Элеанор Браунлей

Голос сердца

ГЛАВА ПЕРВАЯ

«Этот телефонный разговор никогда не закончится!»

Нина Своуп на долю секунды замерла в испуге, теряясь в сомнениях, билась ли эта мысль в голове или она произнесла ее вслух. Но нет, в трубке продолжал звучать голос Седрика Стейнвея с такими правильными, истинно британскими интонациями. Он неторопливо рассказывал немного скандальную историю об известном лондонском антикваре, специализирующемся на китайском фарфоре, и, как выяснилось совсем недавно, обладателе слишком большого количества подделок, что никак нельзя было объяснить простой оплошностью.

— … нельзя надеяться на то, что никто ни о чем не догадается, моя дорогая.

— Все тайное рано или поздно становится явным, — согласилась Нина, свободной рукой заправляя за ухо выбившуюся прядь волос.

Она бросила взгляд на часы, стоявшие на ее письменном столе. Купленные по совету Седрика, уважаемого лондонского антиквара, они служили прекрасным напоминанием о первой деловой поездке Нины в британскую столицу. В данный момент стрелки часов показывали, что до встречи, на которую Нине очень не хотелось опаздывать, осталось менее пятнадцати минут. Хотя она всегда была рада возможности побеседовать с Седриком — милым человеком и верным другом — сейчас надо было найти способ, как можно быстрее и тактичнее закончить разговор.

— А вы не собираетесь в ближайшем времени в Нью-Йорк? — спросила она. — Марисса только вчера говорила о том, что мы давно не виделись с вами.

— Для меня было бы счастьем встретиться с одной из моих самых любимых художниц-декораторов и ее бывшей помощницей, а теперь преуспевающим антикваром, — галантно ответил Седрик. — Но боюсь, что мой преклонный возраст явится помехой для столь дальнего путешествия. Хотя я, наверное, соберусь с силами и приеду в Нью-Йорк на аукцион, где будет распродаваться имущество Патриции Росситер. Есть ли какие-нибудь новости по этому поводу?

Нина почувствовала, как сердце на миг замерло, а потом забилось в бешеном ритме.

— Никаких официальных сообщений нет, — стараясь не выдать своего смятения, ответила она.

Нина откинулась на спинку стула, и взгляд ее заскользил по прекрасно обставленному кабинету, по шкафам, полки которых были заполнены коллекционными безделушками, книгами и журналами по дизайну и антиквариату, каталогами и фотографиями роскошных интерьеров. Патриция Росситер занимала особое, почетное место среди художников-декораторов, и ее смерть вызвала многочисленные толки и любопытство к оставленному этой дамой наследству.

— Бедная женщина умерла всего шесть недель назад, и потребуется время, чтобы дать точную оценку ее имуществу. Я думаю, что одна только нью-йоркская квартира Патриции Росситер представляет собой волшебную пещеру с сокровищами.

— Абсолютно согласен. Но Патриция не была обычным собирателем ценностей. Каждый предмет в коллекции несет на себе отпечаток ее личности, — сообщил Седрик. Хотя он некоторое время назад и отошел от дел, передав галерею по продаже антиквариата на Нью-Бонд-стрит своему любимому внуку, Седрик не утратил интереса к делам в этой сфере. — Стол в библиотеке Патриции украшает шкатулка для письменных принадлежностей императрицы Александры работы Фаберже, обитая кожей и парчой.

— А письма, что находились в коробке, тоже достались на тех торгах Патриции?

— Я как-то раз задал такой же вопрос Патриции, но она не ответила на него, — хмыкнул Седрик. — И я бы советовал тебе приобрести эту шкатулку на аукционе, если, конечно, Патриция не завещала ее кому-нибудь.

— Седрик, вы же прекрасно знаете, что я никогда не сделаю такую покупку. То, что носит клеймо Фаберже, никак нельзя назвать «небольшими предметами». Марисса правильно когда-то назвала пасхальное яйцо Фаберже «громадиной».

