— Она вдохновляет меня! — говорит Кристал, еще одна вожатая домика и к тому же хореограф у Марка. У нее вьющиеся светлые волосы до плеч, и она всегда носит свободного покроя юбки и блузки в деревенском стиле. А сейчас она танцует, но не под музыку, а, насколько я могу судить, под какую-то мелодию, звучащую у нее в голове.

— Хорошо. — Моя нога уже притоптывает, мне хочется присоединиться к ребятам. Хочется танцевать с ними. Делаю шаг вперед. Хадсон у себя в домике. Он меня не увидит.

Я уже танцую. Вращение, руки вверх, запрокидывание головы. Шаги взад-вперед. Это так хорошо. Весь год я добивался того, чтобы мои движения стали совершенно обычными, неуклюжими, грубыми. На память приходили размахивающие передними лапами обезьяны. И теперь так здорово вспомнить о своей былой элегантности. Двигаться ритмично. Стать самим собой.

Марк выключает магнитофон и хлопает в ладоши.

— Ладно, — говорит он. — Новичков среди вас нет, и нам нет нужды знакомиться. Давайте сразу перейдем к расписанию. Театральная студия будет работать в первой половине дня, прослушивание состоится завтра, и я надеюсь, вы все придете подготовленными. А время после обеда вы будете проводить по своему усмотрению. Порядок вам известен. Вы обводите интересующие вас занятия кружком, и мы смотрим, не окажется ли где-то слишком много желающих.

Кристал раздает блокноты со списками всяческих занятий. Смотрю в свой блокнот. Приключения на открытом воздухе — сразу после завтрака, как и театральная студия. Делаю глубокий вдох и обвожу это название карандашом. Мне тут же становится жаль театра, но таков уж мой план. Мне будет не хватать пения, танцев, закулисного хаоса… на какое-то время меня захлестывают воспоминания о прошлом лете, о той дикой радости, которую мне все это доставляло. Но так будет на следующий год. Нынешнее лето я посвящу предпочтениям Хадсона. Иначе мне придется видеть его гораздо реже.

Джордж заглядывает в мой блокнот и цокает языком:

— Ничего себе!.

— Меня попросил Хадсон, — отзываюсь я.

— А ты хочешь сделать его счастливым. Ну конечно.

Обвожу дообеденные уроки плавания и пытаюсь сообразить, что еще обведет Хадсон — возможно, спорт, а это означает тач-футбол и кикбол. Годится. Я довольно много играл в эти игры на уроках физкультуры. К счастью, у меня остается время для искусств и ремесел после обеда — тогда же, когда этим будут заниматься Джордж и Эшли. А под конец дня у всего лагеря свободное время у бассейна. Отдаю блокнот Кристал, и она озадаченно смотрит в него.

— Ты забыл обвести театр, — протягивает она его мне.

— Я… — У меня пересыхает горло, и я кашляю. — В этом году я не буду принимать участия в спектакле.

Кристал смотрит на меня так, будто я признался в убийстве ее домашнего кролика. Ее лицо розовеет, рот открывается, и она оглядывается на Марка, затем снова смотрит на меня, затем на Марка, до тех пор, пока он не подходит и не заглядывает в мой блокнот. Он хмурится.

— О’кей, Дал. — Какое-то время на его лице остается хмурое выражение, но потом оно разглаживается. Но все равно он выглядит обеспокоенным:

— И что… это значит? Ты в порядке? Может, ты ударился головой? Кто-то заставляет тебя поступать так? Мой психотерапевт говорит, что неожиданные перемены в поведении человека — результат травмы.

— Что? Я просто… хочу измениться.

— Он делает это ради одного мальчика, — поясняет Эшли.

— Ради мальчика? — практически кричит Марк. — Ради него ты хочешь сменить свой имидж! Он, наверное, один из этих «натуралоподобных» типов! Солнышко, если он сосет… — Он делает паузу и улыбается. — Если он целует тебя, значит, он не натурал. Без обид, Джен, — обращается он к одной из девочек. — Бисексуалы могут вести себя как гетеросексуалы и при этом оставаться суперквирными, но мы говорим сейчас о мужчинах, которые не хотят, чтобы их считали геями до тех пор, пока их чле… — Он снова замолкает и улыбается. У Марка уже были неприятности из-за его чересчур выразительного языка. — До тех пор, пока они не начнут обжиматься с мальчиками. Они ненавидят и себя, и тебя. Они не стоят того, чтобы тратить на них время, а тем более менять весь свой гардероб. — Он говорит так громко, что его, должно быть, слышно снаружи. — Нужно будет записаться на сдвоенный сеанс у доктора Грабера, — бормочет он уже себе под нос.

— Он не ведет себя как натурал, — возражаю я.

— Он masc4masc. — буркает Джордж.

— Да какая разница? — возмущается Марк. — И кто это говорит? Он сам во время костра?

