— Мама, а я ничего не слышу, ни Бога твоего, ни как моё дитя плакало и просило о помощи… Умерла моя Любовь, а с ней и вера, и надежда, и всё остальное.

— Страшные вещи ты говоришь. Господь нас всех любит, мы все дети его, и Он будет ждать тебя в стенах Храма, когда ты вновь вернёшься ко Христу. Нет смысла в жизни без веры, любви и надежды. Не искушай судьбу свою, дочка, и не гневи Бога, пусть и утраченного тобой. Ты вспомнишь мои слова, когда это будет нужно. В церкви надо грехи слезами смывать, на исповеди, а не в ванной.

— Мама, хватит на сегодня твоих священных нравоучений. Не помогает мне это. Я не могу смириться, что Любы нет. Не могу. Никакими молитвами её не воскресить. Никто и ничто не в силах мне помочь.

Мама вздохнула, покачала головой, вытерла слёзы и молча смотрела на меня несчастными потухшими глазами. С её помощью я вылезла через несколько минут из ванной и выпила обезболивающее, она завернула меня в полотенце и довела до кресла в зале.

— Маша, в больницу тебе надо показаться, органы проверить, да и шрамы на лице могут остаться, красоту всю испортят. Тебе зашьют ранки аккуратненько, как там говорится, косметический шов наложат.

— Если поехать в таком виде в больницу, ментов придётся вызывать. В версию «упала» никто не поверит. Я по допросам замучаюсь ходить.

— А заявление на Олега ты писать, конечно, не хочешь? Жалеешь, что ль, его? Или любишь ещё, этого урода? Прости меня, Господи. Он тебя чуть не убил! А вдруг снова придёт?

— Смеёшься? Какая там любовь? История «бьёт — значит любит» не про нас. Не придёт, не бойся. Он трус! Всегда им был! Его нос больше не сунется в эту квартиру, увидишь, и замок я поменяю. Одно радует меня, что ты после моего звонка не сразу прибежала, а то бы тоже под раздачу попала.

— Да мне ведь Вера Ивановна и позвонила. Говорит, что возвращалась домой из магазина и Олега видела, выходящего из подъезда, и ручка двери была испачкана — будто в крови. Она говорит, поднялась сюда, к твоей квартире, увидела тоже кровь на двери. Постучала — тишина. Она сразу мне позвонила. Я запасные ключи от вашей квартиры найти не могла, так разволновалась. А потом вспомнила, что они у меня в кармане пальто, в котором я была, когда тебя почти бездыханную месяц назад тут нашла. Приехала на такси, а тут такое.

— Молодец — Вера Ивановна! Вечно она меня раздражала, что свой нос везде суёт, и, наконец, хоть какая-то польза от этого. Удивляюсь, как она сразу полицию и скорую не вызвала.

— Так она и хотела. Но не знала, как с сотового вызвать. Я ей сказала, что разберусь сама.

— Спасибо, мам!

Всегда удивлялась спортсменам смешенных единоборств. Они до мяса колотят друг друга голыми руками, но адреналин и жажда битвы ради победы их заряжают изнутри, и бойцы не только словно не чувствуют боли, но получают удовольствие, нанося удар и получая его от соперника. Всю жизнь я боялась драк — любых. Не участвовала никогда в разборках, даже в форме игры в детстве, когда была мода выходить группами подростков стенка на стенку, доказывая свой дворовый авторитет в глазах сверстников. Но сейчас абсолютно непонятные эмоции клубились во мне, словно во мне зарождалась новая энергия. Сложно сказать, она негативная, разрушающая или, наоборот, как сказал Ницше, «всё что нас не убивает, делает нас сильнее».

Глава 6

Почувствовав действие обезболивающих, я вернулась самостоятельно в ванную, чтобы обработать йодом раны на лице. Пришлось смотреть в зеркало — я выглядела чудовищно. На раковине лежала коробочка с Любиными заколочками и резинками, расчёска с её волосами. Закрываю глаза и вспоминаю, как расчёсывала дочку маленькой и чистила ей зубы, а уже с первого класса она начала ухаживать за собой сама. Она с детства была чересчур самостоятельная, будто хотела успеть изучить больше вещей, чем принято в её возрасте, познать этот мир, выйдя за пределы родительской опеки. Может, она чувствовала, что ей отмерена совсем коротенькая жизнь, желая ежедневно достичь новых лично ею поставленных перед собой целей. Я прижимаю к губам её щетку, вдыхаю запах её земляничной зубной пасты из тюбика. Одни воспоминания сменяли другие, как работающая киноплёнка — 24 кадра в секунду.

— Маша! Ты что так пугаешь! Зову тебя, зову — не откликаешься! — резко открыв дверь ванной, взволнованно закричала мама.

— Всё нормально, не волнуйся. Я не слышала. Красоту наводила, видишь, — иронично добавила я, показав ей ватные палочки в крови и йоде.

— Я уж испугалась, что ты что-нибудь успела сделать с собой за 10 минут, пока я тебя оставила одну!

