4

Портье по-прежнему спал, и Агнесс незамеченной вышла в переулок, откуда затем свернула на какую-то широкую улицу — не иначе как Риджент-стрит. В полумгле белели классические фасады домов, таких высоких, какие она никогда прежде не видела. Казалось, она стоит на сцене древнеримского амфитеатра и смотрит вверх. Величие портил только запах навоза и гниющего мусора, но нет такого зловония, которое не заглушили бы нюхательные соли.

Агнесс покрутила головой, чувствуя, как мерзнут уши. Да, капор тоже придется купить. Но куда пойти в первую очередь?

По правую руку от нее расположился тот самый «Траурный склад Джея и Ко». Рассмотрев хорошенько его витрину, Агнесс поневоле содрогнулась. По сравнению с лавкой гробовщика в Линден-эбби, чьим украшением служил гробик с восковым младенцем, лондонский магазин казался пиршеством смерти. За стеклом громоздились надгробия и обелиски всех размеров и форм — погасшие факелы, обломки колонн и целый сонм ангелов на любой вкус и кошелек.

Неприятно начинать знакомство с городом на такой мрачной ноте, но Агнесс заглянула бы и в «Траурный склад», если бы он не был закрыт, как и все прочие магазины. За витринами разгорался свет и сновали тени, но никто пока что не спешил отпирать. Слишком рано. Уличных торговцев тоже не было видно, за исключением одной ирландки в грязном клетчатом платье, с шалью, повязанной на груди крест-накрест.

— Апельси-и-и-ны! — охрипшим спросонья голосом выводила торговка. — А кому апельси-и-и-ны?

Агнесс подивилась, как она умудряется выкликать товар, держа во рту трубку, а тетка, заметив внимание к своей персоне, подмигнула.

— Купите апельсин, вашмилость. Сочный, сладкий, аж язык к нёбу липнет!

Против таких посулов Агнесс не могла устоять. Со вчерашнего вечера у нее во рту и маковой росинки не было. Стоило вспомнить о ветчине, как в животе жалобно заурчало, а потом вспыхнули уши. Ох, и клянет же ее миссис Крэгмор за то, что столько господской еды придется переводить на троих дармоедов — Сьюзен, Дженни и Диггори.

За шиллинг — у торговки не оказалось сдачи — Агнесс был вручен самый крупный апельсин, ярко-оранжевый, как восходящее солнце, с ноздреватой податливой шкуркой. Агнесс впилась в сердцевину зубами, и тут же поморщилась. Фу, гадость-то! Вместо кисло-сладкой мякоти внутри скукожились жесткие пленки с налипшей на них желтоватой слизью, как будто из фрукта отжали весь сок, а потом замочили в воде, чтобы он разбух и приобрел товарный вид. Неужели в Лондоне все насквозь фальшивое?

Она послала торговке уничижительный взгляд, но та уже завлекала другого покупателя. Тогда Агнесс отшвырнула фрукт в казавшуюся бездонной лужу у обочины.

— Эй, девка!

От окрика она чуть не подпрыгнула. Может, в столице не положено мусорить на улицах? Но в той луже плавала брюхом вверх дохлая кошка. Уже в следующий момент Агнесс поняла, что окликнули, должно быть, не ее. К ней обратились бы «мисс»…

— Да, ты, рыжая.

Оттолкнув ирландку так, что с ее подноса посыпались фрукты, к Агнесс шагнул долговязый юноша в расстегнутом сюртуке.

— Что, гостя себе высматриваешь? — ухмыльнулся он, обнажив зубы, желтые, как его жилет. — Считай, что нашла.

Агнесс промолчала. Низкий голос никак не вязался с внешностью наглеца, казавшегося типичным клерком, как с карикатур в журнале «Панч»: лицо лошадиное, губы вытянутые, будто он постоянно дул на чай, а масла в волосах больше, чем в маслобойке.

— Чего ты кобенишься? — Он попытался схватить ее за локоть, но Агнесс увернулась. — Ступай со мной, в убытке не будешь.

За его спиной, охая, ползала торговка, собирая раскатившиеся апельсины. Помощи ждать было неоткуда. Не тратя дыхания на возмущенные крики, Агнесс бросилась бежать.

