— Что случилось? Кто звал?

— Это вон та женщина, что у окна, дышит так громко — ей плохо, кажется, — послышался голос бабушки справа от меня.

— А, проснулись? Как чувствуете себя? — наклонилась надо мной медсестра, взяв моё запястье, чтобы проверить пульс.

— Терпимо. Только не усыпляйте меня снова, — тихо смогла произнести я. — Не могли бы вы мне дать попить, пожалуйста?

— Хорошо. Сейчас.

— А почему я привязана? Отвяжите меня. Я в порядке. Это же не психбольница, правда?

— Обычная больница, не волнуйтесь. А привязаны вы не для нашей, а для вашей безопасности. Доктор сейчас придёт, осмотрит вас. Это он всё решает, не я.

— А когда он придёт?

— Сейчас я позову его, — и, направляясь к выходу, добавила, — мама ваша, кстати, здесь. Думаю, после осмотра, ей можно будет зайти к вам.

— Зачем?

— Что «зачем»? Мама зачем? — не скрывая своего возмущения, громко произнесла медсестра. — Да, если бы не она, вас бы уже в живых не было.

Минут через десять пришёл врач, спокойно осмотрел меня, измерил давление, пульс, зачитал вслух показатели моих анализов, после чего отключил пикающий аппарат, убрав все проводки и мочевой катетер, который я даже не замечала, и, наконец, отстегнул меня от ремней, не дававших мне встать. Я ничего не запомнила из того, что сказал врач, так как мне было просто всё равно. Я хотела только выйти отсюда как можно быстрее и броситься под первый грузовик. Тут вошла в палату моя мама, бросившись на меня с объятьями.

— Маша, доченька!

— Мама…

— Да как же так-то?

— Пожалуйста, ничего не говори и не спрашивай. Ничего не хочу.

— Машенька, как же я перепугалась за тебя, — мама целовала мне руки, дрожа от плача.

— Прости меня, мама. Из-за меня умерла Люба, — шептала я сквозь свои слёзы.

— Ты хочешь, чтобы и я из-за тебя умерла? — всхлипывая, перебирая руками палантин, вымолвила она.

— Пожалуйста, не говори так. Ты не представляешь, что у меня внутри.

— Не представляю?! Я только похоронила внучку, и два дня назад чуть не потеряла дочь…

Медсестра зашла в палату и попросила маму выйти в коридор, так как она нарушала покой других рядом лежащих больных. Мне было так жалко её, смотря ей в след, медленно идущую на выход, изо всех сил пытаясь остановить свой плач. Я презирала себя ещё больше, осознавая, сколько боли я ей причинила за эти дни. Маме моей 70 лет, она так слаба — недолго думая, я решила во что бы то ни стало уйти сегодня с ней из этой больницы. Мы нужны друг другу: вдвоём легче пережить горе. Эта мысль заставила меня встать с кровати. Меня качало как ветку на ветру, мышцы будто атрофировались, в глазах темнело. Превозмогая себя, я вышла в коридор следом за ней.

— Мама, не плачь, — я взяла её под руку и отвела от палаты. — Пойдём к окошку, а то все смотрят, ещё, глядишь, подойдут с вопросами. Я тут подумала, и знаешь что — мы сейчас поедем домой вместе.

— Машенька, как же! Тебе нельзя. Ты что! А как же капельницы, лечение? Тебя с того света вытащили только.

— Тихо говори, пожалуйста, — шепнула ей на ухо. — Я сама медик, как помнишь, не надо переживать за меня. Где мой паспорт? Ты его врачам отдала?

— Нет ещё. Мы его не нашли, когда тебя из квартиры уносили. Всё с моих слов записали, а потом я фото паспорта показала, Олег мне прислал картинку, вот на телефон, смотри.

— Не доставай, я поняла. Тогда пошли! У тебя колготки под брюками есть?

— Маша, ты что придумала? Ты в своём уме?!

— Тихо, мама, спокойно. Я тут не останусь, слышишь. И тебя одну не отпущу.

— Так нельзя…

— Много что нельзя! Слушай меня: дай мне твою шапку и иди в туалет этажом ниже. Сними колготки под брюками, верхнюю кофту, палантин и ещё бахилы, — соображала я на ходу, осматривая её с головы до ног.

— Да ну тебя! — махнула на меня рукой мама, не принимая всерьёз мои слова.

— Не спорь, пожалуйста, сделай, как я прошу. Оставь вещи в кабинке на унитазе, выходи из туалета и иди к гардеробу, бери пальто и жди меня. Не бойся, это ж не тюрьма. Ничего тут нет криминального. Всё зло я уже совершила, мне и так дорога в ад заготовлена. Ты всё поняла, мам?

— Что ты несёшь такое, дочка? Помилуй, Господь!

— Господь, по-моему, никого больше не милует…

— Не говори так!

— Ладно. Всё. Хватит. Иди вниз. Шапку оставь тут.

