Что ж, забегая вперед, скажу: реальность оказалась куда изобретательнее.

Машенька

— Подожди немного, Машенька! Я иду к тебе! Сейчас мы с тобой будем спать…

Мама осторожно заглянула в комнату. Маленькая Нина неумело заворачивала большого резинового пупса в кухонное полотенце и приговаривала:

— Вот таааак, ручки заворачиваем и ножки. Теперь тебе будет тепло и уютно, моя крошечка. Засыпай, мое солнышко, засыпай, моя доченька!

Малышка так нежно качала сверток на руках, что мама не смогла сдержать слез. На последнем осмотре у дочки обнаружили редкую врожденную патологию матки, а точнее почти полное ее отсутствие. Девочке и пяти лет нет, но уже совершенно очевидно — мамой ей не стать никогда…

— Нина Валерьевна? — голос в трубке был совершенно незнакомым.

— Да, я вас слушаю.

— Из опеки беспокоят. Вы девочку хотели усыновить, верно?

— Девочку?.. — голос внезапно подвел, охрип. — Кхм, кхм. Да, да, все верно!

— Приезжайте за направлением на знакомство в среду, с 10 до 16.

Абонент отключился. Нина какое-то время так и стояла с трубкой, прижатой к уху и широко раскрытыми от удивления глазами. Девочка. Направление. Знакомство.

Все детство Нина самозабвенно играла в дочки-матери. Кажется, дня такого не было, чтобы она не рассказывала своей маме о том, что однажды обязательно родит девочку и назовет ее Машей. Пупсик Машенька пережил вместе с их семьей три переезда, дважды был на море, и, несмотря на серую от времени пластмассовую кожу и давно не моргающие глаза, оставался любимой игрушкой. Пока однажды мама, едва сдерживая слезы, не рассказала Нине о том, что детей у нее не будет никогда.

Тогда девочке было 11, и это стало настоящим ударом. Прекрасно выстроенный жизненный план — вырасти и родить Машеньку — рухнул в одночасье. Нина проплакала весь вечер, а потом спрятала пупса в коробку, попросила убрать ее на антресоли и больше никогда не доставать.

Так началась новая жизнь. Не семья — значит, карьера, так рассудила девочка. С отличием окончила школу, с «красным» дипломом — вуз. С первого дня на работе она шла к успеху и в свои 27 занимала серьезную должность в крупной фирме. Мысли о детях были под запретом — зачем душу рвать? Пока однажды близкая подруга не попросила:

— Пошли со мной на занятие в Школу приемных родителей. Муж не хочет, а одна я боюсь…

Так Нина «за компанию» попала в ШПР. Все первое занятие — знакомство — она проревела, а сразу после приехала на старую квартиру к маме. Молча взяла скрипучую стремянку, достала с полки старую коробку, стряхнула пыль, рывком сняла крышку.

И тихо, но уверенно сказала:

— Подожди немного, Машенька. Я иду к тебе!

Глава 4

Отрицание. Гнев. Принятие

Думаю, у многих женщин школьные медосмотры гинеколога остались в памяти пренеприятнейшим событием.

Конвейер перепуганных девчонок, безразличный врач, безразличный тон:

— Половой жизнью живете?

— Нет, мне же 13 лет…

— Когда были последние месячные?

— Еще не было ни разу…

Школьные осмотры. Беспощадные и… бессмысленные. Спустя неделю после одного из них я нащупала внизу живота упругий шарик. Раньше его точно не было, и я предъявила шарик маме. Наутро мы вдвоем, взволнованные, отправились на УЗИ. Старый аппарат с маленьким мутным экранчиком показал «опухоль левого яичника неясной этиологии». Еще через день опухоль увеличилась и меня срочно уложили на операцию. Врач пугала швом «от лобка до пупка» и рекомендовала частную клинику. Бригада хирургов состояла из 4 мужчин — смешно вспомнить, как я смутилась. Казалось неудобным раздеваться перед незнакомыми мужиками. Это единственное, что меня, тринадцатилетнюю девочку, тогда всерьез волновало.

Я проснулась на больничной постели. Рядом сидела мама, лицо припухло от слез.

— Мамочка? У меня же операция сегодня!

— Вчера была, дочка, ты уже почти сутки спишь.

— А почему ты плакала? Все хорошо? Опухоль убрали?

Мама всхлипнула, но сдержала слезы.

— Убрали, доченька. Все хорошо…

А внизу моего живота красовался свежий шов, точно такой, как я видела у мамы.

