— И вы не исключите Тайлира и его сообщников? — спросила Марьяна.

— Сообщники, ах-ха-ха! Ну что вы, леди, исключить такие яркие умы? Да ни за что! Это же будущие ученые! Какой полет научной мысли! Какие светлые головы учатся в нашей Академии! — восторженно воскликнул магистр Лийсарран. — Плохо, конечно, что они проводили такие эксперименты в обход преподавательского контроля, и за это они получат наказание. Но наказание это будет для них только на пользу. Месяц отработки в лаборатории Академии с возможностью проводить исследования в области жизни флоры. Будут выполнять все поручения леди Тэринали.

— Фух, ну слава милостивому Аш-Таару! — выдохнула Мари. — А то я уже переживала за этого оболтуса.

Магистр в ответ лишь усмехнулся, пропуская нас вперед в свой кабинет.

— Так-с, девушки, у меня будет вопрос к леди Нортдайл. Насколько мне известно, вы на прошедших выходных присутствовали на свадьбе лорда и леди Амсейль, где была и профессор Дэнвер.

В ответ я кивнула, ощутив неприятные тревожные мурашки.

— Подскажите, вы ничего не заметили странного на свадьбе в поведении леди Дэнвер? — задал ректор вопрос. — Может быть, у нее случился с кем-то конфликт? Я не раз слышал нелестные ремарки об этой свадьбе.

В ответ я лишь развела руками:

— Профессор Дэнвер вела себя как обычно, ничего странного я за ней не увидела. Свадьба действительно оказалась сумасбродной, но ни в каких скользких ситуациях, имевших место на этом, так сказать, торжестве, она не участвовала. Покидала свадьбу в прекрасном настроении. А что происходит?

— В том-то и дело, что непонятно, — ответил лорд Лийсарран. — Леди Дэнвер просто-напросто пропала и не вышла сегодня на работу. На звонки и письма ответа нет. Я даже успел съездить к ней домой, но мне никто не открыл. И вообще большой вопрос а дома ли она? Латиара преподает в нашей Академии уже более пятидесяти лет, и никогда не было такого, чтобы она нарушила трудовую дисциплину. Здесь явно что-то нечисто. Если она не объявится в течение трех суток, то по закону жандармы имеют право вскрыть магическую защиту дома и проверить территорию и сам особняк. Мы ведь должны понимать, что происходит.

В этот момент я вдруг явственно ощутила — произошло что-то дурное. Только я еще не понимала тогда в полной мере, насколько это затронет всех нас.

Эрик

— Я переезжаю.

Брови Вальгарда удивленно взметнулись вверх:

— Ты покидаешь свой обожаемый Санкт-Петербург? Неожиданно. Хотя я, наверное, даже рад. Давно уже говорил, что пора тебе на Эсфир. Перебирайся сюда, в Торндхольм. Здесь так хорошо, ничуть не хуже, чем в твоем Питере. Поживешь пока у нас, а потом найдем тебе приличную усадьбу.

— Я уже нашел и оформил все документы. Благо, что здесь, на Эсфире, отсутствуют все девять кругов бюрократического ада. На днях буду переезжать. Некоторые вещи уже перенес на Эсфир.

— Вот, значит, как, — задумчиво промолвил брат. — Быстро ты. И мне ничего не сказал. И где находится твоя усадьба? Что теперь будет с твоими питерскими апартаментами?

— Я оставил доверенность на них своим созданным — Ольге и Стефану. Будут приглядывать за квартирой. Не хочу ее продавать, все равно я намерен наведываться в этот город время от времени. А усадьбу я приобрел в Альтарре.

Изумленный Вальгард, кажется, потерял дар речи.

— Альтарра? — переспросил он. — Столица Южной империи? Кхм, а можно узнать, почему именно юг Эсфира? С чего это ты вдруг затосковал по субтропическому климату?

— Просто так. Захотелось мне пожить пока в Альтарре.

Повисло молчание, пока Вальгард с подозрением смотрел на меня, сощурив глаза.

— Что-то здесь нечисто, — заметил он, продолжая недоверчиво коситься в мою сторону. — Я вот прям одним местом чую, что неспроста это все.

В ответ я лишь ухмыльнулся.

— А-а-а-а, ну все ясно. Я, кажется, понял, — вкрадчиво промолвил Вальгард. — Все дело в ней, ведь так? Как всегда, в любых странностях моего братика просто cherchez la femme [Cherchez la femme («шерше ля фам») — французское выражение, которое буквально означает «ищите женщину».], имя которой Ингерд! Боги, Эрик, ты даже представить себе не можешь, как это страшно выглядит со стороны для нас, твоих близких! Это похоже на помешательство! Со дня смерти твоей жены прошло восемь сотен лет, а ты все ждешь ее возвращения из небытия! Это же безумие! Ты сто раз уже мог быть счастлив с другой!

— Мне не нужна другая. Мне нужна Ингерд, — безапелляционно отрезал я.

— Ингерд умерла. Восемьсот лет назад.

«Ингерд умерла»… Эта фраза по сей день неприятно царапала мне душу, и слыша ее, мне всегда отчаянно хотелось тряхнуть головой или закрыть уши.