Сердце так колотилось, что выскочило бы из груди, если б не корсет. Пучок волос на затылке подпрыгивал, роняя шпильки. Дороги она не разбирала, потому довольно скоро заплутала в лабиринте улиц, но, к счастью, дома здесь были солидными, белостенными или же из красного кирпича. Если закричать, из просторных окон выглянет горничная, а с крыльца, увенчанного портиком, выбежит лакей.

Она остановилась у площади — оглядеться и перевести дыхание. Ее преследователя нигде не было. Возможно, он и не думал гнаться за ней, просто чудил во хмелю, а она и струсила.

Приободренная, Агнесс продолжила свой путь. Найти дорогу обратно, до лавки «Джея и Ко», она и не рассчитывала, но надеялась выйти в людное место, где кто-нибудь подскажет, как добраться до Риджент-стрит. Как на грех, уличные торговцы навстречу не попадались: из таких фешенебельных кварталов их, наверное, гонят взашей. А толстяк кучер, дремавший на облучке у чугунной ограды, лишь отмахнулся от ее расспросов. Затрапезное платье Агнесс не располагало к любезностям.

Ручейки переулков вливались в реку, и Агнесс обрадовалась, выйдя к просторной дороге, по которой уже катились кэбы, пусть и немногочисленные — утро только начиналось. Пахло навозом, хуже, чем на конюшне у Диггори, и уже приятнее — цикориевым кофе. Запах кофе тянулся от жестяных канистр, расставленных на телеге под брезентовым навесом, но Агнесс решила не рисковать. Наверняка кофе здесь разбавляют сушеной морковью или еще худшей примесью.

Но куда же ее занесло? Что за улица? И главное, как пересечь озерцо густой, хлюпающей грязи, что преграждало ей путь?

— Стойте, мисс!

С метлами наперевес к ней летели двое оборвышей, но тот, что выглядел младше, оказался проворнее.

— Стойте, я щас!

Ловко орудуя метлой, чернявый мальчуган принялся расчищать ей путь посреди слякоти, и Агнесс, довольная, что не запачкала платье, последовала за своим проводником до самой дороги, где и вручила ему шиллинг.

Но и второй постреленок, с хитрой мордашкой, искореженной оспой, оказался не промах. Пока его конкурент работал, он быстро чертил что-то черенком метлы, используя густую грязь в качестве холста.

— Мисс, а мисс! Гляньте сюды! — И торжественным жестом, будто открывал выставку в Академии художеств, мальчишка указал на свое творение.

Облезлая кошка, выпустив когти, наседала на рогатого пони: они делили что-то округлое, похожее одновременно на щит и на ковригу хлеба. Присмотревшись, Агнесс увидела, что над зверями парит корона. Живописец изобразил королевский герб.

И тут ей в голову пришла неожиданная мысль.

— Что это за улица? — спросила мисс Тревельян, протягивая одаренному мальчику монету.

— Пиккадилли, мисс.

— А в какую сторону до дворца Сент-Джеймс?

Это ведь там она явится пред светлые очи королевы, так не лучше ли осмотреться заранее? А мистер Линден вряд ли хватится ее так уж скоро. Им с Чарльзом предстоит долгий разговор, пересыпанный цитатами из пророков. Чарльз совершил вопиющее блудодейство, тут двух мнений быть не может.

— Туды, мисс, — метельщик мотнул лохматой головой.

— Отсюда близко?

— Ежели через Грин-парк пройдете, будет рукой подать.

Поблагодарив мальчишку, Агнесс пошла в указанном направлении. Но как только ее обступили вязы, девушку едва не покинула решимость. Туман в Лондоне висел то тут, то там, как будто клочья мокрой ваты, но в Грин-парке он оказался особенно густым, словно зацепился за голые ветви деревьев. Бродить в незнакомом месте, когда не видишь, что там таится впереди, было страшновато. И лишь услышав неспешный перестук копыт, Агнесс вздохнула с облегчением и возобновила свой путь.

