Впрочем, речь моего приятеля тоже произвела определенный положительный эффект. И даже не столько сама речь, сколько сам громадного роста воин, весь в шрамах и с ног до головы увешанный скальпами (их реально было очень много, даже не знаю, куда он их будет вешать через год, если продержится такого же темпа «набора очков»), с большущим копьем в руках, говорящий какие-то непонятные слова с грозным и воинственным видом.

Ну а потом уж ораторскую трибуну снова надолго захватил Бокти. Я ему речей не писал. Так, накидал общие тезисы и посоветовал сделать ударение на некоторых вещах.

И, наверное, правильно: начни Бокти говорить с чужих слов, такого бы эффекта речь его не произвела. Начал он очень издалека. И, естественно, со своих предков, начиная с первого медведя, постепенно деградировавшего до человека, и до своего любимого дедушки. Если пересказать главное, не удручая слушателей абсолютно ненужными им сведениями, суть речи сводилась к тому, что на Реке есть свои устоявшиеся веками традиции и пришлым негоже их нарушать. Потому-то он, Бокти, и съездил в Великую Вал’аклаву, где отдал Царю Царей Митк’ококу ценное указание разобраться с проблемой в кратчайшие сроки. А тот, испытывая бездну почтительного благоговения и уважительного страха к Великому Вождю Бокти, упросил двух грозных героев-пришельцев, Великого Вождя Лга’нхи и прославленного своей жутью шамана Дебила, а также сопровождающих их лиц съездить и очистить течение Реки от любых преград, мешающих деловой активности, будь то лесной завал, рухнувшая в реку скала или нечтящие обычаев пришлые людишки. А посему почему бы нам не вызвать сюда начальника транспортного цеха и не заслушать доклад о проделанной работе?

— Ну что ж, начнем граждане, — начал я, взойдя на воображаемую трибуну и разворачивая зловещий обрывок шкуры. (Лично меня всегда пугало, когда оратор разворачивал подобную бумажку. Это означало, что говорить он будет долго и очень нудно.) — Коротко о себе (ведь хвастаться не стыдно, если ты делаешь это ради благого дела или просто живешь в мире дикарей). Так вот, граждане, по глазам вижу, что вам страшно интересно, насколько же я велик и ужасен?! Таки нет проблем, пройдите по морю тыщи километров. Переберитесь через великие и ужасные горы, пересеките Степь, и везде на своем пути, в каждом поселке и стойбище, спрашивайте про Великого, Ужасного и Неправдоподобного Меня! И вам везде, где ни спросите, расскажут про величайшего укротителя духов, грозу демонов, повелителя стихий. Того, кто громил демонов-верблюжатников, заколдовывал целые царства, с самим Леокаем водку пил и по пьяни творил небывалое.

Или вон, коли лень ехать за тыщи верст, спросите у нашей названной сестры Осакат, племянницы и внучки двух Монархов, которые были преисполнены ко мне и моему Великому Вождю Лга’нхи (вон он сидит, весь покрытый скальпами, абсолютно весь) такого почтения, что решили породниться с нами, отдав нам ее в сестры. Уж ей-то небось ее царственная кровь не даст соврать при описании тех нереальных чудес в моем исполнении, что видели ее глаза. (Осакат гордо приосанилась, сев в величественную (по ее мнению) позу, и утвердительно кивнула.) — Дикари почтительно кивнули в ответ, и из их глаз наконец-то исчезло непонимание, «что какая-то там девчонка осмеливается делать на Совете Вождей?» — мясо бы себе они и сами пожарить могли или просто сырым бы съели.

— А вот теперь поподробнее, товарищи, о Великом Вожде Лга’нхи, — продолжил я зачитывать свой воображаемый доклад.

