Правда, она поймала себя на том, что глядит не на Колу, а на его сыновей, следующих за ним вплотную. Их было двое, обоим за двадцать, но один, как она прикинула, был на три-четыре года постарше. Рослые и красивые, с длинными светлыми волосами, короткими бородами и ярко-голубыми глазами, они, по ее мнению, наверняка были копией отца в молодые годы. Ступали легко, упруго, с таким благородством, что Адела инстинктивно залюбовалась ими. Как хорошо, что эти саксы, в отличие от многих других, проигравших ее соотечественникам, сумели удержать поместье! Адела даже улыбнулась своим мыслям. Она была не в силах отвести от парней глаз, и ей даже пришлось себя одернуть, поскольку поймала себя на том, что думает, как, должно быть, прекрасны их тела без одежды.

Через пару минут, как только солнце выглянуло из-за далеких дубов, весь отряд — человек двадцать — выступил в путь.

Долина Эйвона, которую они покидали, была восхитительным местом. Минувшие геологические эпохи проложили на широкой прибрежной равнине, окруженной голыми меловыми хребтами Сарума, галечные русла. С тех пор спускающаяся река проторила на юг широкий мелкий проход; ее берега превратились в низкие каменистые холмы, одетые в деревья; за бессчетные века вода плавно нанесла плодородные наслоения. Между Фордингбриджем и Рингвудом долина была мили две в ширину, и хотя безмятежная река, которая теперь протекала через пышные поля, превратилась в струйку по сравнению с ее былым величием, порой после весенних дождей она выходила из берегов и заливала окрестные луга искрящейся водой, словно напоминая миру, что издревле здесь хозяйка.

Адела ни разу не выезжала на такую охоту и чувствовала приятное возбуждение, но ей было еще и любопытно. Она знала, что конечная точка их путешествия находится сразу за восточным хребтом долины Эйвона, и просилась в компанию отчасти из желания обследовать эту дикую местность, о которой много слышала. Вскоре, миновав небольшой ручей и одинокий исполинский дуб, отряд достиг подножия хребта. Они выехали на извилистую тропу с дубами, остролистом и кустарником по обе стороны. По мере подъема Адела заметила каменистые проплешины.

Однако ее застало врасплох и породило легкий вздох удивления то, что, когда они поднялись на вершину, лес резко кончился, распахнулось небо, обозначился горизонт и она очутилась в совершенно другом краю.

Адела не ожидала подобного. Впереди, насколько хватало глаз, простиралась вересковая пустошь. Желтоватое солнце, еще находившееся низко над горизонтом, только начинало рассеивать утренний стелящийся туман, покрывший местность словно нитями паутины. Поросший папоротником и вереском хребет, на который поднялся отряд, с обеих сторон имел продолговатые пологие склоны, переходившие в широкие низины: слева — болото; справа — ручей с галечным дном и каменистыми берегами. Вереск же всюду перемежался кустами и утесником с желтыми цветами. На другой возвышенности, в миле от этой, линию горизонта ломали заросли остролиста. А следующий, дальний хребет порос дубами, как и тот, что был позади них.

Было здесь и еще кое-что. Глянув на торфяной дерн под копытами лошади, Адела заметила камешки — такие белые, что казалось, они светятся, а затем, снова посмотрев в небо и втянув в себя воздух, испытала странное чувство: где-то рядом должно быть море, пускай и не видное ей.

Живут ли в этой бескрайней дикой местности люди? Есть ли здесь деревни, уединенные усадьбы или хижины? Она предположила, что да, но ничего подобного в поле зрения не попадало. Все было пустынно, безмолвно, первобытно.

Значит, вот он какой, Нью-Форест короля Вильгельма Завоевателя.

Слово «форест», заимствованное из французского, означало не «лес», хотя здесь были огромные леса, а территорию вне дома, в данном случае заповедные земли для королевской охоты. Здешние олени, в частности, находились под защитой жестоких лесных законов. Убьешь королевского оленя — лишишься руки, а то и жизни. А поскольку нормандский завоеватель лишь недавно прибрал этот край к рукам, Нью-Форест — Nova Foresta на латинском, на языке официальных документов, — так нынче и назывался.

В средневековом мире ничто не полагалось новым. Для каждого новшества искали старинный прецедент. Саксонские короли, разумеется, охотились здесь с незапамятных времен. Поэтому нормандский завоеватель, узнав, что здешние места уже два поколения как находятся под строгим лесным законодательством — еще со старых добрых деньков короля Кнуда, издал подтверждающую сей факт хартию.

