— Ага. Наверное, это весело. Но, мне кажется, это не мое и потому не цепляет меня. — И это лучше, чем я надеялся, — это значит, что он не уклонился от сего зрелища и ВИДЕЛ мою Домину в прошлом году, и я готов принять как признание моего умения вживаться в роль тот факт, что он не понял, что Дала играет тот же самый будущий лауреат премии «Тони». — Я считаю, нет нужды тратить силы на спектакли, ведь они забирают столько времени, что ни на что другое его не остается. Считаю, на свете есть вещи получше. А если ты включился в это дело, то уже не можешь дать обратный ход, даже если оно перестает тебе нравиться.

Я отворачиваюсь в страхе, что, должно быть, сильно покраснел. Есть вещи получше? Меня приводят в ужас эти его слова. Музыкальный театр — это радость. Он заключает в себе истории, и пение, и танец. Он объединяет тебя с людьми — с коллегами по труппе и со зрителями. Играя, ты можешь представить одну и ту же сцену совершенно по-разному и, в конце концов, отыскиваешь в ней тот смысл, каким хочешь поделиться со всеми. Это звучит пафосно. Но это правда. Когда я играю, танцую и пою, то ощущаю себя настоящим и не чувствую ограничений, которые накладывает на человека пол, или сексуальность, или всякая другая чепуха. Каждая новая сцена из спектакля позволяет обнаружить что-то новое в себе.

Но я не могу произнести всего этого вслух. Такие мысли выдадут меня с потрохами. И, кроме того, он прав. Есть кое-что и получше, в ином случае я этим летом опять бы играл на сцене. И это «получше» — он.

— Ага, — соглашаюсь я вместо того, чтобы возразить ему. — Я понимаю, что ты хочешь сказать. — Он кивает. Я киваю.

— Ну вот, наша экскурсия закончилась. Ты хочешь пойти на шоу талантов?

— Обязательно.

— Ты уже держишь наготове свой собственный талант?

Я оказываюсь застигнутым врасплох, и паника бурлит во мне, как пузырьки газа в бутылке с газировкой, которую основательно потрясли перед тем, как открыть. Я что-то упустил? А затем я понимаю, что он поддразнивает меня. Новичка в лагере.

— Что? А разве это нужно?

Он смеется, и мы идем к театральному домику, взявшись за руки, хотя на этот раз здесь нет никакой лестницы.

— Я шучу. В первый вечер такое шоу устраивают вожатые. Шоу талантов отдыхающих бывает через несколько недель. И дело это сугубо добровольное. У тебя есть какие-нибудь таланты?

Наш домик обычно представляет большой музыкальный номер из пьесы, которую мы не ставим, но, полагаю, этим летом я не буду принимать участия в нем.

— Не то чтобы. А у тебя?

— Ничего такого, что можно было бы показать со сцены. — Я чувствую: он улыбается в темноте. — Но я был бы счастлив показать тебе что-то наедине.

Я отвечаю ему после немного затянувшейся паузы:

— Ну, может быть, когда-нибудь в будущем.

— Звучит как неплохой план. Да, я должен предупредить тебя: шоу талантов вожатых — это не для слабонервных. То есть оно крутое, гейская гордость и все такое… Но… просто будь готов к этому.

— О’кей. — Я стараюсь сдержать улыбку, прекрасно понимая, что он имеет в виду. Шоу талантов вожатых — одно из лучших событий лета для меня.

Девять

— Я Диана Лон. И я смирилась с этим.

Марк подмигивает залу, пурпурные тени на его веках сверкают в свете рампы, как аметист, губы в бордовой помаде складываются в улыбку. Впрочем, должен сказать, что это не Марк, а Диана — его женская ипостась. У нее черные волосы, уложенные в огромный пучок, утыканный белыми цветами, на ней красное платье с длинными рукавами, подчеркивающее пышные формы. Кое-где оно усыпано блестками, а кое-где, опять же, белыми цветами. Ее макияж виден и в задних рядах, длинные серьги поблескивают, когда она вертит головой или мечется туда-сюда по сцене. Луч прожектора следует за ней по пятам, и ее трудно не разглядеть во всех деталях.

— Добро пожаловать, юные квиры, в лагерь «Открытая страна»! Привет вам, новички! Обещаю, что буду относиться к вам снисходительно. А вы, кто здесь не впервые, вас, должно быть, не взяли в порядочные лагеря. — Публика хохочет. — Ничего страшного! Мы берем к себе всех при условии, что эти люди — квиры. Вы только посмотрите на медбрата Космо! — Диана тычет пальцем в сидящего в первом ряду и улыбающегося медбрата. — Мы позволяем ему работать здесь, хотя он вот уже семь лет как мертв. — Все, в том числе и Космо, громко смеются, хотя она выдает эту шутку каждый год. Все дело в том, как она ее подает. Марк у нас нервный и чувствительный, а она — особа спокойная и уверенная в себе.

