I часть

Личная история

Катя

Кто заплачет, когда я умру?

И нужно ли плакать, ведь тело бренно, а душа бессмертна, но вот каков будет переход…

Переход между жизнью и смертью, то самое бардо, о котором я часто думаю, представляю своим маленьким, ограниченным умишком, который не осознает всего Вселенского масштаба существования.

Кто заплачет, когда я умру? Что я оставлю здесь, в этом земном мире?

Если есть хоть одна улыбка, хоть одна измененная к лучшему жизнь, то все не зря! Это значит — моя душа смогла капельку эволюционировать и перейти на следующую ступень Сансары.

Кто заплачет, когда я умру?

Вероятно, когда я увижу людей с неба, мне будет все равно, ведь там нет страдания, привязанности, оценки, но, возможно, будет боль за их сердца…

Я так хочу, чтобы там была сплошная, тотальная молитва, чтобы там были ладони Бога.

Кто заплачет, когда я умру?

Я думаю, что будут такие люди. Но знайте, что слезы боли будут вашим очищением! Я знаю это, так как мои слезы после ухода Даника были одним из самых мощных переживаний в жизни. Я никогда не была так близка с Богом, как в первые несколько дней после его ухода… если бы не рука Бога, наверное, я бы не смогла снова встать и дышать.

Кто заплачет, когда я умру?

Когда бы это ни случилось, я приму это с благодарностью.

Я буду изо всех сил стараться не бояться перехода и отдаваться всему, что будет со мной происходить в бардо…

Кто заплачет, когда я умру?

Мне кажется, что самое страшное для уходящей души — это видеть боль близких. Поэтому не плачьте, когда я уйду…

Но мне чувствуется, что в этом теле я задержусь надолго, видимо, есть миссия, которую нужно исполнить.

Мне так хочется дожить до того состояния, когда умирать телом будет не страшно…

Как же хочется не бояться… встретиться с Богом в улыбке и любви.

Кто заплачет, когда я умру?

Я не хочу больше перерождаться… Хочется проснуться раз и навсегда от иллюзорности мира, от абсурдности Эго, от оценок хорошо и плохо… от отождествления себя с личностью…

Поэтому каждая смерть делает нас ближе к свету…

Кто заплачет, когда я умру?

Не важно! Важно то, что есть сейчас. Важно то, что наши души смогли сделать друг для друга в этом теле. Важно то, смогли ли мы побудить кого-то на любовь, доброе бескорыстие и просто чистое бытие.

Кто заплачет, когда я умру?

Я хочу, чтобы мое тело кремировали и прах развеяли в Америке у подножья парка самых больших деревьев мира, которые называются секвойя. Там живут настоящие вековые индейцы, которые близки мне по духу.

Много лет назад, когда я оказалась там впервые, почувствовала, что это мое родное место, что я там уже была… То место я вспоминаю по сей день, оно наполнено магией и волшебством… оно для моей души, для моего тела…

Кто заплачет, когда я умру?

Знайте, что мы не умираем, мы просто осуществляем переход… и мы обязательно встретимся в других формах.

Я люблю этот мир и очень хочу отдать себя ему как можно больше и честнее.

* * *

Чем старше я становлюсь, тем больше вижу в отражении зеркала маму. Ее носик, веснушки. Ее характер, иногда не самый мягкий… И это согревает мое сердце.

Я родилась в Туле в многодетной семье. Провинциальный городок, где все друг друга знают. Папа работал в такси и был очень уважаемым человеком, а мама занималась домашним хозяйством. Она была интересной, начитанной, интеллигентной женщиной. И очень красивой. У меня есть два старших брата и большое количество родственников.

К сожалению, я не очень хорошо помню свое детство и всегда прохожу мощное погружение в тело, чтобы вспомнить себя ребенком. Я забыла, каково это — быть в безопасности, быть беззаботной, так как научилась подстраиваться под мир. Научилась выживать. А просто расслабиться и почувствовать себя ребенком мне трудно. Даже когда я смотрю на детские фотографии, не всегда помню себя там. Многое, что было в детстве, словно закрыто от меня плотной шторкой и будто вычеркнуто из жизни. Я заново учусь, заново открываю эти двери. Чтобы еще больше укореняться во вкусе живой жизни: беззаботной, легкой, радостной.

Но все же некоторые воспоминания остались в моем сердце. Я помню очень сильную опору и стабильность в лице моего папы. Он всегда был моим защитником, что бы ни случилось. Он оберегал меня от всех опасностей и невзгод. Однажды соседский мальчик, Филипок, ударил меня, а я рассказала папе. Мы вместе с ним пошли во двор, он поговорил с этим драчуном и сказал ему, чтобы он не смел больше обижать его дочь. Мне было так радостно и безопасно рядом с папой. Ощущение, как будто я в ладонях у Бога.

