— С Ульваром? — с легкой насмешкой. Он же сам мальчишка еще.

— С Джарелдом, — строго сказала Доброслава. — Я ему письмо написала, утром отправила.

Да.

Надо вместе, да, Василана понимала, что дело серьезное. И сердце заныло тревожно, потому что она всегда догадывалась, но только сейчас мелькнула возможность понять…

— Он сказал… — и голос дрогнул. — Ульвар сказал: «От чего на самом деле умер отец».

Доброслава вздохнула судорожно, зажмурилась на мгновение, головой покачала.

— Я наверняка не скажу тебе, что это было, — ей тоже слова давались с трудом, чуть хрипло выходило. — Он когда вернулся, помнишь, сказал, что в пещеры в скалах спускался, там река поземная, он реку упал, простудился, жар поднялся. Только где эта пещера? Почему он один пошел? Он мне говорил, что в пещеру его позвали, что ночью явились огни, и позвали за собой, он и пошел. Что в пещере река, на реке лодочник…

Тут Доброслава запнулась, к губам пальцы прижала.

Покачала головой.

Василина вдруг поняла, что ей страшно. И матушке страшно. И главное, что она не помнит, когда видела, чтобы матушка по-настоящему чего-то боялась. А тут боится.

— И лодочник велел в лодку садиться… — голос Доброславы подрагивал от волнения. — И Ярослав, словно во сне, пошел к нему, запрыгнул, от берега отчалили… И тут словно голос услышал… словно звали его. Он говорит — обернулся, увидел меня на берегу. Я его звала. И он обратно ко мне рванул, в воду прыгнул… Только вот… не удалось.

Облизала губы, прикусила нижнюю.

— А ты… — Василина догадывалась, но не знала, как правильно сказать. — Ты видела это?

Невероятно казалось.

Доброслава кивнула.

— Я сон видела, — сказала она, пальцы сжала. — Думала, что это только сон. Видела, как он уходит от меня во тьму, так что не вернуть. Звала его, там, во сне, пыталась докричаться, вернуть. Страшно так было. Но, видишь… дозвалась, только не помогло это. Я тогда проснулась в холодном поту, долго в себя прийти не могла. А потом через два дня он вернулся, но… Ушел все равно.

Прошлой зимой было, Василина хорошо помнит. Что-то тогда неспокойно в лесах было, отец ездил смотреть. Когда вернулись, едва на лошади сидел, в шубу кутаясь, трясло его. Тогда сразу, для всех, сказал просто, что в речку упал и простудился теперь. «Как в речку? Под лед?» «Под лед», — согласился он. Что ж, такое случалось. Потом уже, ей и Глебу… да, Глеб тогда тоже жив еще был, тогда все так спокойно и просто казалось… что ничего не произойдет. Сказал, что в пещеру спускался, и не под лед, а там. Только об этом болтать не стоит. А матушке, значит, сказал больше, чем им… Наверно, потому что матушка и сама больше знала.

— Я тогда очень плакала, — сказала она, да и сейчас слезу в глазах дрогнули. — Переживала. Думала, ведь не зря же мне этот сон. Я должна была что-то сделать. Ведь неспроста. Но ничего не смогла. Не успела? Или сил недостаточно оказалось.

Плакала тогда… Да, Василина помнит. И не то, чтобы удивляло это, все понятно, конечно, чтоб по мужу плакать. Только раньше Василине казалось, что не очень-то ладно они живут с отцом. Вроде бы и не ссорятся, но каждый сам по себе. Иногда за день словом не перекинутся, даже если рядом. А потом мама долго сама не своя была, потемнела вся… Василина подумала, может быть она не понимает чего? Нет, конечно, не радоваться должна, но чтобы так.

А теперь, наверно, понятнее. Страшно было. Казалось, должна была что-то сделать, остановить, и не смогла.

— Мам, а ты любила папу? — осторожно спросила Василина.

Голос чуть подвел, все же спрашивать такое — слишком личное. И пусть Василина уже взрослая, ее саму скоро замуж отдать могут, но у матери спрашивать все равно неловко.

И Доброслава вздрогнула, застыла, долго смотрела куда-то перед собой.

Потом растерянно почти пожала плечами.

— Не знаю, — сказала она. — Раньше думала, что да. Какой еще должна быть любовь? Ярослав был хороший человек, я с большим уважением к нему относилась, он и ко мне всегда добр был, и отцом был прекрасным, и мужем… Жили и жили.

Тут запнулась, вздохнула. Нет, не стоит обманывать. Отцом он действительно был отличным, и с братьями вечно возился, с собой везде их брал и всему учил. Что Глеб, что Всеволод в нем души не чаяли. Да и с ней, с Василиной всегда сидел, сказки ей рассказывал, подарки привозил. Она любила отца, это точно. Он был для нее идеалом, большим, сильным, мудрым. А мать…

Мужем он был плохим. Даже Василина видела, как он девок по углам обнимает. Нет, вроде бы не обижал никого, все это тихо, не на показ, и девкам он всегда нравился, они сами к нему так и липли. Матушка не могла не знать.

