— Воск?!
— Верно, воск. А знаете ли, где я добыл сей образчик? Соскреб бритвой с замочной скважины на одной двери. А знаете ли, куда вела сия дверь? На черную лестницу дома, где сейчас я имею удовольствие с вами беседовать.
— Проклятье! — всплескивает руками Олимпия. — Кто-то сделал оттиск и изготовил ключ!
— Очевидно, что злоумышленник тщательно спланировал проникновение в ваш дом, мисс Ланжерон. Обзавелся ключом и, надо полагать, изучил расположение комнат, не упустив из виду и такой факт, как хорошая звукоизоляция. Ведь никто не слышал ни звук удара, ни… иные шумы, сопровождающие подобные… происшествия. Я бы посоветовал вам на некоторое время покинуть дом…
— Еще чего! Что я, барсук, чтобы меня можно было вытравить из моей норы? Ни я, ни Мари отсюда не уедем. А вы с Дезире съезжайте, если есть охота, — говорит кузина равнодушно. Держу пари, на следующий день она не вспомнила бы, как нас зовут.
— Я вас не оставлю, — заявляю я, а про себя едва не кричу от радости.
Сомнений быть не может — убийца не я!
Олимпия торопливо дергает за сонетку, вызывая Нэнси, и вместе с ней покидает гостиную. К похоронным хлопотам прибавилась новая забота — как можно скорее поменять все замки. Мы с Джулианом вновь остаемся наедине, но уединение уже не угнетает нас, как вчера.
Джулиан заметно оживлен. Бесформенное платье, в котором я похожа на нахохлившуюся ворону, вызывает его одобрение. Воротник под горло, кандалы манжет и ворох мятых креповых рюшей куда приятнее на вид, чем сорочка из тонкого льна.
— Есть ли новости от мистера Локвуда? — начинаю я.
Похлопав по дивану, приглашаю жениха присесть, но он слишком взвинчен, чтобы усидеть на месте, и предпочитает расхаживать по гостиной.
— Локвуд не сделает новый выпад, покуда не соберет улики, кои, по его мнению, докажут вашу вину. На ваш приговор он возлагает большие надежды. Не удивлюсь, если он уже видит себя на должности младшего комиссара полиции, а со временем и старшего. Дело за малым — доказать общественности, что столица кишит кровожадными иностранцами, как работный дом тараканами. И лишь он, непревзойденный Уильям Локвуд, очистит Лондон от накипи и скверны. Однако у меня на мистера Локвуда имеются иные планы. — Полуприкрыв глаза, он разминает пальцы и громко похрустывает суставами. Готовится к бою. — Локвуд жаждет суда — что ж, будет ему суд. Только приговор ждет его самого — приговор за вопиющую некомпетентность. Заглядывая в будущее, я вижу мистера Локвуда констеблем в Бомбее, где ему придется штрафовать рикш за превышение скорости и собирать мзду с уличных факиров. Не то чтобы я желал зла ближнему своему, — спохватывается Джулиан, — но пресечь злоупотребление властью — долг любого христианина.
Я согласно киваю, как и положено невесте, плющом обвившейся вокруг могучего дуба-жениха. А про себя думаю, что мистер Эверетт вышел на тропу войны. Нанесенное мне оскорбление задело его за живое. Он ни за что не успокоится, пока не увидит врага попранным — раздавленным — униженным. Пока не сорвет с него покровы, обнажив пред людьми, как меня обнажили в то утро.
Везет же мне на мстительных мужчин. Один, чуть что не по нему, пускал в ход плеть, другой повязал мою сорочку себе на копье и рвется в бой. Судебный зал Олд-Бейли станет его ристалищем.
Ох, попала я между двумя жерновами! Ни мистер Локвуд, ни тем более Джулиан Эверетт не выпустят меня из хватки, покуда не доищутся до правды. А какова она, эта правда? Если бы мне знать!
— В нашем общем деле я рассчитываю на вашу помощь, Флора. То, что вы отказались давать показания в отсутствие жениха, делает вам честь. Но со мной вы должны быть предельно откровенны. Я ведь могу на это рассчитывать?