Территория, которую он забрал под свой Нью-Форест, представляла собой огромный клин: с запада на восток она почти на двадцать миль простиралась от долины Эйвона до большой бухты с выходом в море, а с севера на юг она более двадцати миль плавно, каменистыми уступами спускалась от меловых хребтов восточнее Сарума до самых болот — дикой местности на побережье Английского канала. Территория была разнородной: огромный участок вересковых пустошей и лесов, лугов и болот, по которым скитались небольшие группы людей. Они делали вырубки, некоторое время жили на одном месте, а потом покидали его, и так в течение многих тысяч лет, а потому нельзя было с уверенностью определить, чем сформирован ландшафт: Божьим замыслом или грубой рукой человека. Бóльшая часть земли была торфянистой, кислотной, а потому бедной, но тут и там попадались участки более плодородной почвы, пригодной к возделыванию. Самые обширные дубовые леса находились в южной части, причем нередко на заболоченной земле, и оставались непотревоженными, возможно, на протяжении пяти тысячелетий.

Была в Нью-Форесте и другая особенность, которую верно уловила Адела: близость моря. Нередко теплые юго-западные бризы доносили слабый запах соли даже до северных областей Фореста. Но само море оставалось скрытым за дубовыми лесами. Однако один зримый признак существовал. Напротив восточного участка побережья Нью-Фореста, отделенный от него трехмильным каналом, который известен как пролив Солент, приветливо горбился меловой остров Уайт. И с многих обзорных точек, даже с безлесных возвышенностей ниже Сарума, удавалось окинуть взором всю территорию Нью-Фореста и различить за ним в море туманный лиловатый остров.

— Хватит витать в облаках! Отстанешь! — произнес рассерженный Вальтер.

И Адела поняла, что, любуясь открывшимся видом, бессознательно остановилась, а отряд уехал вперед.

— Прости, — сказала она и тронулась с места; Вальтер чопорно затрусил рядом.

Она критически взглянула на него. Как удавалось Вальтеру, с его завитыми усиками и глуповатыми светло-голубыми глазами, втираться куда угодно? Наверное, благодаря тому, что даже при отсутствии особых дарований он, без сомнения, был полон упрямой решимости оказаться полезным любым властям. Даже могущественные родственники его жены, возможно, довольны тем, что раз он на их стороне, то считает, что они побеждают. В столь смутные времена неплохо иметь в семье такого малого.

В мире нормандцев вечно плели политические интриги. Когда двенадцать лет назад умер король Вильгельм Завоеватель, его наследство разделили сыновья: рыжеволосый Вильгельм, известный как Руфус, получил Англию; Нормандия отошла к Роберту; третий сын, Генрих, удовольствовался только доходом. Но даже Адела знала, что ситуация никогда не бывала простой. Многие видные аристократы владели поместьями и в Англии, и в Нормандии. Вильгельм Руфус был толковым правителем, а вот Роберт — нет, и часто говорили, что когда-нибудь Руфус отберет у него Нормандию. Тем не менее у Роберта имелись почитатели. Сказывали, что его поддерживает одна знатная нормандская семья, владевшая кое-какими землями на побережье Нью-Фореста. А что же юный Генрих? Казалось, он доволен своим уделом, но так ли это? Ситуация еще сильнее осложнялась тем фактом, что ни Руфус, ни Роберт так и не женились и не обзавелись наследниками. Но когда Адела невинно спросила у Вальтера, когда же король Англии женится, тот лишь пожал плечами: «Кто знает? Он предпочитает юношей».

Адела вздохнула. Какой бы оборот ни приняли события, Вальтер непременно узнает, на чьей стороне будет победа.

Отряд быстро пересекал пустошь. Адела повсюду видела табунчики крепких пони, щиплющих траву и утесник.

— Они здесь везде, — пояснил Вальтер. — Выглядят дикими, но многие принадлежат селянам.

Это были милые создания, а если судить по числу тех, что она видела, в Нью-Форесте их, наверное, насчитываются тысячи, подумала Адела.

Процессию возглавлял Кола с сыновьями. Если король определил Нью-Форест в качестве заповедника для своих оленей, то сделал это не только ради развлечения. Охота, конечно, была отменная. Можно затравить не только оленя, но и вепря. Было и несколько волков, которых тоже следовало убить. Отправляясь на охоту, король с друзьями обычно вооружались луками. Но в основном Нью-Форест имел куда более практическое значение. Короля, его двор и армию, а порой и моряков надо было кормить. Им требовалось мясо. Олени быстро размножаются и растут, мясо у них вкусное и нежирное. Оленину можно солить — на побережье имелись соляные пласты — и доставлять во все уголки королевства. Другими словами, Нью-Форест был оленьей фермой.