Наконец он оставил эти попытки.

Одна прусская койка против четырех баварских — остается лишь сложить оружие.

В комнату вошел человек в спецовке. Он принес четыре эмалированные жестяные миски и раздал их четырем баварским кроватям.

— Сегодня фасолевый суп, — сказал он.

Все четверо с громким чавканьем углубились в еду. Санитар хотел уйти. Потом подумал и обернулся к Райзигеру. Где его посуда?

Райзигер пожал плечами:

— У меня нет.

Он объяснил, как побежал с холма без всякой поклажи, чтобы спасти передки. Это не произвело никакого впечатления. Санитар не понимал, как можно забыть кухонные принадлежности. А когда старший по баварским койкам еще и сделал замечание о том, почему здесь вообще кормят поганых пруссаков, ему, вероятно, захотелось вообще оставить Райзигера без еды. Но потом он испытующе оглядел его с ног до головы, недружелюбным тоном пробормотал что-то невнятное и ушел. Вернувшись, он принес ржавую, криво открытую консервную банку и жестяную ложку с обглоданной ручкой:

— На, жри!

Есть было утомительно. Райзигер прижимал жестянку к груди правой рукой. Это причиняло изрядную боль.

Чувствовал себя подавленным.

Это всё было так недружелюбно — лежать здесь вот так, бессмысленно, будучи преданным собственным телом. И эта отвратительная атмосфера в комнате.

Вечером переметнулся и санитар. Теперь он четко встал на сторону своих земляков-баварцев. Дошло до того, что, когда Райзигер попросил разрешить ему умыться, тот ответил:

— Пруссаки могут шмонаться грязными сколько угодно. Баварцам надоть выиграть войну, и поэтому по первости в очереди всегда идут раненые баварцы, а потом уж пруссаки. Да и то не скоро!

Той ночью Райзигер не спал. В палате было очень тихо.

А что же снаружи? Странно, как далеко отодвинулись отсюда шумы последних дней. Вдали в воздухе гудит, иногда подрагивают оконные стекла. В остальном полный покой.

Тишина действует гнетуще. Из-за нее внезапно вспоминается бой. Она мучит. Райзигер не может собрать воедино подробности, не может упорядочить мысли, потому что образы возникают повсюду из темноты, так быстро, так стремительно, так запутанно. Он видит стволы орудий, пронизываемые огнем. Затем всплески взрывов. Затем являются лица. Один смеется белыми зубами. Кто же он? Кто? Как это всё было? Да! Вокруг всё стало черно, а когда просветлело, унтер Гельхорн лежал рядом с оторванной головой. И нога еще лежала, нога Хорста, в новом ботинке. А Хорст что? А еще у пушки был сломан ствол и разбито колесо.

Райзигер попытался заснуть. Метался из стороны в сторону. Когда не удалось уснуть, в нем поднялся такой гнев, что язык стал горьким на вкус.

Лицом к стене: «Зачем вообще всё это чертово дерьмо!»

Лицом к окну: «Так испортить прекрасную ночь!»

Глядя в потолок: «Почему Ты покинул нас?»

И туда-сюда с обвинениями и сомнениями. Слезы на глазах, кислятина в глотке.

Пока наконец не стало немного светлее.

Потом чувства сменились. Мягким прикосновением пришло осознание: я, Адольф Райзигер, нахожусь в больнице, и я в безопасности.

Но слово «безопасность» вызвало новые волнения.

Райзигер высчитал, что, помимо двух офицеров и прислуги третьего орудия, определенно погиб еще кто-то из его батареи. Значит, теперь, подумал он, эта батарея где-то стоит. Нет третьего орудия, нет двух офицеров, нет шести или восьми человек, а сама батарея не готова к стрельбе, ей так остро нужен каждый солдат! Быть «в безопасности» — значит вычесть одного человека из терпящей бедствие батареи!

Правой рукой схватил он себя за левую. Пошевелить ей было трудно. Это повод быть здесь, «в безопасности»? Он ощупал грудь. Она очень болела. Но это тоже не оправдание!

И вот тогда, когда сердце забилось быстрее, пришло решение: нужно срочно попасть к батарее.

Сначала он боролся с сомнением: ну что вообще за разница, одним больше или меньше? Но сомнение стихло, а желание усилилось: «Мне нужно на батарею!»

Райзигер сел. Где форма? Оглядел палату, но перед ним на ящике не было ничего, кроме больничной рубашки в сине-белую полоску.

Однако это его не смутило: «Если надену тряпье и успешно выберусь из палаты, то где-нибудь точно найду форму. Не обязательно свою. Возьму, что достанется. Мне нужно на батарею!»

Он откинул одеяло и уже поставил правую ногу на землю. Но, проведя правой рукой по левой и попытавшись выпрямиться, вдруг согнулся и откинулся назад. Попробовал во второй раз. Затем сдался. Эта попытка настолько ослабила его, что он едва смог втянуть ноги под одеяло. «Мне нужно на батарею! Мне нужно на батарею!»

Он лежал на животе и ревел.

4

Борьба прусской койки против четырех баварских становилась всё безнадежнее. Численно превосходящий противник получал подкрепления со всех сторон. Всего спустя двадцать четыре часа после госпитализации Райзигера считали облезлым псом во всём здании, состоявшем из пятидесяти занятых коек.