Одним из наиболее почитаемых талантов местных ораторов была способность говорить долго и желательно (хотя и необязательно) связанно. Обычно-то дикари особенным красноречием не страдали. «Да — нет», «Пойду — убью, съем — покакаю», «Хорошо — сытно, — хреново — голодно», «Твоя идти туда, моя стоять здесь» — типичные перлы местного ораторского искусства, не обезображенного уроками литературы и чистописания. Так что человек, способный связанно произнести несколько предложений подряд, какую бы чушь он ни нес, уже считался неплохим оратором. А если он заливался соловьем на протяжении получаса, так что слушатели успевают забыть, с чего он начинал, — это уже был златоуст и внушал почтение одной только своей болтливостью.

Потому-то я говорил долго. Заполняя свою речь ненужными и бессмысленными описаниями и подробностями. Но главное я постарался внушить своим слушателям мысль, что Великий Вождь Лга’нхи с помощью своего Великого Шамана Дебила громил даже демонов-аиотееки. От которых вы, бедолаги и серуны, сбежали, поджав хвосты, аж чуть ли не на другой край мира.

А вот, ребята, как оно было в прошлый раз. Тут я для наглядности повернул к слушателям развернутый кусок шкуры. Можно было бы, конечно, соврать, что именно его я рисовал во время камлания перед битвой, и я соврал, хотя это и было не совсем правдой. Тогда я тоже рисовал схемы предстоящей битвы, дабы продумать все планы и учесть разные мелочи. Но все эти привычные мне стрелочки, кружочки и квадратики для местных были темным лесом, потому для них я нарисовал отдельное «наглядное пособие». На куске шкуры, в примитивной манере «пляшущих человечков», было нарисовано окончание прошедшей битвы с кучей лежащих окровавленных трупов «пиратов» и ликующих нас. Все мое художественное воспитание корчилось и восставало против подобного примитива. Я бы мог лучше. Намного лучше. Но, увы, для местных это было самое оно, простенько и наглядно. Можно даже трупы пересчитать (кто считать умеет), и их будет ровно сто двадцать семь.

— А вот, товарищи, еще один вариант, — начал я, разворачивая вторую шкуру. На ней был нарисован знакомый поселок. Так, как его видно с реки. Дома горели, а между ними все было засыпано трупами. — Вот так вот все оно и будет в самое ближайшее время, — коротко и веско объяснил я изумленным подобной наглядностью слушателям.

Старая добрая психология дикаря. Что уже нарисовано или иной раз просто сказано, то, считай, уже и свершилось. Потому-то, кстати, с той или иной степенью жесткости и соблюдается тут запрет на изображение или создание «подобий». Если у более примитивных и незамысловатых степняков это почти под полным запретом, то у тех же, занимающихся невозможным без «украшательств» ремеслом горцев, «подобиями» и узорами дозволенно заниматься лишь шаманам.

Потому-то, думаю, не надо объяснять, как мое «искусство» затронуло сердца и повлияло на умы окружающих. Кое-кто заранее воодушевился, а кое-кто печально поник головой.

И тут слово взял «добрый полицейский» Бокти.

— Ты, Дебил, приехал и уехал. А нам тут жить, — вдумчиво произнес он заученную с моих слов фразу. — У нас тут, на Реке, свои порядки и обычаи, и не чужаку в них лезть да правила свои устанавливать. Вот, помню, мой дед… — Далее, как обычно, Бокти сбился на старые добрые времена и начал рассказывать истории и былины, которые чем дальше, тем меньше подходили для нашего случая. Но главное уже было сказано, Бокти вроде как встал в позу старожила — защитника обычаев и традиций против чужаков-пришельцев, которые жить по обычаю не желают. Дабы четче обозначить все акценты, я начал тявкать и рычать, требуя залить Реку потоками крови, чтобы, дескать, «когда Царь Царей Митк’окок увидел бы протекающую мимо его города красную от крови реку, он бы лично убедился, как мы исполняем его просьбу. А то он не заплатит обещанного. И срать мне на Речные обычаи, у меня тут свой интерес!» Тем самым обозначив себя еще большим чужаком и гадом, чем пришлые пираты.