Она прошла всего ничего, как вдруг туман выплюнул чей-то силуэт — высокий, без шляпы. Агнесс остолбенела. Навстречу шел он, грубиян с Риджент-стрит. По дороге он успел приложиться к бутылке, потому как вел себя совсем уж безобразно — голова тряслась, ноги только что в узел не завязывались. И как только он ее выследил в огромном городе? Не желая испытывать судьбу, Агнесс подхватила юбки и выскочила на дорогу. Перед ней мелькнули лошадиные копыта, и она отшатнулась, услышав, как рявкнул кучер — только под карету попасть не хватало!

Уже на другой стороне дороги она почувствовала, что от бега у нее развязалась подвязка на чулке. Посмотрела на пьяного — тот вертел в руках какие-то бумажки, ею же совершенно не интересовался. А открытый экипаж повернулся к ней кожаным задником. Может, никто и не заметит, если она быстро сунет руки под юбку и подвяжет чулок? С болтающимся у щиколотки чулком далеко не убежишь. Агнесс уже наклонилась, но распрямиться ее заставило оглушительное ржание. Не сразу понимая, что произошло, девушка вскрикнула…

…А затем пронаблюдала ту же страшную пантомиму, что и сидевшие в ландо, хотя, в отличие от них, не из первого ряда, а из галерки или даже из райка…

Но видела Агнесс и то, что было сокрыто от обычных глаз. Как только стрелявший отбросил пистолет и сорвал с себя манжету, его тело словно бы раздвоилось. Ошарашенная девушка потерла глаза, но тот, второй, не исчезал. Издали она не сумела бы разобрать его черты, но от нее не укрылось его странное одеяние — длиннополая ряса с капюшоном, скрывавшим лицо. Монах обогнул клерка, рывком схватил его за плечи, разворачивая к себе, и… сунул руку ему в грудь. Лицо клерка налилось кровью. Он упал, а монах, хохотнув, растворился в тумане.

Глава вторая

1

Чарльз был сама кротость. Он попросил прощения и объяснил, что, как ни парадоксально, его вылазка в клуб «Аргайл», где он снял самую дорогую куртизанку, свидетельствует о его покаянии. Ему хотелось порадовать себя перед тем, как он примет мучительную, но вполне заслуженную смерть от дядюшкиных рук. Он ведь так и думал, что дядя приедет по его душу, как только получит запрос от пройдохи лендлорда. Одного лишь не учел — что дядя приедет так скоро, иначе успел бы прогнать девицу и должным образом подготовиться к страшной каре. Побрить голову, облачиться во власяницу… А кстати, как так вышло, что дядя примчался молниеносно? Запустили какие-то особые поезда?

Джеймс и не думал удовлетворять его любопытство, как, впрочем, и наказывать шалопая. Успеется. Не стоит позволять ярости водить своей рукой тому, кто может в считанные секунды превратить любое помещение в арктические льды. Однако вопрос с новой школой предстояло решать срочно. Не хватало еще, чтобы наследник Линденов остался недоучкой и осрамился на первом же заседании парламента.

— Между прочим, по школе я не скучаю, — заявил Чарльз, натягивая штаны, пока дядя, отвернувшись, изучал часы на каминной полке. — Помимо латыни и греческого, нас там учат лишь тому, как хранить величавый вид, пока тебя хлещут розгами по голому заду.

— Превосходно! — бросил Джеймс через плечо. — Как раз умение превозмогать боль больше всего пригодится джентльмену.

— А вдруг я ее не превозмогал? — подходя поближе, мальчишка загадочно улыбнулся. — Сначала приходится притерпеться к боли, а уж затем… она начинает даже нравиться.

— Тогда мне остается лишь посочувствовать тебе, друг мой. Во взрослом мире приходится платить за все услуги, в том числе и за те, которые оказывает матушка Беркли. А денег ты не увидишь, покуда не доучишься.

Лорд Линден вспыхнул, готовый заспорить, но поник под ледяным взглядом опекуна.

— В какую школу вы хотите отдать меня, сэр? — спросил мальчик понуро.

— Вот это уж совсем другой разговор. Давай подумаем вместе.