— «Громадина»?! Разве можно употреблять такое слово применительно к ювелирному изделию? Ну что ж, — Седрик негромко кашлянул. — Так ты собираешься приехать в Лондон в июне?

— Обязательно, пока не иссякнет ручеек из стэффордширских фарфоровых собачек, викторианских серебряных рамочек и флакончиков для духов, — бодро ответила Нина, хотя чутье подсказывало ей, что сегодня Седрик чем-то озабочен. — С вами все в порядке? — осторожно спросила Нина.

Хотя они и были давними друзьями, природная сдержанность Седрика воздвигла невидимый, но вполне ощутимый барьер в их отношениях.

— Да, я прекрасно себя чувствую. Спасибо за беспокойство, столь несвойственное нынешнему молодому поколению. Однако должен признаться, что мерзкая лондонская зима начинает действовать мне на нервы. Холод, слякоть и никаких надежд на потепление. А как в Нью-Йорке?

— Сегодня солнечно, но холодно, — усилием воли Нина заставила себя отвести глаза от часов, устремила взгляд на поверхность своего письменного стола и принялась болтать о погоде. Этот солидных размеров стол был изготовлен Киттинджером в 1920 году. Нина приобрела его в антикварной лавке девять лет назад, когда только открывала свое дело. На столе рядом с голубым кувшинчиком с ярко-красными гвоздиками стояла японская лакированная коробка для газетных вырезок, лежала большая кожаная тетрадь с записями деловых встреч и дневная корреспонденция. — Так что потеплеет, скорее всего, не скоро.

— Ну что ж, тогда обсудим наши планы на июнь. Мы посетим выставку-продажу антиквариата в «Гроусвенор Хаус», а затем я поведу тебя обедать в … Нет, пока не скажу куда, но не сомневаюсь, что ты будешь приятно удивлена, и мы с тобой поговорим о Патриции Росситер. К тому времени, я надеюсь, тебе будет о чем рассказать.

— Что вы имеете в виду? — от изумления Нина резко выпрямилась на стуле и машинально коснулась правой рукой нитки жемчуга на шее. Седрик был очень влиятельным человеком с широким кругом знакомств, и вряд ли бы нашелся такой секрет, в который он не был бы посвящен. Но неужели ему известна и ее тайна? Маловероятно, но на всякий случай Нина решила запутать следы. — Я не входила в круг приближенных к Патриции Росситер. Она славилась тем, что умела найти молодых талантливых художников-дизайнеров и вывести их на верную дорогу, но все они были мужчинами. Поэтому Патриция вряд ли бы обратила внимание на мою персону, — заключила Нина, бросив против воли взгляд на часы.

— Если бы она познакомилась с тобой, то тут же бы взяла тебя под свое крылышко, — заверил Седрик. — Что касается меня, то должен признаться, ничего нет приятнее, чем поболтать с молодой привлекательной женщиной в день Святого Валентина. Но надеюсь, я тебя не отвлекаю от дел?

Наконец-то появилась возможность улизнуть.

— Седрик, беседа с вами доставляет мне огромное удовольствие, но я приглашена на обед. Точнее, меня ждет свидание вслепую — с незнакомым мужчиной, — добавила Нина, практически не искажая правды.

— Тогда я не стану тебя задерживать ни на мгновение. — Седрик при всем своем обаянии мог быть резким, когда чувствовал, что собеседник стремится закончить разговор раньше, чем это планировал он сам, Но, в первую очередь, он был рыцарем и потому галантно закончил: — И должен признаться, что очень завидую тому, кто составит тебе сегодня компанию.

Пообещав сразу же позвонить ему, как только узнает что-нибудь новое, Нина с облегчением повесила трубку и быстро встала. Ей предстояло преодолеть расстояние в один квартал до ресторана, где ее должен был ждать мужчина по имени Беннет Уортон. В свои тридцать четыре года Нина научилась действовать с максимальной эффективностью, не создавая при этом суеты.

