Чуть позже Коннелл и Маклин сменили свою черную американскую форму на европейскую, зеленую. В коридоре послышался топот, мы быстро натянули на оглушенных охранников американскую форму. Коннелл и Маклин изображали теперь наших незадачливых стражей, Маклин был выбран из-за схожести его внешнего вида с одним из охранников. И теперь настал кульминационный момент наших усилий, тот момент, от которого зависело все! Мы привели в чувство наших охранников, добавили свои крики к их крикам, и затем Коннелл и Маклин накинулись на нас и на охранников в американской форме.

Мгновенно раздался топот, в камеру влетели охранники и увидели, как двое в зеленой форме борются с четырьмя в черной. Это был момент, от которого зависело решительно все. Разум охранников действовал именно так, как Хиллиард предвидел, заставив их обратить внимание только на людей в черном. Они накинулись на нас, а Коннелл и Маклин спокойно выскользнули из камеры!

Неразбериха продолжалась недолго, вскоре изумленные охранники обнаружили, что вместе с двумя американцами избивают двух своих сослуживцев, в то время как два пленника благополучно исчезли! В следующий миг, ожесточенно ругаясь на своем языке, они выскочили из камеры и кинулись к лифтам! Мы слышали их яростную ругань, крики на этажах выше и ниже, топот множества ног. И затем, выглянув в окно, мы увидели две фигуры в зеленом, бегущие к ближайшему крейсеру. Это были Коннелл и Маклин!

Мы выкрикивали хриплые слова ободрения, забыв, что никто не может услышать их. Коннелл и Маклин забрались в крейсер и задраили за собой люк. Из здания выскочила толпа солдат в зеленом. Преследователи открыли огонь из своих термопистолетов, на броне крейсера расцвели ослепительные вспышки. Но уже загудели могучие двигатели корабля, уже закрутились в своих кожухах винты импеллеров, и металлическая сигара начала подниматься в воздух! Но солдаты кинулись к другим крейсерам, и те начали подниматься в небо следом за беглецами!

Корабль беглецов поднимался все выше. Но в погоню за ним уже взлетали десятки боевых кораблей, и гигантские термопушки уже нацелили на него свои смертоносные жерла! И поэтому в следующий момент, когда крейсер поравнялся с нашим окном, чтобы подобрать нас, когда я увидел Маклина сквозь пластик фонаря командной рубки, я заорал:

— Назад, Маклин! Не время для нас — лети домой с Коннеллом, ради бога!

Он увидел мои бешеные жесты, услышал мой крик, и на момент замешкался. А пушки европейцев уже нацелились на него! Вокруг начали рваться снаряды. Каким-то чудом ему удалось вырваться из пламенного ада, крейсер устремился на запад. Снаряды рвались там, где он был мгновение назад! Крейсер мчался в небесах стремительным метеором, а пушки лупили ему вслед.

Я что-то хрипло кричал, наблюдая за маневрами друзей, мчащихся зигзагом среди разрывов термоснарядов. Над городом выли сирены тревоги, хищные стаи боевых кораблей устремлялись в небо, грохотали пушки. С замиранием сердца я и Хиллиард наблюдали за тем, как крейсер с нашими друзьями уносится на запад!

Крейсер уносился вдаль, уже оставив за собой преследователей, как вдруг зенитные батареи западной части города дали одновременный залп! Крейсер-беглец на миг остановился, словно замешкавшись, среди разверзшейся в небе огненной бездны. В следующий миг воздушный корабль, который был последней надеждой Америки, беспомощно кувыркаясь, начал падать вниз!

Глава VII

Великое Нашествие начинается

Ошеломленные и парализованные отчаянием, Хиллиард и я смотрели из нашего окна на гибель наших друзей, на гибель надежды, гибель Америки. Как я припоминаю, первые несколько минут мы просто не могли понять, что произошло. В состоянии некоего умственного ступора мы наблюдали ликующую толпу на улицах и возвращение отправленных в погоню крейсеров. Именно рев ликующей толпы помог нам осознать, что именно случилось.

— Маклин и Коннелл, — прошептал я. — Маклин и Коннелл… И последний шанс, чтобы предупредить нашу Федерацию, это конец…

В глазах Хиллиарда стояли слезы.

— Наш последний шанс, — пробормотал он.

Оглядываясь назад, я думаю теперь, что не утрата наших шансов на свободу и даже не угроза, нависшая над страной, больше всего потрясли и парализовали нас в тот момент. Мы были буквально раздавлены гибелью друзей, особенно Маклина, который в эти дни чудовищных битв и дерзких рейдов стал нам ближе родного брата. Сидя в камере, беспомощные пленники, мы могли теперь лишь обреченно и бессильно наблюдать за уготованной нам и нашей стране чудовищной участью. Дикий прорыв на свободу, дерзкий и неудачный, предпринятый нашими друзьями, ни на йоту не изменил планов вождей Европы. В конце отведенных нам десяти дней мы должны были быть расстреляны, если, конечно, не согласимся на предательство и не выдадим военные тайны Америки.