— Не переживай, мам, правда. У меня сейчас нет суицидального настроения.

— Пошли на кухню, тебе поесть надо. Я гречку нашла, поставила варить. И в морозилке нашла куриные окорочка. Супчик куриный на вечер сварю, как ты любишь. Ты ж ничего не ела наверняка за эти 2 дня. Столько сил и крови потеряла, а стресс какой.

— Почему ничего не ела? Я шоколадную пасту ела с чаем.

— Машка, да ну тебя! Хуже ребёнка, в самом деле! Молчала б лучше! Через 5 минут будем есть.

Меня её реакция даже заставила немного улыбнуться. Узнаю свою маму в такие моменты. Мне 40 лет, но в её компании я порой чувствую себя маленькой девочкой. Мне спокойно, когда она рядом. Мама — мой лучший друг, самый верный соратник, который бок о бок проходит со мною все горести и радости, чью роль должен был взять на себя муж, что подло предал меня. Она же настоящая некрасовская женщина, что «коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт», мудра, добра и в меру малословна. Мама была из поколения детей времён Второй мировой войны, которые отличаются умением моментально взять себя в руки при столкновении с любой бедой, стойко проходя испытания с верой и любовью в сердце, сохраняя чистоту души. Современные женщины не сравнятся с ещё живыми нашими бабушками, какими бы успешными руководителями и лидерами своей жизни они ни были. Как часто мы говорим, что старики невозможны, вечно жалуются и занудствуют. А может, они имеют на это право? Мы восхищаемся вымышленными супергероями из комиксов, с упоением смотрим про них фильмы и следим за жизнью актёров, исполнивших их роли. Но в реальности мир спасён в середине ХХ века не «железным человеком» и не «бэтменом», а нашими родителями, совершившими неимоверные подвиги во имя светлого будущего. Мы живём в эпоху абсолютного эгоцентризма человека в гонке за бесконечными удовольствиями, где правят алчность и царит беззаконие. Когда ты на коне — люди стелются перед тобой, а столкнувшись с несчастьем — ты одинок, на помощь готовы прийти только психологи и адвокаты за энную сумму денег. Вспоминаю отца… Я его так любила, он умер 15 лет назад… Надо беречь маму…

— Маша! Ну сколько можно? Остынет! Иди уже кушать.

Сидя в тишине, еле просовывая ложку в изувеченный рот, меня перекашивало от ноющей боли. Даже ложку держать было сложно, руки также были отбиты.

— Спасибо, мам. Очень вкусно.

— Да брось ты! Гречка на воде с солью, вкусно ей. У тебя холодильник «зацвёл». Всё выкинула. Всё в плесени, ты его, видать, с того дня и не открывала.

— Не открывала… Спасибо, что пришла меня снова спасать. Жаль, мне твои материнские способности не передались. Калечная я у тебя. Замороженная дура.

— Не хочу слушать, как ты себя оскорбляешь. Думай про себя, что хочешь. Но мы с отцом твоим — царство ему небесное — воспитывали тебя, как полагается. Мы вырастили тебя хорошим человеком, образованным, всё что могли, вложили в тебя. Неблагодарно с твоей стороны грязью себя поливать. Я это вижу, как если ты меня в этом обвиняешь.

— Мама, ни в коем случае! Я не это имела в виду.

— Ешь молча и лучше послушай меня. Я долго молчала, а сейчас хочу сказать. Значит так, Маша, бери себя в руки. Люба смотрит на тебя оттуда, — показывает пальцем в потолок, — и душа её страдает, поверь мне. Не хочешь в больницу — отлеживайся дома, но я буду здесь, помогу тебе пока. Не хочешь заявление в полицию писать на своего муженька — не пиши, но подай на развод, нет смысла больше тянуть этот бестолковый брак. Позвони на работу, попроси начальника дать тебе ещё пару недель за свой счёт и возвращайся в офис. Жить ты на что будешь? Долго на мою пенсию мы не проживём. Уже долг за квартиру повис. Тебя в суд вызывают как потерпевшую по делу пожара. Твой долг явиться, написать заявление на выплату компенсации семьям погибших. Надо шевелиться, дочка. Ты должна…

— Мама. Остановись. Я никому ничего не должна. И я никуда не пойду. Я не могу на людей смотреть спокойно! Я презираю сам факт участвовать в этих разбирательствах по делу пожара. Нет нигде справедливости и человечности. Никому не верю. Помнишь, как папа говорил, когда злился, люди — говно на блюде. Вот правильно говорил. Я тебе дам все документы, ты хочешь — делай всё, что считаешь нужным. Я не запрещаю, главное, чтобы меня никто не трогал. А про работу я даже вспоминать не хочу, если бы начальник мой, сволочь такая, не загружал меня работой на выходных, ничего этого, может, и не было бы. И я, как дура, слушалась, горбилась над этими финансовыми отчётами круглосуточно. Фу! Не хочу даже думать об этом!