Двери моего лифта с грохотом захлопнулись…

Я не помню операции, только то, что было после. Было невыносимо больно ходить, мне казалось, я никогда не смогу выпрямиться. Мама рассказала, что операция продлилась очень долго. Опухоль росла стремительно и была необычной структуры, врачи даже собирали совещание у операционного стола, решали, как поступить. С маминых слов, мне убрали один яичник. По результатам гистологии нам выдали заключение, что это был рак.

Память не сохранила мои переживания на эту тему, но трудно представить, как справлялась мама… Она отправила стекла на гистологию еще в два онкоцентра, и там злокачественного перерождения не подтвердили. Я не проходила никакого дополнительного лечения, впоследствии только ежегодно сдавала кровь на онкомаркеры, и, в душе холодея, ждала результатов. Рак, если это был он, не вернулся.

Спустя месяц или два после операции мне стало нехорошо. Бросало то в жар, то в холод, я могла прямо посреди обычной беседы резко покраснеть и вспотеть, а потом так же стремительно замерзнуть. Настроение скакало вверх-вниз, я часто срывалась на близких. Помню, как мама однажды усадила меня на диван, сама опустилась на колени и, глядя прямо в глаза, произнесла:

— Я не сказала тебе всю правду. Обманула тебя тогда, после операции. Врачи советовали не говорить тебе, пока не выйдешь замуж, но я так не могу. Одним яичником дело не обошлось. Доктора были уверены, что это онкология, и приняли жесткое решение — убрать все.

— Все?..

— Катюша… Ты никогда не сможешь родить малыша.

Мое состояние гинеколог-эндокринолог обозначила как «хирургический климакс». Мне было 14 лет.

В тот самый день мой мир рухнул. Не просто обрушился на землю, нет. На том месте, где был крохотный детский мирок, образовалась огромная яма. Меня будто вывернуло наружу, и я перестала существовать. Даже дышать приходилось учиться…

Я уже говорила, что не помню своего детства, но со слов мамы до операции я была довольно замкнутой девочкой. Даже колючей. А самой мне, напротив, всегда нравились люди открытые, жизнерадостные, общительные. Люди-огоньки — творческие, яркие, уверенные в себе. На любой вечеринке такие ребята быстро становятся центром всеобщего внимания, рядом с ними слышен веселый смех, а во взглядах окружающих читается смесь зависти и восхищения. Именно такой я и решила стать тогда, у руин собственной жизни. Постепенно я построила себя заново, с нуля. С минуса. Все то, на что опиралось мое потенциальное будущее, обрушилось, и мне приходилось искать новые пути, новые мечты. Кирпичик за кирпичиком я строила новую себя. Что ж, сейчас могу сказать с уверенностью — это удалось в полной мере. А начиналось все с подражания.

Сначала получалось очень неустойчиво: я собрала по знакомым и кумирам те качества, которые мне всегда нравились, и склеила из них подобие человека. Фантик.

Короткая стрижка вместо надоевших невнятных причесок средней длины. Яркий черный цвет волос вместо мышиного серого. Контактные линзы взамен огромных очков. Выше нос. Улыбка пошире. Звонкий смех.

Так, казалось, можно жить дальше.

Я далеко не сразу поверила в произошедшее. Лет пять умело делала вид, что вообще ничего не случилось. То есть совсем. Примерно как «подумаю об этом завтра», но только «лет через пять». Богатая фантазия то и дело подкидывала гениальные идеи. Например, что ученые придумают машину времени, я вернусь в прошлое и ворвусь на собственную операцию. Или однажды встречу и полюблю вдовца с тремя детьми… А может, наука шагнет далеко вперед, и меня починят.

Именно так и думала — «починят». Я чувствовала себя сломанной матрешкой — последней в своем роде. Такую откроешь, ожидая найти матрешку поменьше, а внутри зияет пустота.

Чуть позже меня накрыла злость. Я ненавидела врачей, которые сделали это со мной. Ненавидела женщин, которые почему-то могут рожать, смеют рожать! И детей ненавидела, стыдно признаться. Помню, как рядом с детскими площадками ускоряла шаг и отворачивалась, а настроение все равно портилось на весь день. А сколько раз я во снах чувствовала под ладонями свой беременный живот, а потом он сдувался, как воздушный шарик, с мерзким свистящим звуком, и я просыпалась в слезах…

Конец ознакомительного фрагмента