Мы часто ходили семьей на природу — осенью, летом, весной и даже зимой. Расчищали снег, разжигали огонь, жарили на костре хлеб. Иногда катались на лыжах. А летом из каждого похода я возвращалась с икебаной. Пока братья и родители готовили обед, я уходила в лес и общалась с природой. Собирала разные листочки, веточки и приходила всегда с красивым живым букетом из сухоцветов.

У нас была собака, Ганс, невероятных размеров и очень злая. Это помесь овчарки и дога. Она принимала только папу, а остальных могла просто уничтожить. Помню, как однажды она укусила маму за коленку. Только папа мог ее кормить и гулять с ней. Но меня Ганс тоже любил. Как-то мы гуляли в лесу, я была еще маленькая, споткнулась о ветку и упала. Ганс взял меня зубами за шубу, поднял и даже пронес немного как щенка. В моих глазах, в глазах маленькой девочки, собака была огромной. Потом нам пришлось отдать ее в службу охраны, потому что мы с ней уже не справлялись.

В школе до 10 лет я училась очень хорошо, была лучшей по математике. По вечерам я садилась к папе на коленки, и мы вместе с ним решали задачки. Он рассказывал мне, как устроен мир математики. Я так любила этот предмет. Возможно, потому что это время я проводила с папой.

Когда мы играли с папой в шахматы, он всегда в начале игры убирал ладью и давал мне фору. Иногда мне удавалось у него выиграть. Может, мне так казалось. Но папа давал мне ощутить вкус победы.

У меня в детстве была зарплата, это тоже придумал папа. Он давал мне карманные деньги, но не просто так, а за выполнение домашних дел: вынос мусора, глажку белья, выгул собаки. У меня была специальная тетрадка, в которой я отмечала все, что делала. В конце месяца папа выдавал мне заработанную сумму. Чаще всего я тратила деньги на сладости — лопала их сама и делилась с друзьями во дворе.

Я помню, что у нас были «Жигули». И папа очень быстро гонял на машине. А мне это очень нравилось. И когда мы откуда-то возвращались, я притворялась, что сплю на заднем сиденье в машине, чтобы папа донес меня на руках до кровати. Мне кажется, он знал, что я притворялась. Но все равно нес меня до восьмого этажа. А я чувствовала себя в полной безопасности.

На Новый год мы вместе с родителями ставили искусственную елку. Она была очень красивая, совсем не как у всех — голубая. Мы доставали из коробки стеклянные игрушки. Бережно, с любовью разворачивали их и развешивали на елке. На макушку традиционно крепили красную звезду. Завершающий аккорд — серебряный дождик. Без него елка не казалась нарядной. Это было волшебно! А еще мама и папа украшали для нас елку конфетами. Это были самые вкусные конфеты в мире, которые мы охотно ели с братьями все новогодние праздники, предвкушая каждый новый день.

На 8 Марта папа приходил домой с огромными охапками мимоз и тюльпанов для мамы и меня. И вся квартира наполнялась запахами цветов, любви, тепла и заботы.

Летом я много времени проводила у бабушки на реке Оке. Мы с папой изучали насекомых, собирали в лесу грибы. Помню пионерские лагеря, в которые я ездила.

Мы часто собирались большой семьей. Приезжали мамины и папины родственники. Папа был главным заводилой, душой компании. Такое ощущение, что все крутилось вокруг него. У нас была очень дружная семья, а потом как будто все оборвалось. Как будто папа был замочком на бусах, который скреплял все бусинки.

Мне сложно вспомнить взаимодействие с мамой. Я как-то больше проводила времени с папой. И с ним у меня были особые отношения. Хотя маму я любила, люблю и буду любить.

До того как ушел из жизни папа и меня отдали в другую семью, я помню себя девчонкой-заводилой. Я была быстрая, ясная, четкая, и мне кажется, что я проявлялась как личность на сто процентов. В 10 лет я закрылась в ракушку, и мой внутренний рост замедлился. Но таков был опыт моей души, ее запрос. Думаю, я бы не написала эту книгу, если бы не пришлось пройти все, что было пройдено.

Не просто было вспоминать, но я вспоминаю…

Я знаю, что мое детство было наполнена игрой. Игрой и беззаботностью. Это то, что обязана сделать каждая женщина — вспомнить свою игру и беззаботность. Каждый раз, когда погружаюсь в тот возраст, вспоминаю, что я могла и умела. Но забыла, зачеркнула, закрыла.