— Семнадцать лет! — воскликнула тетка Серафима, — Самый возраст для замужества! Чего в девках-то сидеть? Да и сам подумай, дорогой сват, мне она — лишний рот, своих девок едва кормлю. А тебе в хозяйстве лишняя баба все равно пригодится. Станет работницей при Анне Петровне. А через пару лет у них с твоим Тишкой уже будет настоящая семья.

— Ладно, Серафима, пойду, пожалуй, подумаю еще, поразмыслю, — произнес Яков Афанасьич и встал из-за стола.

— Нечего думать, дорогой мой! — торопливо воскликнула женщина и, бросив злой взгляд на девушку, схватила мужчину за руку, — чего тут думать? Надо брать!

— Такие дела наспех не делаются!

Яков Афанасьич высвободил руку и, нахлобучив на голову малахай, взял в руки полушубок и вышел в сени.

— Как звать-то ее? Из головы вылетело, — обернувшись через плечо, спросил он.

— Матрена, — крикнула в ответ Серафима.

— Матрена, Матрена… — задумчиво проговорил Яков Афанасьич.

Напоследок он бросил взгляд на девчонку, которая осмелилась поднять глаза, и до того сильно уколол мужчину темный, жгучий взгляд, что даже больно стало где-то в груди.

— Ух, до чего черна! — в сердцах прошептал он и захлопнул тяжелую входную дверь.

Тетка Серафима, сдвинув цветастую занавеску в сторону, посмотрела в окно на удаляющуюся от дома мужскую фигуру, и только потом повернулась к девушке, которая по-прежнему, стояла не шевелясь.

— Слушай меня, Матрешка, — прошипела она, нахмурив брови и яростно сверкнув глазами, — если только он тебя в жены своему сынку не возьмет, я тебя в лес уведу и там оставлю. Поняла?

Матрена посмотрела на тетку и кивнула через силу, сжав за спиной кулаки.

— Если же все-таки возьмет, да ты чем-нибудь им там не угодишь, я тебя назад не приму. Пойдешь побираться по улицам, так и знай. А теперь брысь отсюда!

Тетка Серафима отвернулась, взяла с блюдца румяную ватрушку и откусила от нее большой кусок. Матрена резко развернулась, взмахнув черными косами, и выбежала из кухни. Она страстно мечтала избавиться от ненавистной тетки, у которой жила вот уже десять лет, но никак не могла подумать, что та задумает выдать ее замуж за тринадцатилетнего мальчишку-сопляка. Что с таким делать? Разве что сопли ему утирать! Да и отец у него странный — так внимательно ее рассматривал, будто невесту выбирал не сыну, а самому себе.

Наверняка, это все теткины проделки — она не любила двоюродную племянницу и никогда этого не скрывала. Матрене доставалась самая тяжелая работа и самая скудная еда. Она ходила в обносках, ее платья пестрели заплатами, тогда как родные дочки Серафимы любили принарядиться. Иногда они в тайне от матери давали Матрене платок или юбку, если та шла с ними на вечорку, тогда худая, черноволосая замарашка Матрена преображалась до неузнаваемости.

Темные глаза ее были полны огня, щеки покрывались румянцем, губы алели, а высокая, острая грудь судорожно вздымалась и опускалась. Черноволосая красавица Матрена бойко и самозабвенно кружилась в танце в центре общего круга. Парни засматривались на нее, и несколько раз она даже целовалась с самыми смелыми из них. Матрена мечтала, что когда-нибудь один из парней, непременно самый красивый и статный, посватается к ней, но тётка Серафима и тут успела ей навредить, сосватав ее какому — то сопливому мальчишке.

Двоюродные сестры, узнав подробности предстоящей помолвки, шушукались и смеялись за спиной Матрены. А она злилась и сжимала зубы от бессильной ярости.

— Чтоб вас обеих за пьяниц выдали! — шептала она, но так, чтобы никто не услышал.

Ей хотелось, чтобы Яков Афанасьич насчет нее передумал, забыл бы дорогу к их дому, но мужчина, похоже, был настроен весьма серьезно. Вскоре он вернулся к Серафиме вместе с сыном. Белобрысый мальчишка по имени Тихон сидел на лавке красный, как рак, и взволнованно смотрел по сторонам. От него на всю кухню пахло потом, и лоб его покрывала испарина. На Матрену он смотреть боялся, взглянул на нее лишь один раз, когда отец гаркнул зычным басом:

— А ну, Тишка, чего присмирел? Бабы что ли испужался? Давай смотри на ее рожу! Да лучше смотри, второй раз не поведу.

Парнишка взглянул на Матрену и тут же отвел глаза, не выдержал ее жгучего взгляда, полного ненависти и презрения.

— Ну что, посмотрел? Нравится? Берем?

Матрена изо всех сжала за спиной кулаки, мечтая лишь о том, чтобы этот вихрастый сопляк сказал “нет”, но он, как назло, повернулся к отцу и кивнул головой.

— Ну все, добро, Серафима, — громко проговорил Яков Афанасьич, — жди на днях нашу сваху с гостинцами. Как говорится, у вас — товар, у нас — купец.

