Деревня Еловая располагалась недалеко от Северной Тайги в Половодском княжестве, которое теперь соседствовало с княжеством Волыньским. До озёр Половодья деревенским было далеко, только маленькая речушка вытекала из тайги недалеко от Серебряной Горы — невысокого холма, названного так из-за цветов белой ветреницы, которые во время цветения усыпали холм так, что он казался серебряным. Саму речушку величали Таёжной, но воду брать из неё не решались — ходила молва, будто начало речка в Чёрном Озере брала и вода её Словом Чёрного Волхва поражена.

Весну люди начинали звать с первого дня месяца брежена [Брежен — март.]. Если в начале весны песни пели тихо, то с наступлением тепла веснянки — песенки-заклички — становились веселее и радостнее. Сварогины звали не только Ярилу и Яру, но и птиц, которые должны были прилететь из тёплых краев и помочь силам весны принести тепло. В день весеннего равноденствия провожали Зиму, сжигая её чучело. А на праздник Красной Весны, что проводили двадцать пятого дивена [Дивен — апрель.], молодые люди водили хороводы, пели песни, дабы тепло, уже пришедшее, более не покидало Северные земли.

Когда Мирослава и Забава, обе нарядные, вышли из дому, солнце почти село, и по всей деревне молодые люди грели весну: разжигали огни, водили хороводы и прыгали через костры. Под весёлые переливы кугикл дети подбрасывали испечённых птичек в воздух, зовя их живых собратьев из тёплых краев. Радость разливалась по Еловой вместе с песнями птиц и сладким ароматом весны, который витал в воздухе.

— Какая красота, ты смотри! — улыбалась Забава, когда сёстры вышли за ворота своего дома. — А ты в избе сидеть хотела!

— Хотела, — согласилась Мирослава, взяв коробок с печеньем в другую руку. — Если бы не твои дела сердечные — точно бы осталась.

— Не говори об этом громко! — вспыхнула Забава и приложила палец к губам.

— О чём не говорить громко? — раздался позади веселый девичий голос, и сёстры обернулись: со стороны улицы к ним шла Марфа — весёлая девушка из соседнего дома.

— О том, что я на праздник идти не хотела, — нашлась Мирослава, и Забава облегчённо вздохнула.

— Почему не хотела? — удивилась Марфа.

— Не люблю я громкие праздники, — пожала плечами Мирослава.

— Любишь не любишь, а весну звать надо! — уверенно ответила Марфа, и девушки пошли по шумной праздничной улице. — Вон, красавица-то какая! Волосы вьющиеся да золотые, а глаза — синие, как небо. Хороводницей сделаем!

— Не надо хороводницей, — нахмурилась Мирослава. — Пусть в этом году Забава Ярилу и Яру зовёт! Она краше меня будет: русая коса, зелёные глаза!

— Надо-надо, — согласилась с Марьей Забава, которая очень хотела, чтобы сестра с ней гуляла. Ведь нелюдимость Мирославы порой и на неё саму тень бросала — молодежь частенько спрашивала Забаву, почему её сестра будто не из мира и не досталось ли самой Забаве того же характера. — Вот придёт по твоему, Мирослава, зову весна, каждый праздник петь будешь!

Подружки рассмеялись. Мирослава открыла коробок, достала испечённых птичек, и девушки, подбросив фигурки, хором спели веснянку.

— Ай-ай, а птички недалеко улетели! — Крепкий юноша с чёрными как смоль волосами, в белой, перевязанной красным поясом рубахе, что была видна из-под распахнутой свиты, подошёл к подругам. Храбрость покинула Забаву: она сделала легкий шажок назад, увидев Веля.

— Далеко, ты просто не заметил, — уверенно ответила Марфа.

— Не далече того камешка, — хмыкнул Вель и лукаво посмотрел на Мирославу, которая держала коробок. — Жаль, птичек только девушки и дети отпускают.

— Если бы птичек отпускали хлопцы, это было бы похоже на состязание в метании камней, — фыркнула Марфа и, взяв у Мирославы птичку, положила печенье в рот.

Вель рассмеялся и, вновь посмотрев на Мирославу, предложил:

— Идёмте с нами праздновать? Моя сестра тоже птиц напекла.

— Идём! — радостно согласилась Марфа.

Вель повёл девушек в сторону молодых людей, которые собрались у поленницы [Поленница — аккуратно сложенные под навесом дрова.] на другой стороне улицы. Последние лучи заходящего солнца золотили призрачные верхушки берёз, крыши деревенских домов, теряясь в сизых вечерних тенях. Празднующие смеялись и пели песни, но лёгкий весенний ветерок был по-зимнему свеж. Мирослава невольно нахмурилась: будто бы Матушка-Природа весне была не рада.

— Моя сестра, Святослава, — представил Вель черноволосую девушку Забаве, Марфе и Мирославе, когда подруги подошли к собравшимся у поленницы, — Лад, — Вель указал на кучерявого юношу, и тот легонько поклонился. Вместе с Ладом пришли на праздник рыжеволосая Лучезара с младшим братом Богданом, таким же рыжим, как и сестра, и высокий статный Всеволод, который, как показалось Мирославе, был старше всех.