Лга’нхи, будучи посвященным в этот план, хранил на физиономии каменное выражение, лишь иногда позволяя себе свирепо-довольную гримасу. Когда я вчера объяснил этим двоим, в чем состоит мой план, оба Вождя сочли его ужасно смешным и забавным. Еще бы, Дебил, который почему-то не хочет устраивать резню, будет на ней настаивать, а они, крутые мужики, для которых подраться — главное развлечение в жизни, будут говорить за мир и согласие. Ваще! Ай да Дебил! Такую шутку придумал. Аншлаг-Аншлаг одназначна!

Идея дурачить подобным образом пришлых вызвала у них приступы гомерического хохота и абсолютно неоправданного, с моей точки зрения, веселья. (А уж чего мне стоило уговорить их придерживаться плана, не внося в него отсебятину, типа идеи «ненастоящей» драки между мной и Бокти. Эта обезьяна обещала бить «шутейно» и убеждала меня, что тогда уж «пираты» точно во все поверят. Но меня подобная перспектива мало вдохновляла. Знаю я эти «шуточки»! Так что я отмазался, ссылаясь на рану.)

Потому-то больше всего я сейчас боялся, что коллеги не выдержат и начнут кататься по земле, как это было вчера, пугая раскатами хохота окрестных зверушек и наводя супостатов на обоснованные подозрения. Увы, простота нравов и незамысловатость местных обитателей были как плюсом, так и минусом подобных предприятий. Потому как я, например, и сам едва сдерживался от хохота, глядя на физиономию не посвященной в мои планы Осакат. На ней просто-таки сияла надпись: «Я знала, что Дебил — Кровожадная Сволочь!» Она даже пренебрегла обычаями и женской скромностью (негоже бабе поднимать голос на совете Вождей) и набросилась на меня с упреками и обвинениями, пообещав пожаловаться дедушке на мое плохое поведение. И, тыча пальчиком в мною же нарисованные фигурки мертвых детей, обвиняла меня в людоедстве и «верблюжатничестве» (в смысле, она видела, что подобным образом только верблюжатники поступают, и ассоциировала кровавую резню гражданского населения исключительно с образом аиотееков).

В общем, если бы не страх, что все сейчас начнут ржать, это нам было только на руку. Искреннее возмущение, которое не сыграть даже опытному политику или актеру, в сочетании с воспоминаниями о моих «злостных преступлениях» (куда, кстати, входил и отказ сделать ее красивой), лишь добавил воды на нашу мельницу и вогнал пришлых в еще большее уныние. Но, поскольку сдерживать смех становилось все труднее, я перевел стрелки на Лга’нхи, предложив его в качестве третейского судьи. Мол, я, конечно, желаю исключительно кровопролитий и смертоубийств, но, будучи лицом подчиненным, соглашусь с мнением Вождя.

Лга’нхи (мы вчера долго эту речь учили) сформулировал наше главное требование: «Река должна стать свободна для прохода караванов». И объяснил, что добиться этого можно двумя способами — либо тотальным уничтожением помехи, либо сделать как-то так, чтобы впредь «помеха» вела себя согласно правилам. А затем предложил разобраться с этим вопросом ко всеобщему благу. И высказался за то, чтобы заслушать мнение самой «помехи» о наиболее подходящем, с ее точки зрения, варианте развития событий.

Думаю, не надо быть гением, чтобы угадать, какой вариант выбрали бедолаги-пираты. А что еще им оставалось? Буквально только что они похоронили чуть ли не треть (а может, и побольше) всех своих воинов. Видели картину уничтожения своего главного поселка со всем населением, наглядно продемонстрированную им бесноватым шаманом, которого даже собственная сестра и соратник упрекают в излишней кровожадности. А его невероятно огромный и жуткий на вид Вождь советуется с другим, не менее огромным и жутким Вождем лишь о том, стоит ли уничтожать всех поголовно пришлых или нет, даже не ставя под сомнение свою возможность это сделать. Ребята удирали за тыщи километров от аиотееков, только чтобы жить спокойно, а тут нарвались на чудовищ, которых боятся даже аиотееки. А чтобы избавиться от них, надо лишь соблюдать некие, не самые обременительные правила.