Мы понимали также, что, как и догадался Коннелл, в конце этой недели Европейская и Азиатская Федерации планируют начать их Великий Налет, атаку летающих городов. Очевидно, что они хотели получить информацию от нас только для того, чтобы использовать ее непосредственно для их нападения. Именно сейчас в недрах парящего мегаполиса завершался монтаж скоростных двигателей. Долгие месяцы экспериментов подошли к концу, новый тип винтов и труб-кожухов для них были испытаны и готовы к работе. Если бы Коннеллу удалось сбежать! Десяти дней хватило бы, чтобы каждый американский город был снабжен такими же двигателями!

Если бы Коннелл бежал! Но он не бежал, он и Маклин сгорели! Заключенные в нашей тесной клетке, Хиллиард и я, несмотря на приближающуюся гибель, пребывали в равнодушной прострации, бездумно проживая отведенные нам часы. У нас даже не возникало мыслей о новой попытке побега. Побег, впрочем, был невозможен: у наших дверей выставили вооруженный караул. Так мы и коротали свои дни в камере на вершине башни, ощущая себя уже мертвыми, а вокруг нас враги готовились к своему торжеству.

Но наконец, на восьмой день после побега Коннелла и Маклина и за два дня до даты нашей казни, произошло событие, которое вывело нас из оцепенения. За день до того с улиц исчезли толпы, остались только угрюмые военные в зеленой униформе. Гражданских эвакуировали на землю. Город больше не был городом, превратившись в гигантское боевое воздушное судно! Военные на улицах были заняты какой-то загадочной деятельностью. Они копошились на улицах, готовясь к чему-то.

Вдруг послышалось громкое шипение, город сотрясла вибрация, и в следующий миг громадный мегаполис рванулся вперед! Он больше не плыл по небу медленно и величественно, как это подобает городу, — он мчался. Мы поняли: начался набег, атака, Великий Поход на Запад.

Военные на улицах возбужденно зашумели, а мы смотрели в окно, затаив дыхание. Ибо мы могли видеть теперь, по облачным массам, лежащим на расстоянии, что город рассекает воздух со скоростью более сотни миль в час — движется со скоростью военного самолета начала прошлого века. Но теперь на город обрушился ветер — ветер потрясающей силы, встречный поток, который качал башни и сдувал людей с улиц. Военные поспешили укрыться, улицы опустели. Город с шипением, напоминающим дыхание дракона, мчался по небу, взбивая облака и разрывая их в клочья струями воздуха из своих чудовищных двигателей, под заунывный рев ветра, врывавшегося в окна, со скоростью не меньше чем сто пятьдесят миль в час! И город продолжал набирать скорость!

Колоссальный город, ускоряясь, несся через земную атмосферу! Благоговейно, несмотря на то, что это было делом рук врага, Хиллиард и я, вцепившись в раму, смотрели в окно нашей камеры. Колоссальный город, пять миль в диаметре, с его площадями и улицами, с его гигантскими батареями термопушек, с колоссальной скоростью скользил над землей! А потом город начал маневры по высоте, то возносясь в ледяную высь, где мы замерзали и задыхались, то ныряя к земле и проносясь на бреющем полете над лесами и лугами! Затем он остановился в воздухе, лег на обратный курс, и повторял все маневры, пока, наконец, шипение не прекратилось и город не застыл в воздухе под торжествующий рев высыпавшей на улицы толпы людей в зеленых мундирах.

Последние приготовления

Хиллиард и я задумчиво смотрели друг на друга.

— Импеллеры готовы! Теперь начнется… — безнадежно прошептал Хиллиард.

— Сотни городов! Вся Европа и вся Азия, теперь это чудовищный флот вторжения, — столь же безнадежно добавил я.

Еще два дня!

Это была мысль, что стучала молотом в моем мозгу и в мозгу Хиллиарда в те часы, которые последовали за испытаниями, в те часы, которые теперь неуклонно приближали нашу гибель и гибель нашей нации. Еще два дня! Еще два дня, в конце которых закончатся две недели нашего плена, срок ультиматума, поставленного нам. Еще два дня, а потом флот смертоносных воздушных городов Европы и Азии сметет с небес огнем своих термопушек беззащитные американские города. Еще два дня! И потом для нас и для всех американских городов и всех миллионов американцев — смерть!

Неудивительно, что следующие часы были наполнены самым черным и безнадежным отчаянием. Целую ночь после испытаний на улицах и площадях Берлина бесновалась ликующая толпа. Европейская Федерация, мы понимали, уже предвкушала радость победы, уже злобно торжествовала по поводу скорой гибели ненавистной Американской Федерации. И лихорадочно завершала переоборудование своих летающих городов.