В зеркале, прикрепленном к внутренней дверце шкафа для одежды, она критически оглядела свой тщательно наложенный макияж, слегка напудрилась, провела щеткой по волосам, остриженным до плеч, и осталась довольна. В одежде Нина предпочитала классический стиль, невзирая на все веяния моды, и для сегодняшней встречи выбрала черную шерстяную плиссированную юбку, шелковую жаккардовую блузку с высокой стойкой и роскошный длинный жакет. Этот комплект уже три года являлся неотъемлемой частью зимнего гардероба, и Нина рассчитывала, что он послужит ей как минимум еще столько же.

Нина включила автоответчик, накинула норковую шубу, проверила, не забыла ли ключи и лежат ли в сумочке очки — на тот случай, если подведут контактные линзы, погасила свет, вышла из своего кабинета, пересекла демонстрационный зал, чувствуя, что сердце ее начало биться учащенно.

«НИНА СВОУП. АНТИКВАРНЫЕ ВЕЩИ. ТОРГОВЛЯ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ПО ПРИГЛАШЕНИЯМ». Надпись, сделанная золотой краской, привлекала внимание, и Нина бросила мимолетный взгляд на свой торговый зал. Он напоминал уютную гостиную, и каждая вещь имела свое особое место, подчеркивающее ее достоинства.

«Я бы не волновалась, если бы это на самом деле было свидание с незнакомым мужчиной, — подумала Нина, торопливо направляясь к лифтам. — Поэтому я должна постоянно напоминать себе, что иду на обычную, скучную, деловую встречу. Мне все известно и незачем волноваться».

В здании, где находился офис Нины, располагались демонстрационные залы, в которых можно было приобрести мебель, ткани, обои и ковры, и лифты явно не справлялись с наплывом посетителей. На семнадцатом этаже, отведенном под антикварные безделушки, Нина вошла в полупустой лифт, но на каждой остановке по пути вниз в него входили дамы в роскошных шубах и мужчины в не менее дорогих пальто. Очень скоро Нина оказалась прижатой к задней стенке кабины. К счастью, она не страдала клаустрофобией, была выше среднего роста и за девять лет работы в этом здании успела более или менее свыкнуться с дискомфортом, поэтому, стараясь не обращать внимания на стоявших рядом людей, принялась размышлять о Беннете Уортоне. По телефону голос его звучал довольно приятно, но Нина знала нескольких мужчин с благозвучными голосами, которые выглядели отпетыми бандитами. Беседу Уортон вел обстоятельно, как и подобает юристу — любая мелочь была всесторонне обсуждена и согласована, в том числе и вопрос о ресторане, где они должны были пообедать.

Лифт наконец остановился на первом этаже, и Нина повернула налево к выходу в сторону Пятьдесят восьмой улицы, на ходу натягивая перчатки и накидывая на голову черный итальянский кашемировый шарф.

Накануне, когда Беннет Уортон позвонил и пригласил ее пообедать, чтобы в неофициальной обстановке обсудить кое-какие вопросы, Нина предложила встретиться в своем любимом ресторанчике.

Беннет возразил, что в нем тесно, всегда много народу и шумно, и предложил встретиться в «Фелидии». Нина отказалась под предлогом того, что «Фелидия» славится своей великолепной итальянской кухней и деловые разговоры помешают им наслаждаться едой. В конце концов они решили пообедать в новом французском ресторане, который находился неподалеку от ее офиса.

Было пять минут пополудни. Нина поежилась от порывов ледяного ветра, налетающего с Ист-Ривер, но настроение у нее заметно улучшилось. Даже если этот обед выльется в заурядную деловую встречу, все равно было приятно, что он состоится в день Святого Валентина и любой, кто увидит ее в компании незнакомца, решит, что у нее настоящее свидание.