— Да, я знала, что верным мужем он не был, — матушка смотрела в сторону. — Что ж, мы ведь женились не по любви. Мне казалось даже — это нормально, так и должно быть, он ведь мужчина. Только… обидно было все равно. Он не скрывал. На показ не выставлял, но и если прямо спросить — никогда не отказывался. Все понимал. Старался передо мной вину загладить, подарки дарил, во всем угодить старался. Только что мне его подарки? Он меня ревновал, а сам… — вздохнула. — Не знаю. Все равно за столько лет… мы ведь больше четверти века прожили… За столько лет привыкла я к нему, привязалась. Он сам-то неплохой человек. Пусть и без любви, но все равно родным стал. Плакала. Потому что вроде бы был шанс, а я никак спасти не смогла. Может любви не хватило, может чего еще.

Когда отца не стало, Глеб остался за старшего. Тяжело было. Потом и вовсе…

Глеб ранней осенью погиб в лесу.

А Всеволод, второй брат, за год до этого в поход с царем в дальние земли ушел, и не вернулся тоже. Просто пропал, тела никто так и не видел. Иногда казалось — он вернется! Но глупо это. На поле битвы пропал, там мертвых много было. Если был бы жив, давно бы вернулся.

Теперь только Василина с матерью и остались.

Глава 4. О княжеском пире и планах побега

Пир в честь дорогих гостей и нового князя вышел скромным. Своих собрали, чтобы все видели, знали, чтобы почтение царской воле показать. Чтобы у людей сомнений не возникало, будто что-то не так происходит. Не нужны сейчас такие сомнения, иначе раньше времени шум поднимут.

Ульвара посадили рядом с Василиной, как жениха. И он старательно делал надменный, слегка уставший и недовольный вид, чтобы поменьше вопросов к нему было. Старался поменьше говорить, почаще прикладываться к кубку с вином, хотя ему из отдельного кувшинчика совсем не вино подливали — на волков вообще плохо действует, а сейчас, чтобы никакой оплошности не допустить, и вовсе ясная голова нужна.

Василина видела, как он напряжен. Возможно, и не только Василина.

Но с Есиславом тут никто раньше не был знаком, поэтому раскрыть его сложно, тем более, что и выглядел как надо.

И все бы ничего, может и обошлось бы. Но тут Василина заметила, каких-то людей у входа. Чужие, не ее, но точно местные. И явно случилось что-то, потому как они оглядывались по сторонам, мялись у дверей. Обернулась к Тихомиру, он кивнул, тоже успел увидеть.

— Узнаю, княжна, — пообещал тихо.

Тихомир вышел. Он знал, кто это. По крайней мере один из троих, Богдан Длинный, при том трактире работает, остальные, видимо, сочувствующие. И даже понимал, зачем они пришли. Ради справедливости. И все трое чувствовали себя неловко, потому что справедливость поперек царских указов шла.

— Выйдем, — махнул он, за собой приглашая. К себе, в кабинет.

Они послушно и хмуро пошли за ним.

— Чего хотели? — спросил, когда наедине остались.

— Да вот… — Богдан руками развел, засопел тихо. — Рассказать тебе пришли, воевода. Про царского человека, что тут у вас. Думаю, тебе стоит знать. А уж как дальше, это твое дело, тут я не советчик.

Его. И Василины — она ведь наследница, ей решать. И как-то невольно Тихомир порадовался, что Есислава уже убить успели. И так, кончено, проблем хватит, а как правда выплывет, так и вовсе. Но что бы они делали с таким новым князем? Если бы самому против царского человека пришлось идти. Смог бы он?

— Это вы про девочку из трактира? — спросил Тихомир.

И мужики переглянулись.

— И про нее, да. Про нее тоже, — вздохнул Богдан. — Но, вообще-то из-за другого пришли. Помнишь, как вы с князем нашим Ярославом, охотников искали? Так вот, кое-кто из людей, которые с Есиславом прибыли, и раньше бывали здесь. Мы вот обсудили между собой… Да, видели их. Вот как раз тогда видели. Они уже были здесь, и, думается, те охотники…

И спросить бы тех людей лично, узнать, да уже не у кого. Но может и к лучшему. — Не осталось уже никого из тех людей, — сказал Тихомир. — На Есислава по дороге волки напали. Он сам остался, и еще трое с ним, но все мальчишки, вряд ли были тогда. Так что волки им уже, как могли, отомстили.

Те снова переглянулись, нахмурились.

Отомстили…

— Волки… Значит, у волков на них свой зуб. Значит, и правда замешаны, не показалось… Так выходит, у Есислава и людей не осталось?

Последнее вдруг с такой надеждой, чуть руки не потерли, так, что Тихомира даже передернуло. Невозможно не понять.

— Если с Есиславом что-то случится, — внушительно сказал он, бороду огладив, — царь нас по головке не погладит. Разбираться будут. Есислав сюда не по своей воле приехал сейчас.