— И это мне говорит бессмертный, проживший на Эсфире больше пятисот лет! А как же идея перерождения в тарианстве, которое мы давно всей семьей исповедуем? Как можно не верить в то, что она может быть жива?! — воскликнул я.

— Священные лучи Аш-Таара, освятите путь моего брата-безумца! — промолвил Вальгард, воздев руки к потолку. — Пролейте свет на темные, потаенные глубины его мозга! Эрик, для того, чтобы душа поскорее очистилась и перешла в Небесный мир для перерождения, ее прежде всего постигает забвение. Забвение, Эрик! И возродившись в новой жизни, душа уже не помнит прошлого! А значит, твоя Ингерд, даже если вдруг она возродилась, может быть, живет припеваючи в каком-то из миров и знать тебя не знает и не помнит ничего. Может, у нее семья есть — муж, ребенок. А ты, как дурак, все ждешь чуда!

— Я не чуда жду, а встречи, — возразил ему. — Она перед смертью оставила пророчество о себе. Мне просто нужно довериться своему шестому чувству. Моя интуиция мне подсказывает, что я на правильном пути. И меня с него никто не собьет и не переубедит.

— Эрик, ты сходишь с ума. Как ты не понимаешь? У тебя чердак протекает! — рявкнул брат, потрясая руками. — Крыша едет, черепичкой по-тихому шурша! А все из-за твоего упрямого желания жить прошлым, а не настоящим! Пойми это уже, в конце концов!

— Если бы ты разбирался хоть немного в психиатрии, то знал бы, что псих не осознает своего сумасшествия и никогда не признает себя таковым. Скажи шизофренику, что у него проблемы, и он тебе ответит, что проблемы не у него, а у тебя. И вообще, должен заметить, что с тех пор, как ты стал тренировать курсантов в Северной Академии, твой лексикон изрядно подпортился. Молодежь дурно повлияла на твою разговорную речь.

— Да к черту мою речь! — не на шутку кипятился Вальгард. — О Боги-и! Брат, разуй глаза и посмотри по сторонам — вокруг уйма прекрасных женщин, в конце концов, если тебя тянет на блондинок, найди себе светло-русую красотку и будь счастлив!

— Меня не тянет на блондинок. Дело не в цвете волос и не в красоте, хотя Ингерд для меня по сей день остается идеалом красоты.

— А в чем же?

— В личностных качествах. В характере, манерах. Особом шарме, присущем только ей, особом магнетизме.

— Значит, найди себе женщину, похожую на Ингерд характером и привычками.

— Не-е-е-т, Вальгард, ты меня не понял, — покачал я головой. — Мне не найти никогда девушки, подобной Ингерд. Потому что таких нет! Мне не нужна бледная копия, мне нужен неповторимый оригинал! Это все равно что сравнивать дешевый стеклянный страз с бриллиантом высшей пробы! Мне нужна та самая Ингерд, которая была моей женой. Ингерд, а не похожая на нее блондинка, понимаешь? Либо она, либо никто! Другого не дано!

— А вдруг ее пророчество было ошибочным? — задал мне вопрос Вальгард, обреченно глядя на меня. — Она сама, по твоим словам, считала себя не очень сильной провидицей.

— Я уверен, что в тот момент она все увидела верно. Но если допустить подобное, то я все равно не изменю своих принципов. Если мне суждено слететь с катушек, так и не дождавшись ее, значит, такова судьба. Вы с Астрид, уверен, не оставите меня наедине с поехавшей крышей. Сдадите в дурку в Альтарре, будете апельсины присылать портальной почтой. Только выбирайте такие, с кислинкой. Не очень люблю сладкие, ты знаешь.

Вальгард шумно выдохнул, глядя на меня так, словно я уже повредился рассудком и за мной выехала санитарная бригада Дома Милости Альтарры.

— И почему у меня за все эти годы временами возникает такое чувство, будто ты сгорел вместе с ней на том погребальном костре? — брат пытался вызвать меня на откровенность.

— Может быть, потому что в этом есть доля правды? Часть меня действительно погибла вместе с ней. Потому что теряя того, кого любишь всем сердцем, ты всегда теряешь часть себя. Тот день полностью перечеркнул мою жизнь. С тех пор я никогда уже не был прежним Эриком. Странно, что ты этого не заметил.

— Мы все меняемся с годами, тем более что речь идет о сотнях лет, — философски заметил брат. — Когда-то мы считали, что самая достойная смерть — это гибель на поле боя, как и подобает настоящему мужчине. Мы жили в битвах. А теперь мы живем уже без малого восемьсот лет, наслаждаемся мирной жизнью и о смерти даже не помышляем. Даже в сорок первом на Земле, уходя воевать, мы ведь надеялись выжить. Все меняется, Эрик. Если не все, то многое.

— А что-то остается неизменным, — заметил я. — Вновь и вновь за летом приходит осень. И так будет хоть через тысячу лет. И через тысячу лет мое сердце будет во власти Ингерд. Она обещала вернуться. А я обещал дождаться. Ты же знаешь, я никогда не даю пустых обещаний. Так нас с тобой воспитали.