— Да шучу я. — Диана машет Космо. — Космо — это часть живой истории квиров. Он был в Стоунуолле во время мятежей. Среди тех, кто сражался с полицией за свои права. И это, конечно же, очень сказалось на нем. Вы знаете, что некоторые не моют руки после того, как обменялись рукопожатием со знаменитостью, которую обожают? Вот и Космо ни разу не мылся после Стоунуолла. Он действительно пахнет историей. — А вот это что-то новенькое. В зале хохочут, и я смеюсь вместе со всеми. Хадсон, к моей радости, тоже смеется. Меня слегка обеспокоило, что он сказал, будто это шоу не для слабонервных, и это могло означать, что он не получает удовольствия от дрэг-шоу. Это было бы ужасно. Я не имею ничего против тех, кто предпочитает мужественных парней, но если ты неспособен наслаждаться таким шоу, значит, ты, скорее всего, бездушное чудовище. Мы сидим слева от сцены в задних рядах, потому что немного опоздали. Впереди через несколько рядов сидят Эшли и Джордж. Они оглядываются назад и видят, что мы держимся за руки. Это явно впечатляет Джорджа, а глаза Эшли становятся круглыми.

— Ага, Джоан показывает на часы, и это означает «Давай дальше, Диана!». Джоан всегда спешит увидеть следующий номер, а потом следующий и следующий. Думаю, если дать ей волю, лето закончилось бы завтра в полдень. Нет-нет, мы обязаны Джоан очень и очень многим. Она построила этот лагерь и управляет им, так что давайте от души поаплодируем Джоан. — Все дружно хлопают в ладоши, но Диана тут же говорит:

— Стоп! Нам нужно продолжать. Значит, наше сегодняшнее шоу талантов открывает… — она достает из рукава листок бумаги и сверяется с ним: — О… хорошо. Не хочу расстраивать вас, но сейчас Маргарита из домика искусств и ремесел споет нам свою собственную песню. Аплодисменты Маргарите!

Из колонок звучит музыка, и Диана уходит со сцены. На подмостки выходит Маргарита и начинает изображать Бьорк, о чем счастливо не подозревает. Шоу идет своим чередом, Диана объявляет все новые и новые номера. Тина и Лиза — водители катера — исполняют вполне приличный кавер песни Тиган и Сары; Кристал отбивает чечетку; Ребекка, руководительница походов на каноэ, представляет кавер песни Indigo Girls (она уже давно соперничает с Тиной и Лизой в исполнении каверов); Карл, стройный немецкий юноша, владелец фермы, обычно одетый в комбинезон, выходит на сцену в коротких, усыпанных блестками шортах и короткой майке и танцует под песню группы Years & Years; другие вожатые показывают фокусы, акробатические номера, поют, танцуют, и все это преисполнено гейской гордости. Кто-то из зрителей начинает танцевать под музыкальные номера. Это все равно что побывать за один вечер в десятке гей-клубов — по крайней мере, я представляю себе гей-клубы именно так, хотя не был ни в одном из них (их очень немного в провинциальном Огайо, а отвезти меня в Кливленд некому). Даже Хадсон встает и тянет меня танцевать, когда Пабло, один из вожатых-теннисистов, представляет диджейский микс из песен Мадонны. Хадсон кладет руку мне на талию, и мы с ним двигаемся под эту музыку, пока я не соображаю, что никогда не учился танцевать в мужском стиле и что трясу бедрами гораздо энергичнее, чем он. Тогда я начинаю подражать ему и медленно покачиваюсь из стороны в сторону, но это кажется мне каким-то неуклюжим и неудобным, и скоро наши движения становятся несогласованными. Когда звучит ремикс What It Feels Like for a Girl, он, смеясь, наклоняется ко мне:

— Танцы — не твоя стихия? — спрашивает он.

Я проглатываю грубый ответ о том, что, вообще-то, я один из лучших танцоров в лагере и меня сдерживает лишь отсутствие стиля у партнера. Но, впрочем, я действительно должен казаться Хадсону плохим танцором — это часть моего плана.

— Никогда прежде не танцевал с парнем. — И это правда. О боже, это правда! А сейчас я танцую с ним! Хадсон притягивает меня ближе к себе. Наши животы соприкасаются, и мне приходится немного отстраниться, чтобы он не почувствовал моего возбуждения.

— Просто покачивайся в соответствии с ритмом. — Он кладет мне на талию другую руку. — И обними меня.

Что я и делаю. Кладу руки ему на плечи, едва удержавшись от того, чтобы не обнять его за шею, и мы продолжаем покачиваться как десятилетние мальчики, подражающие взрослым на свадебной вечеринке, и продолжаем делать это до тех пор, пока не заканчивается песня I Rise и кто-то из вожатых не начинает жонглировать. Мы с Хадсоном садимся, он кладет руку мне на ногу и сжимает ее, и я смотрю на Джорджа, строящего мне сердитую рожицу. Все идет очень хорошо.

В конце шоу Диана обычно поет под фонограмму песни из мюзикла, который будет представлен в текущем году, и на этот раз она исполняет страстную версию Honestly Sincere. Как правило, в конце шоу она спускается в зал и садится на колени Джоан или флиртует с Космо, но на этот раз устремляется прямо ко мне, протискивая свой необъятный зад между сиденьями, и, оказавшись передо мной, поет и, наклонившись, заправляет мои волосы за уши — или она сделала бы это, если бы я решительно не отпрянул от нее.