— Конечно, Джулиан.
— Очень хорошо, — заявляет он, потирая руки. Они такие сухие, что кажется, будто между ладонями проскочит искра. — Тогда поговорим о ваших припадках.
Вздрогнув, я загоняю ногти в плюшевый подлокотник. Я сказала ему, что брожу во сне, но не упоминала о других симптомах душевного нездоровья.
— О моих припадках? Что вам о них известно?
— Только то, что поведала мне Дезире еще вчера, когда вас допрашивал Локвуд. На ее памяти припадки случались с вами несколько раз.
— Послушать Дезире, так я просто-напросто психопатка.
— Вовсе нет. Ваши припадки, Флора, не суть патология. — Джулиан замирает на смятом от ходьбы ковре и с важностью поднимает указательный палец. — Напротив, они свидетельствуют о деликатности нервной системы. И о том, что в вас преобладает женственность. Das Ewig-Weibliche [Вечная женственность (нем.).], как сказал бы Гете. Это же прекрасно!
Вздыхаю. Кому как…
— Перед припадком у вас возникает аура?
— Аура?
— Необычное ощущение. Новые звуки или запахи, яркие вспышки.
— Я вижу бабочек, — признаюсь нехотя. — Огромных синекрылых бабочек. Они смыкаются вокруг меня, и тогда я теряю сознание.
Опускаю голову так низко, что пуговицы на воротнике впиваются мне в подбородок. Что бы сказала Роза, узнай она, что я выбалтываю наши тайны? И кому? Белому мужчине, чужаку из чужаков.
— А на самом деле ваш мозг бьется в судорогах. И гаснет на время, как будто щадя вас, — поясняет Джулиан, наконец присаживаясь рядом.
Я пододвигаюсь поближе в робкой надежде, что он меня обнимет, но мой жених закидывает ногу на ногу и смыкает пальцы замком на колене. Если я положу руку ему на плечо, он сочтет мой жест вульгарным. О поцелуе не стоит и помышлять. Такую вольность Джулиан уж верно не оставит безнаказанной. Не следует его злить. Лучше поступать так, как ему нравится, а нравится ему одно — благопристойность. Ею он упивается, как иные мужчины — утонченным развратом. Посему я выпрямляю спину, словно балансирую со словарем на макушке, тоже кладу руки на колени и прикладываю все усилия, чтобы ни одним телодвижением не напоминать мистеру Эверетту о его подопечных в приюте Магдалины.
— Ну-с, Флора, теперь понятно, что с вами происходит?
— Д-да. В общих чертах.
— Но вот что самое важное. Припадки возникают не на пустом месте. Сначала ужасное видение, затем судорожная реакция. И в ту ночь, Флора, вы видели убийцу. Возможно, лицом к лицу. И где-то в вашей памяти, под слоями забвения, отпечатались его черты. Вам нужно только вспомнить.
— Нет, Джулиан! Даже не просите меня об этом! — Я готова вскочить и броситься прочь, но его спокойный вгляд пригвождает меня к дивану. Так спокойно, но вместе с тем серьезно со мной говорил только один человек — Роза.
— Понимаю, рана еще свежа. Давайте зайдем с другого конца — вы можете вспомнить ваш первый припадок? Сколько вам было лет?
— Могу, — отвечаю я. — Мне было двенадцать.
— Что ему предшествовало?
…Моя тень вытягивается, скользит по раскаленной пыли, принимая иные очертания — чужие, не мои. Нестерпимо густой запах рома и табака. Колотье в плече…
— На нашу плантацию приехал работорговец, — говорю я медленно, чтобы отсрочить кульминацию. — Он купил рабыню, с которой меня связывала дружба. Я разозлилась и набросилась на него с кулаками. Он оттолкнул меня так сильно, что я упала и ударилась головой оземь, а он…
— Что он сделал?
— Он занес надо мной плеть.
— И что дальше?
— И вокруг меня вспорхнули бабочки.
Конец ознакомительного фрагмента