Мама кивнула и пошла. Я осмотрелась по сторонам, все медсестры были заняты своими делами. Только гуляющие по коридору пациенты из моей палаты косились на меня. Плевать. Не важно кто что думает, вряд ли кто посмеет рот раскрыть. Теперь главное, чтобы мама не суетилась. Через пару минут я демонстративно махнула шапкой в воздухе, якобы мама ее забыла, и быстро направилась к лестнице.

Жду маму у туалета этажом ниже, нервничаю, наконец она выходит.

— Маша, я всё сделала, вещи в первой кабинке у окна, — тихо сказала она. — Не нравится мне всё это. Без того страшно жить…

— Умница, мамочка. Жди меня внизу. Я быстро.

Я вошла в кабинку туалета, где лежали вещи, вытащила катетер из вены на руке, сняла больничную сорочку, спрятав её в мусорное ведро, надела мамины колготки, кофту и бахилы вместо обуви — жуткое зрелище. Палантин повязала на бедрах, как юбку, и шапку натянула до бровей. Пока я спускалась к гардеробу, чувство беглеца меня одолевало, казалось, что все странно смотрят — вот-вот меня вычислят и схватят. Не найдя в холле маму, я выбежала от волнения на улицу, намереваясь скрыться где-нибудь.

— Маша! Дочка! Стой! — прозвучал за спиной голос мамы, что вышла из больницы следом за мной.

— Фух! — выдохнула я. — Ты меня испугала… Прости, что убежала, я просто не увидела тебя внизу, — виновато оправдывалась я.

— Горе с тобой сплошное, Маша, — качая головой, ответила она, взяв меня под руку, и мы торопливо направились к воротам главного выхода.

— Поехали к тебе, мам, я не готова пока возвращаться домой. У тебя есть деньги?

— Да есть вроде…

— Давай тогда такси возьмём, а то я в одних бахилах, без обуви…

Глава 3

Месяц спустя.

Я ехала домой в маршрутке от мамы в первом ряду, что было любимым местом моей дочки, и, прислонившись лбом к окну, рисовала, как она в своё время, пальцем сердечки на стекле, запотевшем от дыхания. На улице бесконечная серость, будто солнце ушло навсегда из города в тот день, когда не стало Любы. Я не видела ни одного луча света за 39 дней. Завтра 40 дней… Воспалённые глаза вновь щипало от непросыхающих слёз, которые неконтролируемо текли по моим раздражённым щекам. Вытирая маминым палантином капающие капли с носа, почувствовала, как меня похлопали по плечу сзади.

— Бабушка, передайте за проезд, — громко сказала девушка, протянув мне 50 рублей с заднего сидения. — Ой, женщина, простите, пожалуйста, я просто не разглядела, — добавила она, увидев моё лицо, когда я обернулась.

Вид у меня был действительно жалкий: одета в вещи моей пожилой мамы, в её старых больших сапогах и пальто из прошлого века, сгорбившись в три погибели, мне хотелось спрятаться от людей. Со дня побега из больницы я не покидала мамину квартиру, изолировавшись от всех, отключив любые каналы коммуникации с внешним миром. Я не смотрела телевизор, не заходила в интернет и даже запретила маме разговаривать при мне по телефону. А мама — человек кроткий и послушный, не то что я, — целыми днями читала, вязала, готовила, одним словом, находила себе занятия. Каждое утро она ходила в церковь и навещала старую подругу этажом ниже, где могла излить душу. Меня она не трогала, я замуровалась в спальной комнате, где в постели провела месяц, мучаясь от невыносимой душевной боли, нарушая тишину приступами плача, криками в подушку, стонами от ночных кошмаров. Как же я боялась ночи, а ещё страшнее мне было просыпаться по утрам. Мама не заходила ко мне лишний раз, лишь приносила мне всякие успокаивающие чаи на травах и что-нибудь поесть, как больным в больнице. Вероятно, соседи могли подумать, что за стеной жила наркоманка, страдающая от ломки, хотя, то, что я испытывала, вполне сопоставимо с нею: лезла на стену от безысходности, самоуничижения и невозможности повернуть время вспять.

Доехав до дома, я ходила у подъезда взад и вперёд, собирая волю в кулак, чтобы зайти вновь в нашу квартиру, и не было никого, кто мог поддержать бы. Подняв голову к небу, я начала нашёптывать себе под нос, стоя с закрытыми глазами посреди двора:

— Любочка! Доченька! Ты меня слышишь? Любочка… Как же маме страшно. Возьми меня за руку, отведи домой…

В этот момент открылась дверь подъезда, и я увидела знакомое лицо соседки сверху.

— Маша! Здравствуй! Ты чего здесь стоишь? Подхожу к окну, смотрю ты или не ты, вроде как ты. Думаю, может, ты ключи забыла, вот спустилась к тебе.

— Здравствуйте, Вера Ивановна. Так и есть, я действительно не могла найти ключи, — другого ответа не пришло на ум, — но уже нашла. Спасибо.

— Маша! Мои соболезнования… Страшное горе! Боже мой, как же…

— Вера Ивановна, спасибо, — перебила я её, не желая слушать жалостливые речи в свой адрес. — Я пойду тогда?

— Ну так и я тоже домой обратно сейчас, за тобой же спустилась. Пойдём вместе, я тебя провожу.