Тетка Серафима покраснела от удовольствия, взяла Матрену за руку и стала наглаживать ее по курчавым волосам.

— Мы очень рады, Яков Афанасьич! А уж Матрешка наша как рада такому завидному жениху! Правда, Матрешка?

Тетка Серафима посмотрела на нее с наигранной улыбкой и изо всех сил сжала руку Матрены. Девушка округлила глаза, а потом, криво улыбнувшись, нехотя кивнула головой. Ей на жениха даже смотреть не хотелось. Хоть она была всего на несколько лет старше, Матрене казалось, что она-то уже совсем взрослая, а Тихон — грудной младенец. У него и лицо-то было еще совсем детское — круглое, пухлое, глаза — большие, удивленные, ладони — потные и противные, а над верхней губой — смешной пушок вместо усов.

Когда гости ушли, тетка Серафима подошла к Матрене и шепнула ей на ухо:

— Ты просто пока что счастья своего не ведаешь!

— Да какое уж тут счастье, тетушка! — всхлипнула девушка, — Избавиться от меня решили, дак избавляйтесь, козни строить не буду. Мне бы и самой уж от вас подальше сбежать. Но уж об счастье лучше помолчите.

— Да ты дуреха неблагодарная!

Тетка Серафима шлепнула Матрену ладонью по лбу, лицо ее покраснело от негодования.

— Разве ты не понимаешь, что пока он растет, будешь жить в ихнем доме, как королевна. С мальчишкой сладить — невелика задача. Прогнешь его под себя, как тонкую тростинку, и он потом всю жизнь будет у твоей юбки ходить. Что ты не попросишь, все сделает. Яков Афанасьич обоих старших парней так поженил — едва им двенадцать лет исполнилось, все уже при женах были. А погляди теперь на этих жен — вышагивают по деревне, будто павы. Только платки да платья меняют. И ты так скоро ходить будешь. Главное — не упрямься да свекра слушайся.

Матрена не дослушала тетку Серафиму, уронила голову на руки и зарыдала в голос. Женщина посмотрела на нее, махнула рукой и вышла из душной кладовки, где жила Матрена.

— Ну поплачь, коли хочется. Женские слезы — вода, которая из бездонного родника льется.

* * *

Спустя пару месяцев Матрене и Тихону сыграли свадьбу. На следующий день свекр самолично перевез скудные Матренины пожитки в свой большой дом. Их вышла встретить молодая рыжеволосая женщина. Она широко улыбнулась в знак приветствия, и Матрена выдавила из себя ответную улыбку.

Она думала, что ее сразу поселят в комнату мужа, но свекровь Анна Петровна, худая, сгорбленная и глухая на одно ухо, привела ее в комнатку над вторым этажом, под самой крышей.

— Тут тебе будет удобнее, Матрена, — громко проговорила она, — Тиша, сама понимаешь, еще не дорос до семейной жизни.

Матрена кивнула и поклонилась женщине в знак уважения, а когда та вышла, вздохнула с облегчением и села на жесткую кровать.

— Из кладовки на чердак! Это ли не счастье? Спасибо тебе, тетка Серафима! — ехидно произнесла Матрена и криво улыбнулась.

В тот день она так и не вышла больше из своей комнатушки — не спустилась ни к обеду, ни к ужину. Перед сном к ней тихонько постучалась и сразу заглянула в комнату улыбчивая женщина с рыжими волосами — та, что встречала ее.

— Ну что, давай знакомиться? — радостным голосом проговорила она, — меня Настасьей звать. А ты, говорят, Матрена?

— Верно говорят, — ответила Матрена и криво улыбнулась.

— Что ж, будем родниться!

Настасья присела на койку рядом со своей новой родственницей, отбросила за спину тяжелые рыжие косы и, вынув из-за пазухи тряпицу, осторожно развернула ее.

— На, поешь, — улыбнувшись сказал она и протянула Матрене несколько кусков сдобного пирога, — меня когда-то также в этот дом привели, уж я-то знаю, каково тебе сейчас. Лучше ешь, голодной-то и заболеть не долго. А нам болеть нельзя. Дом большой, работы невпроворот. Мужчины с утра уходят, все хозяйство на нас, бабах. Это хорошо, что тебя привели, хоть немного полегче будет.

Матрена взяла кусок пирога и, смущаясь, надкусила его.

— Как тебе тут вообще живется? — спросила она, не глядя на Настасью.

— Сносно. Уж получше живу, чем в родном доме жила.

Матрена повернулась к Настасье и вопросительно взглянула на нее, жуя пирог.

— Да родители у меня уж больно бедны, а ртов голодных много! Даже не знаю, как выжила с ними. Когда к нам Яков Афанасьич свататься пришел, это было как чудо какое-то. Я без раздумий согласилась. И… Почти ни разу не пожалела.

— Почему “почти”? — спросила Матрена, отложив оставшийся кусок пирога.

Настасья отвела глаза в сторону, лицо ее стало загадочным:

— Потом как-нибудь расскажу, — ответила она.

— А где же муж твой? Не видать его в доме!