
— Но Хиксы… наверняка это их дворец? И свет во всех окнах! Должно быть, принимают гостей! Давайте поднимемся, устроим им сюрприз!
Это была самая забавная идея, какая когда-либо приходила ей в голову, и она удивилась, что компания отреагировала с такой апатией.
— Не вижу ничего увлекательного в том, чтобы устраивать сюрприз Хиксам, — запротестовал Джиллоу, обманутый в своих ожиданиях чего-то захватывающего, а Стреффорд добавил:
— Для меня это будет бóльшим сюрпризом, чем для них, если пойду туда.
Но Сюзи продолжала возбужденно настаивать:
— Вы не знаете. Это может быть ужасно увлекательно! Мне кажется, что Корал объявляет о своей помолвке — помолвке с Ником! Идем, дай мне руку, Стрефф, — и ты, Фред. — Она запела с закрытым ртом первые такты выходной арии донны Анны из «Дон Жуана». — Жаль, нет черного плаща с капюшоном и маски…
— У тебя такое лицо, что вполне будет достаточно и этого, — сказал Стреффорд, беря ее за руку.
Густо покраснев, она отступила назад. Брекенридж и князь, вырвавшиеся вперед, и тяжело поднимавшийся за ними Джиллоу были уже на середине лестницы.
— Мое лицо? Лицо? Что с моим лицом? Можешь ты привести хоть одну причину, по которой мне не стоит идти сегодня к Хиксам? — внезапно пришла она в ярость.
— Да нет никакой особой причины; разве только, что, если пойдешь, придется мне терпеть там смертную скуку, — ответил Стреффорд безмятежно.
— В таком случае…
— Нет, идем. Слышу, эти идиоты уже барабанят в дверь.
Он схватил ее за руку, и они пошли вверх по лестнице. Но на первой же площадке она остановилась, выдернула руку и без единого слова, без единой мысли ринулась вниз по длинному пролету, через огромный гулкий вестибюль в темноту calle.
Стреффорд догнал ее, и они минутку молча стояли в ночи.
— Сюзи… в чем, черт возьми, дело?
— В чем дело? Неужели не понимаешь? Что я устала, что у меня голова раскалывается… что вы мне до смерти надоели… все до единого! — Она повернулась и умоляющим жестом коснулась его руки. — Стреффи, милый, не обращай внимания, но, ради бога, найди гондолу и отправь меня домой.
— Одну?
— Одну.
Стреффи никогда не переживал, если люди хотели сделать что-то, чего он не понимал, и она знала, что может рассчитывать на исполнение своей просьбы. Они молча прошли до следующего канала, где он поймал гондолу и помог ей сесть в нее.
— А теперь иди и развлекайся! — крикнула она ему, когда гондола нырнула под ближайший мост.
Пустота, пустота, одиночество, не жизнь, а прозябание — вот все, что ей останется, если Ник уйдет из ее жизни…
«Но, возможно, он уже ушел… ушел навсегда», — думала она, переступая порог дома Вандерлинов.
Короткая летняя ночь постепенно светлела, проснувшийся ветерок морщинил грязную воду канала, бодро плещущую о портал старинного дворца. Почти два часа! Ник наверняка давно вернулся. Сюзи взбежала по ступенькам, успокоенная мыслью о его близости. Она знала: когда их глаза и губы встретятся, ничто не сможет разлучить их.