Не то чтобы его травили, намного хуже: его полностью игнорировали.

Вплоть до врача, который на утреннем осмотре не сказал ничего, кроме:

— Ну а наш пруссак и сам поправится.

И даже йод не прописал.

Наконец пришло спасение.

Однажды днем дверь палаты медленно отворилась и вошел очень упитанный, чисто выбритый господин. На нем был длинный серый сюртук с фиолетовыми обшлагами и серебряная цепочка с распятием на шее.

— Бог в помощь, дорогие камрады.

Райзигер поднял глаза: капеллан дивизии. Еще один баварец!

Священник шел от кровати к кровати. Достав из внутреннего кармана сюртука брошюры, он раздал их раненым. При этом он ровным тоном говорил одну и ту же фразу:

— Не правда ли, камрад, всё намного лучше, надо просто набраться терпения, ведь вы скоро сможете снова оказаться на фронте.

Наконец он увидел Райзигера. Размеренными шагами он подошел к нему. Сел на край койки и начал опрос:

— Где вы родились, сын мой?

Райзигер указал свое место рождения:

— Герр капеллан не знает этого места. В нем проживает всего пара тысяч жителей. Это в провинции Саксония.

Глянь-ка. Обитатели баварских коек вдруг выпрямились и заулыбались. Райзигер глядел на это с удивлением.

— Так вы саксонец? — спросил священник.

«Пора на свою батарею, — подумалось Райзигеру. — Я попаду на батарею лишь в том случае, если обо мне позаботится врач. А он позаботится только в том случае, если я не пруссак. Возможно, саксонцы — получше и даже пользуются благосклонностью у баварцев.

Он заставил себя улыбнуться и сказал очень громко:

— Так точно, герр капеллан. Я саксонец.

Тон священника стал мягче, чем прежде. Он погладил Райзигера по голове. Затем вынул брошюру из сюртука, положил ее на простыню и сказал:

— Отдохните. Вскоре мы все снова столкнемся с врагом и, будьте уверены, в скором времени одержим победу.

Он несколько раз взмахнул благословляющей рукой и скрылся.

С тех пор между четырьмя баварскими и прусско-саксонской койкой настала тесная дружба. Предводитель Баварии вскочил и подошел к Райзигеру:

— Товарищ, ну ты так бы сразу и сказал. Мы, баварцы, и вы, саксы, всегда были добрыми друзьями.

Он пожал ему руку. Остальные также поприветствовали вновь обнаруженного собрата по оружию.

Пришел разносчик еды. Баварский заводила с холодной сухостью заметил:

— Вон тот парень вообще-то не прусня!

Как следствие, криво обрезанную банку тут же заменили белой эмалированной миской.

Дружба становилась всё теснее. В течение дня четверо баварцев с баварской обстоятельностью потчевали Райзигера историями своей жизни, включая судьбы всех жен и детей, вечером подмазали фельдшера, чтобы тот принес пива из столовой, и пили за здоровье Райзигера до тех пор, пока у них не полезло обратно.

Чудо баварско-прусско-саксонского братства расцвело пышнейшим цветом. Во-первых, с непривычки от употребления пива Райзигер проспал всю ночь, не мучаясь мыслями. Во-вторых, на следующий день врач позаботился о нем, приладив горячие компрессы вокруг руки и ноги. В-третьих, баварский предводитель возложил венец на новый союз, а именно: раз сегодня суббота, а врачи по субботам пьянствуют в казино, все раненые ночью перелезут через стену больничного сада и пойдут к местным дамочкам. Райзигер сердечно приглашается принять участие в этой экскурсии. Платить ни за что не надо.

Райзигер отклонил приглашение.

«Нужно добраться до батареи, и, если смогу идти, каждый шаг должен быть шагом к моей батарее».

Он не сказал этого вслух.

Но тут его не поняли.

— Ну и долдон же ты, камрад. В этом местечке потрахаться можно буквально забесплатно!

5

...

ПРОТЕСТ ПРОТИВ НЕДОСТОЙНОГО ПОВЕДЕНИЯ НЕМЕЦКИХ ЖЕНЩИН

От имени миллионов немецких женщин поднимается протест против гнусного поведения немецких жен (или женщин), которые пробираются к пленным врагам на вокзалах и преподносят им шоколад, розы и другие «подарки». Это не что иное, как измена Отечеству. Измена нашей доброй немецкой славе и имени. Немецким властям надлежит с величайшей строгостью принять меры.

Девятнадцатилетней девочкой я пережила войну 1864 года, а мой муж и братья участвовали в боях во время войн 1866 и 1870 годов. Еще в 1870 году нам пришлось стать свидетелями отвратительного зрелища — женщин, не умевших сохранять свое достоинство перед лицом пленных французов и мавров. Именно поэтому все порядочные женщины сейчас требуют самых безжалостных мер по отношению к тем, которые демонстрируют такое недостойное поведение.

Йоханна баронесса фон Грабов, вдова полковника фон Грабова. («Берлинер Тагеблатт», 18 августа 1914 г.)

6

Спустя два дня Райзигер вследствие его собственной убедительной просьбы был признан младшим полевым врачом здоровым и отпущен в войска.