Слева от пульта управления размещалась панель циферблатов и переключателей четырех генераторов. Сами генераторы — сверкающие металлические кубы — размещались в противоположной части внутреннего пространства космолета и в качестве источника энергии использовали супербатареи Ньюсона-Конетти. Работая от этих батарей, каждая из которых мощностью превосходила крупную электростанцию, эти кубы генерировали могучий силовой луч, по сравнению с давлением которого обычное световое давление — ничто. Излучение по толстым черным волноводам, скрытым между двойными стенками корабля, подавалось к шести дюзам — черным отверстиям в шести точках сверкающего корпуса. При помощи этих лучей мы могли разогнаться почти до скорости света!

Перед пультом генераторов с его многочисленными шкалами и циферблатами размещалось кресло инженера, той же конструкции, что и кресло пилота. А между ними — кресло второго пилота, перед которым возвышался усеянный приборами пульт. Приборы для измерения скорости и определения положения корабля в пространстве относительно небесных тел, датчики забортной и внутренней температуры и сотни других приборов располагались здесь. На этом же пульте располагались приборы системы жизнеобеспечения корабля — отсюда можно было отслеживать состав воздуха и регулировать удаление углекислоты и других вредных газов, которые затем в специальных установках разлагались на атомы, и подачу дополнительного кислорода из резервуаров, в которых живительный газ хранился в жидкой форме. Отсюда же контролировалась и система терморегуляции корабля, по трубам которой бежал газ нагревавшийся на солнечной стороне корабля и охлаждавшийся на теневой, обеспечивая комфортную температуру внутри. С этого же пульта осуществлялось управление множеством других механизмов, таких как диафрагмы иллюминаторов, люки шлюза и прочее.

Справа размещалось четвертое кресло, перед которым была смонтирована целая батарея компактных, но сверхмощных астрономических инструментов. Присутствовал десятидюймовый рефрактор, его объектив смотрел непосредственно в большой гексагональный иллюминатор, а труба, благодаря новому принципу «переотражения» не превышала в длину диаметра объектива. Там был также небольшой, но эффективный спектроскоп, устроенный аналогично, микрометрический аппарат для точного измерения угловой величины небесных объектов и экранированный болометр для измерения температуры небесных тел.

Эти четыре металлических кресла были снабжены надежной системой пневматических амортизаторов, которые позволяли нам выдержать чудовищные перегрузки при взлете, маневрах и посадке. Сидя в них, мы имели возможность смотреть вперед в пустоту, а ремни позволяли нам надежно фиксировать себя в креслах в условиях невесомости. На стенках кабины, среди приборов, тут и там размещались скобы, хватаясь за которые, в невесомости мы могли быстро передвигаться по кораблю, а специальные металлические рамы, к которым можно было пристегнуться, должны были служить койками для сна.

Здесь же, между приборами на стенках, притаились шкафы с запасами воды и пищи в банках-термосах, избавлявших нас от необходимости готовить. В других шкафах хранились баллоны с кислородом и прочие припасы. На специальных кронштейнах на стенах крепились «космоходы» — индивидуальные капсулы для выхода в открытый космос, более надежные, нежели скафандр. Это были цилиндры из металла семи с небольшим футов в высоту и три в диаметре, увенчанные металлическими куполами, снабженными прозрачным иллюминатором. Каждый «космоход» был снабжен собственным приводом Уайтли и системой регенерации воздуха. Полые металлические рукава с шарнирными сочленениями заканчивались металлическими клешнями, которыми можно было хватать предметы, управляя клешней изнутри рукава. Словом, это был небольшой одноместный корабль с собственным двигателем и, по совместительству, скафандр.

Все это многообразное хозяйство было надежно закреплено на своих местах внутри космолета. Лучшие лаборатории и заводы мира поработали на славу, ценой неимоверных усилий это чудо инженерной мысли удалось построить всего за месяц! И теперь мы смотрели на наш корабль с замиранием сердца. В течение трех дней, как сказал Рэндалл, закончится монтаж последнего генератора. И настанет момент нашего старта, когда этот сверкающий многогранник умчит нас в Великую Пустоту навстречу Неведомому! Глядя на сверкающий в лучах предзакатного солнца корабль, я вдруг почувствовал всю невероятную, выходящую за рамки здравого смысла грандиозность и сложность нашего предприятия.

— Лететь к Нептуну… к Нептуну! Это кажется невозможным! — прошептал я.

Марлин кивнул, его рука легла мне на плечо.

— Кажется невероятным, но на Нептун мы улетаем через три дня. Это единственный шанс спасти Землю от гибели.

— Но сможем ли мы? — воскликнул я. — Вчетвером мы собираемся бросить вызов цивилизации, раскручивающей звезды, как детские волчки! Неужели у нас есть шанс? — я не мог сдержать накатывающий приступ слабости.

Марлин серьезно посмотрел на меня, Уайтли и Рэндалла, стоявших рядом.

— Мы обязаны найти этот шанс, — торжественно сказал он. — Несмотря на то, что у нас остается мало времени, мы — последняя и единственная надежда Земли, и не допустим, чтобы эта надежда оказалась напрасной!..