— Пойдёмте на деревенскую площадь, — предложила Святослава, протягивая подошедшим девушкам коробок со своими птичками. Подруги вежливо взяли печенье и угостили своим. — В этом году, говорят, двенадцать золотых костров разведут, вокруг центрального, с небесным пламенем!

— Диво-то какое будет! — обрадовалась Марфа и, осмотрев себя, обеспокоенно сказала: — Главное, юбку маменькиного сарафана не опалить. А то ведь ругать будет, храни меня Сварог!

— Главное самой не опалиться, — заметила Лучезара, и Лад кивнул.

— Да разве когда опаливались? — удивилась Марфа, и молодые люди пошли по улице.

— Опаливались, — ответил Всеволод. — Ты забыла, как в том году пламя взметнулось, когда Марья прыгала? От де́вицы только черевички остались.

— Тоже мне басни травишь! — покачал головой Лад. — Не было такого. Марья сама в огонь шагнула — ум её давно у Сварога был!

— Да, Марья странная была, всё о русалках да о леших толковала, — согласилась Лучезара. — Но где это видано, чтобы сам человек в огонь ступал? Прав Всеволод — пламя разбушевалось да спалило её.

— Наверное, ветер сильный подул, — предположила Святослава. — Вот и взметнулось пламя.

— Да никогда прежде Стрибог так не поступал! — отрицательно покачал головой Лад. — То Марья сама в огонь шагнула. Ведь все знают, что она Ивана любила, а он за Яролику посватался.

— Конечно, — кивнула Забава, — разве нужна Ивану юродивая, что в русалок верит и с водой беседы ведёт? Марья одинокая была, даже дома не жаловали, вот она и наложила на себя руки.

— Наверное, так Боги на Марью свой взор обратили, — пожал плечами юный Богдан. — Пожалели деву.

— Ну, скажешь ещё, — возмутилась его сестра. — Навью она стала, раз сама себя убила. Богам подобное не по нраву.

Мирослава невольно замедлила шаг: беседа, которую вели юные сварогины, была не по душе ей, овевала льдом и тоской. Но молодые люди так увлеклись, что даже птиц не отпускали и веснянок не пели — они стали спорить о том, как погибла Марья на празднике год назад.

— Не любишь страшные истории? — тихо спросил Мирославу Вель, и она от неожиданности вздрогнула.

— Не люблю, — нахмурилась Мирослава. Слова сестры её особенно печалили, но она не сказала об этом Велю. — Да и зачем подобное в праздник обсуждать? — девушка взглянула на Веля, который мягко посмотрел в ответ.

— Согласен, — кивнул Вель. — Весну надо звать, а не мёртвых поминать.

— Не хотела я и весну звать, — вздохнула Мирослава. — Сестра заставила, — призналась она.

— Неужели такой красе, как ты, гулянья не милы? — удивился Вель.

— Нет, мне гулянья не милы, — покачала головой Мирослава. — Вот сестре гулянья по нраву!

— Знаю, — улыбнулся Вель. — Забава частенько тёплыми ночами с подругами по селу до утра гуляет.

— Она у меня такая, — улыбнулась Мирослава.

— Неужели родители её ни разу не ловили?

— Сама диву даюсь! Может, она волхвованию где научилась? — рассмеялась Мирослава, за ней и Вель.

Забава обернулась на смех и на мгновение замерла. Но тут же взяла себя в руки, замедлила шаг и, взяв у Мирославы из коробка птичку, протянула её Велю.

— Я знаю, юноши не отпускают птичек в небо, — проговорила Забава, вставая между сестрой и Велем, — но, может, угостишься?

— Угощусь. — Вель принял сладость и взглянул на Мирославу, которая догнала Лада с Лучезарой и теперь шла впереди.

— Сама пекла! — похвасталась Забава.

— И почему твою стряпню сестра несёт? — хитро улыбнулся Вель.

— А что в том такого? — растерялась Забава.

— Ничего, — пожал плечами юноша. — Вкусное печенье.

Деревенская площадь была окутана дымом и жаром костров: в самом её центре располагался большой костёр из небесного огня-Сварожича, вокруг которого сложили двенадцать малых золотых. Всполохи золотых и небесных огней играли на окружённых заборами избах, бежали по деревьям и крышам домов. Молодые люди водили хороводы, прыгали через костры, смеялись, пели песни; факиры танцевали с огнём под музыку кугикл и свирелей. Толпа гудела и плясала, закружила вновь пришедших на праздник в хороводе. Мирослава потеряла из виду Забаву и остановилась, стараясь разглядеть сестру, но её чуть не сбили с ног танцующие. Мирослава хотела было отойти, но кто-то сильный взял её за руку и повёл в хоровод. У девушки не получилось освободиться, коробок с печеньем выбили и подхватили под другую руку. Хоровод понёс Мирославу, подобно могучей реке, закружил в безудержном танце огня, песен и смеха. Мирославе сделалось дурно, но река вдруг остановилась и Мирослава оказалась напротив большого пылающего жаром золотого костра.