Хотя на самом деле это совсем не свидание и скоро, очень скоро ее тайна будет раскрыта, хотя Нине очень не хотелось, чтобы этот секрет ее семьи стал достоянием гласности и давал пищу сплетням и газетным публикациям. Она умела хранить тайны, как, собственно, и Патриция Росситер. Патриция была бы ею довольна. Ведь она все-таки родная внучка Патриции. Не правда ли?

После холодного, пронизывающего ветра в ресторане было особенно уютно и тепло. Миновав бар с немногочисленными посетителями и направляясь в обеденный зал, Нина попыталась догадаться, кто из присутствующих мужчин может оказаться Беннетом Уортоном.

«Этот слишком стар, его сосед похож на головореза, а тот слишком увлечен своей рюмкой», — подумала Нина и наконец заметила мужчину, в одиночестве сидящего на кожаном диванчике справа от бара.

Почувствовав на себе ее взгляд, незнакомец отвлекся от листа бумаги, лежащего перед ним, и посмотрел на Нину. Лицо его медленно осветилось улыбкой, и он поднялся навстречу Нине, которая в сопровождении появившегося метрдотеля направлялась к его столику.

«Иногда закон средних начинает действовать в пользу одиноких женщин, пусть даже на короткий промежуток времени», — подумала Нина, пожимая руку Беннету Уортону и чувствуя в душе радость от того, что он не обманул ее ожиданий. Беннет был выше ее ростом, темноволосым, и Нине очень понравились его глаза: умные, внимательные и яркие, напоминавшие серые сапфиры. Она поняла, что Беннет также изучает ее, но это доставило ей удовольствие, потому что она инстинктивно ощутила, что он одобряет то, что видит в данный момент перед собой. В его взгляде появилось восхищение, и Нина тепло улыбнулась в ответ, почувствовав себя легко и свободно еще до того, как были произнесены первые слова.

— Надеюсь, что не заставила вас долго ждать, — проговорила она, опустившись на банкетку и оказавшись лицом к лицу со своим собеседником. Беннет выбрал очень удачный столик: они могли спокойно беседовать, не опасаясь, что им помешают, и одновременно могли наблюдать, что происходило в зале.

— Лифты в нашем здании ползают, как черепахи, — с улыбкой сказала она.

— У нас они не лучше, — отозвался Бен и широко улыбнулся в ответ, хотя всегда старался придерживаться одного профессионального правила — вести себя с клиентами сдержанно.

Он уловил слабый аромат «Шанель № 5». Его всегда привлекали женщины, предпочитающие эти духи, но на этот раз Бен чувствовал, что не только благодаря волнующему его запаху Нине удалось пробить броню в его невозмутимости, присущей, как он полагал, каждому юристу.

— Я рад, что вы предоставили мне возможность немного оттаять до вашего появления. Сегодня очень холодно.

— Вчера, когда выбирали ресторан для нашей встречи, я хотела было предложить, чтобы вы пришли прямо ко мне в офис, прихватив с собой пиццу. В холодильнике у меня есть содовая, и мы бы неплохо пообедали, глядя на Третью авеню из окон моего кабинета на семнадцатом этаже, — сказала Нина, наблюдая, как официант наполняет их стаканы «Перье», и разворачивая меню.

— Я бы с удовольствием принял ваше приглашение, но боюсь, что пицца успела бы заледенеть до того, как я бы добрался до вашего офиса, — заметил Бен. — Но вы довольны нашим выбором?

— О да. Сколько я себя помню, на этом месте всегда был ресторан, обязательно французский и первоклассный, несмотря на то, что владельцы менялись каждые несколько лет. Сменялись названия, переделывался интерьер, но, к счастью, телефонный номер оставался неизменным, — сказала Нина, отпивая глоток «Перье».

Бен рассмеялся.

— Я знаю подобный ресторанчик на Беркли-стрит в Бостоне. Он столько раз переходил из рук в руки, что невозможно было запомнить лиц метрдотеля и шеф-повара. Последний раз, когда я был в Бостоне, моя бывшая жена сказала, что каждый новый владелец не менял ничего, кроме таблички со своим именем.