Эти слова Марлина, я думаю, вдохнули в нас силы, позволившие пережить последние три дня перед стартом. В течение этих трех дней мы непрерывно тренировались, готовясь к исполнению своих полетных обязанностей. Уайтли, как разработчик, отвечал за генераторы, и все четыре дня возился с ними, тестируя, настраивая и перенастраивая. Рэндалл и я осваивали пульт управления: нам по очереди предстояло быть пилотами, ведя космолет к цели сквозь пустоту. Марлин, который взял на себя функции не только командира, но и навигатора, с группой ведущих астрономов погрузился в расчеты, прокладывая оптимальный курс корабля. Так что 16 июня, в день, на закате которого мы должны были стартовать, рассвет застал нас все еще за работой.

Всё это время мир кипел в возбужденном ожидании. Днем здание Всемирного Правительства, с крыши которого наш корабль должен был стартовать, осаждали неисчислимые толпы народа. Все знали, что от исхода нашей миссии зависит судьба каждого, судьба самой Земли. Солнце в небесах продолжало набирать обороты, каждый час приближал его к роковому мигу космической катастрофы. Последние часы перед стартом были мучительно, невыносимо долгими.

Наконец настала ночь 16-го — ночь нашего старта. Космолет был готов к прыжку в глубины Вселенной. Последняя работа Марлина и Уайтли на Земле заключалась в том, чтобы проверить документацию и чертежи космолета, которые должны были остаться на Земле для срочного строительства боевого космофлота. Мы должны были вернуться с Нептуна с данными об источнике нептунианского луча, чтобы флот мог предпринять попытку атаки. А для этого мы должны были вернуться. Мы не могли передать данные по радио из-за слоя Хевисайда [Ионосфера — слой атмосферы планеты, сильно ионизированный вследствие облучения космическими лучами. У планеты Земля — это верхняя часть атмосферы, состоящая из мезосферы, мезопаузы и термосферы, главным образом ионизированная облучением Солнца. Ионосфера Земли состоит из смеси газа нейтральных атомов и молекул (в основном азота N2 и кислорода O2) и квазинейтральной плазмы. Степень ионизации становится существенной уже на высоте 60 км. В зависимости от плотности заряженных частиц в ионосфере выделяются слои D, E и F. Слой E, расположенный на высоте 90-120 км от поверхности Земли, иногда называют слоем Хевисайда. Слой E в силу относительно высокой концентрации свободных носителей заряда играет важную роль в распространении средних и коротких волн. В 1930 году, когда повесть была написана, слой Хевисайда считался непреодолимым препятствием для межпланетной радиосвязи. (Здесь и далее — прим. перевод.).], окружающего нашу планету, который радиоволны нашего передатчика могли не пробить… Наконец в районе полуночи все было готово к старту.

Мы должны были стартовать в час ночи, поэтому в начале первого наша четверка покинула свои апартаменты в здании Правительства и вышла на крышу. Там мы невольно остановились. Белый свет могучих прожекторов заливал все вокруг, здание окружало людское море. Наверное, сотни тысяч мужчин и женщин замерли в напряженном ожидании. На самой крыше тысяча двести членов Всемирного Конгресса также собрались проводить нас. Они стояли вокруг площадки, огражденной канатами, в центре которой стоял космолет. Внутри ограждения людей почти не было — только Президент и несколько высших государственных чиновников.

Эта сцена навеки отпечаталась в моей памяти — суровый Марлин, хладнокровный Уайтли, мы с Рэндаллом, пытающиеся скрыть безумное волнение. Яркий свет прожекторов, бескрайнее людское море вокруг белой громады здания правительства, блеск обшивки корабля, приковавшего к себе внимание всего человечества — все это было величественно и торжественно. Но наши взгляды невольно устремились в небо. Там, невысоко над горизонтом, сияли экваториальные созвездия — Скорпион, Стрелец и Козерог, со спокойным белым сиянием Юпитера в Скорпионе и яркой красной точкой Марса и желтой искрой Сатурна в Козероге. Но наши взгляды привлек Стрелец, где притаился Нептун, невидимый невооруженным глазом… Но в тот вечер нам казалось, что мы видим его.

Затем мы вчетвером пересекли крышу, подошли к техническим фермам, которые поддерживали космолет, но перед этим ненадолго остановились перед Президентом. Это был важный эпизод в космической драме: Земля и Человечество вручали свою судьбу в руки четырех безумцев, собравшихся броситься в бездну ради последнего шанса на спасение мира, шанса призрачного, но единственного. Президент, стоявший перед нами, не говоря ни слова, словно боясь разрушить торжественное безмолвие, шагнул нам навстречу. Он крепко пожал каждому из нас руку, пристально глядя в глаза, а затем отступил. И тогда мы во главе с Марлином друг за другом, пригнувшись вошли в шлюзовую камеру и задраили за собой люк. Затем открыли внутренний люк — вошли в корабль и задраили люк за собой. Мы были еще на Земле, но уже попрощались с ней.