Да ну ее на фиг, эту пиратскую романтику! Соблюдать правила, подписать гаагскую и сухаревскую конвенции, вступить в ВТО и взять ипотеку — что угодно, лишь бы подальше от этих кровожадных монстров! Вот только…

Проблем было две. Первая — мы не на тех наехали. Вернее, не совсем на тех. Собственно, как они пояснили, «пираты» не были однородным племенем. Их костяк составляли вот эти самые жители поселка. А те, кто присоединился к ним в пути, образовали свои группки и племена и двинулись дальше по реке, когда «костяк» обосновался на своей территории. Нет, эти поселковые тоже отнюдь ангелами не были. И то племя, что сидело на этом месте до них, они пустили под нож полностью, включая младенцев и стариков. Да и караван, на случай если он прорвется через сидящих выше по Реке, они грабануть были бы совсем не против. Жаль только — мало прорывалось.

А во-вторых, куда баб с детьми девать? Как местные не разгадали моего финта с мнимой картинкой, так и я долго не смог понять логики, по которой на нас повесили заботу о паре сотен вдов, дочерей и младенцев убитых нами воинов. Хотя, в принципе, все и было логичным. Жрать им чего-то надо, а кормильцы мертвы. Так что либо продолжаем двигаться преступным путем, грабя караваны, либо как-то пристраиваем вдовушек.

И вот тут-то я напрочь завис. В наших простых и примитивных степях этот вопрос решался просто и эффективно — уничтожали всех. А у прибрежных, оказывается, был немного другой обычай. Они массовых войн на уничтожение не вели. Море щедрый, но и суровый кормилец. Оно одной рукой щедро дает средства к существованию, а другой — не менее щедро забирает жизни, регулируя численность населения не хуже степных войн «за жизненное пространство», тем самым позволяя своим «подопечным» избежать излишней «давки». Да и участок берега, с которого может прокормиться одно племя, намного меньше того пространства, которое понадобится, чтобы прокормить такое же по численности племя скотоводов с их «большими братьями».

К тому же торговля и «перевозочный бизнес», которые все больше и больше осваивали прибрежные, подразумевали общение, пункты для отдыха и подкормки, выгодные как путешественникам, так и владельцам «пунктов». Да и вообще, мирное сосуществование приносило куда больше пользы, чем постоянная вражда. Так что войны, которые вели между собой прибрежные, в моем времени квалифицировали бы, скорее, по статье за хулиганство, чем нечто более тяжелое. Наехать. Украсть несколько лодок или невесту, малость пошарить в амбарах. Дать выход молодецкой дури. Ну, может, еще подраться из-за удобной гавани или подходящего для постройки лодок леса. Тут все серьезнее. Но даже тут массовых побоищ с десятками трупов, как правило, удавалось избегать.

А если убийства и происходили, то они потом подлежали рассмотрению на советах старейшин, с последующей компенсацией. Как правило, достаточно взаимовыгодной. Семья убитого зачастую переходила под опеку победителя, если в самом племени некому было о них позаботиться. Конечно, как правило, «перешедшие» оказывались в положении «низших», но зато и не умирали с голоду [Дабы избежать плевков в адрес аффтыря, заранее говорю, что читал о том, что схожие обычаи были у многих сибирских народов.].

Вот в связи со всем вышеизложенным, коли мы все пытаемся разрулить мирным путем, Старейшины «пиратов» и задали нам логичный вопрос:

— Чего с бабами делать будем?

— Может, возьмешь себе, Бокти? — коварно попытался я переложить проблему на широкие плечи соратника. — Добычу ты возьмешь немалую, часть можно будет съездить в Вал’аклаве на харчи поменять. Весну как-нибудь да прокормишь, летом в лесу с голоду не подохнут, а на зиму и сами харчами запасутся. Зато осенью не придется за невест для твоих парней калым платить, и можно неплохо подзаработать на обмене невест в другие племена. Ну чего, берешь?