— Мы нашли его профиль на сайте знакомств. — говорит Джордж. И это правда. В прошлом году, когда приезжали родители, они привезли мой телефон, и я пошарил в Интернете — просто для того, чтобы проверить, есть ли там его профиль, а может, и фотографии — и они там были: ХадсонРокс, пять футов одиннадцать дюймов, атлетическое сложение, masc4masc. Словно мы сами не могли судить об этом по тем мальчикам, с которыми он мутил в лагере.

Марк вздыхает и, взяв меня за плечо, наклоняется, чтобы заглянуть в глаза.

— Послушай, Дал, Рэнди, без разницы, как ты там себя называешь. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. А ты счастлив? Разве тебе не хочется надеть тот пурпурный свитер, что ты носил каждое лето? Не хочется участвовать в спектакле?

— Я… — Делаю глубокий вдох. — Я хочу этого. Но я хочу и чего-то еще. Но не могу иметь и то, и другое. Я хочу Хадсона.

Марк отпускает меня и выпрямляется.

— Все вернули нам блокноты? Прекрасно. А теперь давайте еще потанцуем. — Он включает музыку, и все опять начинают танцевать. Но я сажусь на кровать, обхватив голову руками, и стараюсь стряхнуть с себя ощущение того, что хотя я знаю — мой план сработает, мне придется подвести многих. Делаю еще один глубокий вдох. «Хадсон стоит того, — напоминаю я себе. — Он стоит всего, с чем мне придется распроститься».

Три

ПРОШЛОЕ ЛЕТО

Мне, вообще-то, по фигу лагерные цветовые игры. Те три дня, когда обычные занятия заменяются эстафетным бегом, захватом флага и рисованием плакатов, а бесполезные очки накапливаются, подобно упаковкам от презервативов на лодочной станции. В этом нет ничего веселого. Марк проклинает игры — говорит, три дня без репетиций и издаваемые нами вопли вредят голосовым связкам, и все дело тут в том, что Джоан пытается саботировать его постановки. Лагерь разделяют на две команды — при этом соседи по домику всегда оказываются вместе, дабы между ними не было конфликтов, — и в нынешнем году мы Зеленые. Это не мой любимый цвет, и я не тяготею к зеленой одежде, но все же у меня есть потрясные белые шорты, отделанные зеленой кружевной тесьмой. Плюс черная рубашка. Думаю, этого достаточно, чтобы соответствовать духу команды. И, по крайней мере, я не Оранжевый. Я не знаю, что мог бы надеть в этом случае. Кроме того, Хадсон в нашей команде. И не просто ее рядовой член, а капитан — один из восьмерых ребят, выбранных, чтобы вести в бой свой цвет, в каждой команде по четыре таких капитана. Каждый из них своего рода армейский генерал и чирлидер в одном лице. И Хадсон воспринимает это как миссию, возложенную на него самим Господом Богом. Вот он, стоит на платформе с тремя другими генералами — в ярко-зеленой рубашке поло и совершенно не подходящих к ней шортах цвета хаки. Под глазами у него нарисованы зеленые полосы, будто он подался в футболисты, и он даже опрыскал волосы зеленой пенкой для волос. Он размахивает зеленым флагом и кричит.

— Вперед, ядреные Зеленые, — вопит он вместе с другими генералами. На противоположном конце футбольного поля сияет команда Оранжевых. Еще одна причина радоваться тому, что я не Оранжевый, то, что этот цвет ни с чем не рифмуется.

Джордж сидит справа от меня, он накрашен зелеными тенями для век, на нем комбинезон цвета листвы в золотых звездах. Эшли слева от меня, в черной майке и обрезанных джинсах. Из кармана торчит зеленая бандана, которую ей дал кто-то из вожатых.

— У меня такое чувство, будто мы члены какой-то секты, — жалуется она.

— Мы в армии, — поправляет ее Джордж. — То есть в секте, которая открыто сражается с другой сектой. В отличие от тех, кто ведет тайную войну.

— Это будет интересно, — говорю я, глядя, как Хадсон скачет взад-вперед на платформе. — Как вы думаете, трусы у него тоже зеленые?

— Если у этого парня есть что-то кроме «забавных боксеров» с изображением ломтиков бекона или чего-то в этом роде, я съем собственные трусы, — обещает Джордж. — Хотя, должен заметить, мазки под его глазами сделаны мастерски. Интересно, кто его красил?

— Зеленые плавки, — продолжаю размышлять я вслух. — Буду представлять его в зеленых плавках.

— Как это вульгарно, — содрогается Эшли. — Я не обязана выслушивать твои фантазии.

— Лапонька, ведь именно ты произнесла сегодня пятиминутный монолог о пурпурном бикини Дженис, — напоминаю я.

Эшли тянется к траве и выдергивает несколько травинок. Я же продолжаю наблюдать за Хадсоном.

— До чего он симпатичный. Даже в этом наряде.

— Да, он такой, — соглашается Джордж. — Симпатичный, мужественный, ведущий себя как натурал, как все это ни назови. И он имеет дело только с ему подобными.