В конце концов, Итон не единственный пансион в Англии. Есть школы ничуть не хуже — Рэгби, Винчестер, Харроу. Сошлись на Рэгби, где еще витал дух прогрессивного директора Арнольда. Была бы его воля, Джеймс отправил бы туда племянника завтра поутру, но полугодие начинается после рождественских каникул. До тех же пор Чарльзу предстояло коротать дни в Линден-эбби в постах и молитвах. Иногда ему будет позволено помогать Агнесс в воскресной школе, но только в награду за хорошее поведение. В остальное время лорд Линден будет спрягать латинские глаголы, запертый в спальне.

Покончив с напутствиями, мистер Линден повелел племяннику собирать пожитки и отправляться в их дом в Мейфере. Пешком, разумеется. Просьба о шести пенсах на кэб была отклонена. Сам же пастор отправился на поиски Агнесс, которая выбирала кружева для нового платья в какой-нибудь пещере Али-Бабы, коими изобиловала Риджент-стрит — средоточие модных магазинов Лондона.

Он дошел до «Квадранта», где Риджент-стрит изгибалась, словно ее распирало от лавок, и вступил в крытую галерею, тянувшуюся вдоль дороги. По вечерам в галерее прятались девицы и подкарауливали прохожих, а с утра вокруг колонн расхаживали лоточники всех мастей. Кто торговал перочинными ножами, кто расхваливал свежие баллады, кто поднимал за шкирку щенков спаниеля. Совсем скоро в пассаже будет не протолкнуться, но к тому времени Джеймс рассчитывал найти Агнесс и увести ее из этого водоворота.

Утро выдалось серым, как обычно и бывает в Лондоне, в пассаже было темно, но еще темнее были мысли мистера Линдена.

Зря он распекал мальчишку за эскападу. Если рассудить трезво, виноват Чарльз только в том, что непотребство оскорбило взор Агнесс. Но ему, Джеймсу, на что дана голова — думать или носить широкополую шляпу, которой пугаются вороны? Нужно было выяснить, что это за место, прежде чем вести туда леди.

Если уж на то пошло, Уильям Линден стал мужчиной еще раньше, лет эдак в четырнадцать, и помогла ему доярка с молочной фермы при усадьбе. Потом она все сокрушалась, что к тому времени, когда младший брат Уильяма возмужает, сама она станет старухой и вряд ли ему приглянется — а ведь ей так хотелось согрешить с полуфейри! Уильям утешал ее, как мог, но понимал, что это и впрямь беда. Уже овдовев, он проводил время с лондонскими жрицами Киприды, предпочитая из всех заведений «Белый дом» на площади Сохо-сквер. Тот самый, где вдобавок к «Золотой», «Серебряной» и «Расписной» спальням имелся зал, где посетителей пугали механическим скелетом — этакая встряска разгоняет кровь. С собой Уильям не раз захватывал и Джеймса, о чем юноша предпочел не сообщать Лавинии, дабы не запятнать их отношения вульгарностью…

Но, по крайней мере, их с Уильямом никогда не выгоняли из школы, да еще с позором!

А все потому, что оба ни дня не проучились в Итоне.

Уильям сражался с наукой под присмотром гувернера. Джеймс был предоставлен самому себе, что не помешало ему блестяще овладеть не только латынью и греческим, но также староанглийским и арамейским — на этих языках были написаны самые интересные книги. О закрытой школе для сыновей лорд Линден даже не помышлял, поскольку слишком сильно за них боялся. Вдруг Уильям затоскует вдали от отчего дома или учителя сделают из него козла отпущения, раз учение дается ему с таким трудом? И вдруг Джеймс причинит зло своим однокашникам? Если верить балладам, такие, как он, вырывают у обидчиков глаза и развешивают на рябине. Так рисковать лорд Линден не мог.

В лавке тканей Агнесс не оказалось, и Джеймс проследовал дальше, заходя в один магазин за другим и морщась от их кичливого блеска. Приказчики, все как один, божились, что в глаза не видели рыжеволосую красавицу в платье с незабудками. Обойдя с полдюжины лавок, Джеймс расслышал голос тревоги, который прежде заглушала досада на племянника. Еще десять — и тревогу было не унять.

Агнесс исчезла, пропала без следа. Малиновка затерялась в золотой многоярусной клетке, но стоит ей только защебетать, и он тут же ее отыщет. После перелета из одного конца Англии в другой у него, полукровки, не хватит сил на еще один бросок. Зато он узнает, где она. И что она где-то есть. Живая.