— Кабы там одни девки были, взял бы. — Не дал провести себя на мякине стреляный воробей Бокти. — А кому старухи, да еще и с дитями, нужны? Чего чужих кормить, когда и своим не хватает?

— Да там старух-то, поди, и не осталось. Такой путь прошли, где уж тут старухам выдержать. Сам видел, почти все бабы еще крепенькие. Тех, кому за «много» лет, дай боги, десяток на весь поселок наберется.

— Вот сам бы и брал этих «молодок» с дитями, — окрысился Бокти. — У тебя вон скока мужиков без баб. Они там у тебя чего, с друг дружкой (гы-гы-гы) спят? Потому как даже овец я у вас не видел. А я девок заберу.

Хм. Вот действительно дилемма. С одной стороны, мои «забритые» и впрямь, мягко говоря, бесхозные. Не в том смысле, что без «мужского хозяйства», а в том, что без кола, без двора и семей. Так что предложи я им баб забрать, они их, думаю, даже с детями порасхватают. Только как нам потом подобным колхозом назад возвращаться? В том смысле, что не случится ли так, что обремененные внезапно появившимся семьями «забритые» предпочтут остаться тут или вообще в Вал’аклаву слиняют на службу к Митк’ококу. Такую армию, думаю, ни один правитель этого мира взять не откажется. Опасное это дело, надо бы хорошенько…

— Да, Бокти дело говорит, — услышал я рассудительный голос Лга’нхи, как обычно, влезшего в разговор, чтобы испортить мне все дело. — Племя без баб неправильное какое-то получается. Ты, Дебил, шаман, это, конечно, твое дело, но я думаю, надо баб брать!

— А где ты «больших братьев» возьмешь, чтобы все племя прокормить? — вовремя сообразил я привести убойный, как мне показалось, довод.

— Так в Улоте. А в степи мы у верблюжатников три стада больших взяли. Два Леокай себе заберет, а третье, то, что я выбрал, он обещал до нашего возвращения постеречь.

— Да это же прибрежные бабы! — с необычайным презрением истинного степняка высказался я. — Да они старого быка от новорожденной телки не отличат. Какие из них жены?

— Да. И правда… — Задумался Лга’нхи, которому этот мой аргумент показался наиболее убедительным. (А то он тут, якшаясь со всякими «не люди», уже, поди, и забыл про «правильные традиции» «настоящие люди».) — Однако «забритые» ведь тоже многие не из степняков будут. Может, им и такие сгодятся? — наконец нашелся он. А потом, видно что-то сообразив, придумал, чем меня огорошить. — Ты ведь их шаман, тебе это и решать!

Я вовремя сообразил, что спрашивать, почему это я вдруг стал и «их» шаманом, пожалуй, не стоит. Раз я такой невозможный обряд свершил, объединив кровь представителей разных народов в общие род-племя, значит, мне дальше перед духами за этих «объединенцев» и ответ держать. Только что же это за фигня получается? Как один шаман может на два племени работать? Фигаротут — Фигаротам какой-то получается. Или Лга’нхи уже считает их частью нашего племени? Да нет, не похоже. Короче, темный лес, а тут еще и эти бабы. Одно хорошо — подобные вопросы требуют долгого и старательного обдумывания, сопровождающегося многочисленными камланиями, питьем «наркокомпотов» и просто алкоголя. Так что прямо сейчас ничего решать не надо. Ну разве что…

— Э нет, Бокти. Коли уж ты на нас баб спихнуть хочешь, то и девок мы тебе не отдадим! Чтобы все по-честному было!

«М-да, — подумал я в следующий момент. — «Чтобы все по-честному было». От этих слов частенько приходит конец хорошей дружбе и рушатся империи».