«Позови меня по имени, Агнесс. Я не смогу появиться в тот же миг, но хотя бы кэб возьму. Где же ты?»

Она молчала.

2

За всю дорогу до Букингемского дворца, занявшую, впрочем, не более десяти минут, Агнесс рассмотрела каждую ворсинку на муфте королевы. Мех влажно блестел, отсыревший из-за тумана, но Агнесс все равно казалось, что с муфты стекает морская вода… как со шкуры Мэри.

Кроме муфты, смотреть было не на что. Поднять на супругов глаза Агнесс не смела, а стоило ей зажмуриться, как возникало страшное видение: вот монах отделяется от того, второго, как своенравная тень, вот хватает его за плечи, вот…

Ландо окутало насыщенное, непроницаемое молчание, и от него отскакивал даже цокот копыт. Королева была погружена в свои думы, принц же посматривал на девушку многозначительно и зловеще. Ему не нравится, что она сидит в его присутствии, смекнула Агнесс, но вставать было поздно. Стоя в открытом экипаже, она выглядела бы еще нелепее и рассердила бы принца еще больше.

Прежде Агнесс доводилось видеть венценосных супругов лишь отлитыми из фарфора. Каждая гостиная в Линден-эбби могла похвастаться статуэткой королевы, а на каминной полке миссис Билберри от королевских особ так просто рябило в глазах. В центре полки, там, где треснула штукатурка, красовался Альберт, по его левую руку Виктория гладила упитанного льва, по правую — она же баюкала на коленях дитя. Фарфоровая группа всегда вгоняла Агнесс в смущение, уж очень довольно улыбался принц-двоеженец.

Кто бы мог подумать, что в жизни он так скован, так неласков! И что у него такой сильный немецкий акцент. Два года в Англии живет, мог бы уже заговорить по-человечески.

Девушка вздохнула, когда экипаж остановился во внутреннем дворе, хотя прошло еще несколько минут, прежде чем лакеи, ступая торжественно, отворили двери. Агнесс покинула ландо последней и долго топталась на месте, пораженная величием дворца. Дымчато-серый, его фасад почти сливался с небом и казался выстроенным из затвердевшего тумана.

Тем временем королева перебросилась парой слов с офицером в высокой медвежьей шапке. «В Зеленую гостиную», — донеслись до Агнесс обрывки их разговора, но консорт, подхватив супругу под руку, настойчиво повел ее в покои. Королева, похоже, позабыла про свою гостью, зато к ней обернулся принц. Черты его отличались строгой правильностью, как у статуи греческого бога, хотя еще ни одна статуя не смотрела на нее так враждебно. «Тебе оказана милость, — читалось в его взгляде. — Не забывай об этом ни на минуту».

Офицер подробно расспросил ее о семье, уточнил адрес особняка Линденов, который Агнесс давно уже выведала у экономки, и перепоручил ее заботам двух гвардейцев. Под их конвоем девушка вошла во дворец и поднялась по грандиозной лестнице на второй этаж. Раздвоенная лестница напоминала подкову, но вряд ли сулила удачу. Устилавший ступени ковер показался Агнесс жидким, как разлитое клубничное варенье — туфельки вязли в нем, и каждый шаг давался с трудом. Перила дрожали перед глазами, сливаясь в нестерпимо яркое золотое марево. Ах, до чего же тошно!

Как бы ни хотелось Агнесс убедить себя, что она тут ни при чем, так, мимо проходила, но страх только нарастал. Не зря подруги по пансиону пугали, что когда-нибудь ее будут топить, как ведьму! Но лучше уж идти ко дну, связанной по рукам и ногам, чем краснеть в присутствии Альберта. Ведь он грозился самолично ее допросить. В привидения принц не верит, значит, будет смотреть на нее, как на умалишенную, и неторопливо, педантично, со знанием дела вынимать из нее душу.

Снедаемая недобрыми предчувствиями, мисс Тревельян уже не смотрела по сторонам и вздрогнула от неожиданности, когда перед ней распахнулись двери. По кивку гвардейца вошла в комнату, а когда оглянулась, то увидела лишь свое лицо, такое перепуганное, что на щеках проступили бледные осенние веснушки.