— Даже названия? — улыбнувшись, спросила Нина. Она не чувствовала в его присутствии скованности и с удовольствием поддерживала их легкую беседу.

Бен утвердительно кивнул в ответ.

— А вы сами из Бостона?

— Нет, вообще-то я из Филадельфии. Провел несколько лет в Калифорнии, переехал в Нью-Йорк, затем отправился в Гарвард на юридический факультет и в конце концов понял, что скучаю по Нью-Йорку.

— А я родилась и выросла на Манхэттене, — сказала Нина. — Мы жили в Сентрал-Парке еще до того, как этот район стал фешенебельным. А там, где сейчас стоит здание, в котором находится ваш офис, располагался отель под названием «Савой Плаза». Я помню, как мы с мамой ходили за покупками в «Бест и Компани» и «Де Пинна». Я любила бросать монетки в автомат, а затем поворачивать ручку, открывать маленькую дверцу и доставать оттуда всякие вкусные вещи.

— Первый автомат появился в Филадельфии, насколько я знаю, — сказал Бен, довольный, что их сближают сходные детские воспоминания. — А помните те замечательные крошечные пирожные?

— Посыпанные сахарной пудрой… конечно. И прошу меня извинить, если я напоминаю вам путеводитель по Нью-Йорку, но иногда мне хочется, чтобы вернулись те времена, когда Пятая и Мэдисон-авеню были улицами с двусторонним движением.

— Вы говорите так, словно не одобряете прогресс, — сочувственно произнес Бен.

— Что вы, я ничего не имею против прогресса — мне не очень нравятся перемены.

Неожиданно для себя они оба улыбнулись, чувствуя, что хорошо понимают друг друга. В самый первый момент, когда Бен поднял глаза от бумаг и увидел появившуюся в зале ресторана молодую женщину, он понял, что это и есть Нина Своуп, хотя она мало походила на свои изображения на фотографиях, которые ему показала Патриция. Женщина, запечатленная на снимках, выглядела не очень привлекательной и оставила его равнодушным, но теперь… встретившись с ней лицом к лицу, когда он мог видеть блеск ее волос, мягкий изгиб губ, высокие скулы, ясный взгляд опушенных густыми ресницами карих глаз, Нина произвела на него совсем другое впечатление. Бен был определенно доволен, что диван был достаточно просторным и их разделяло безопасное расстояние.

«Черт тебя подери, Патриция, — с неожиданным раздражением подумал он. — Неужели ты и сейчас оказалась права?»

Нина сосредоточенно разглядывала голубой с золотом галстук Бена от Гермеса. Обычно, когда привлекательный интеллигентный мужчина начинал смотреть на нее так же пристально, как сейчас Бен, это означало, что он пришел к неутешительному для нее выводу. Чувствуя, что Нина не соответствует его представлениям об идеале женщины, он теперь занят поиском подходящих выражений, чтобы сообщить ей об этом, стараясь как можно меньше уязвить ее гордость. Хотя в данном случае она пришла на деловую встречу и Бен вряд ли позволит себе выражать свои личные чувства.

Бен наконец прервал паузу.

— Я думаю, что Патриция сказала бы нечто похожее.

— Наконец-то, — тихо произнесла Нина, глядя ему прямо в глаза.

— Да, мы встретились здесь для того, чтобы побеседовать о Патриции, — подтвердил Бен.

Они одновременно подняли бокалы.

— За Патрицию! За добрую о ней память!

Итак, первый шаг сделан. Пора переходить к следующему. Нина отдавала себе отчет, что Бен находится в более выигрышном положении. Он располагает неизвестными ей сведениями и документами, в то время как она может рассказать только об одной-единственной встрече и о тайне, в которую ее посвятили двенадцать лет назад. Однако Нина чувствовала себя раскованно в обществе Беннета Уортона, и это давало ей возможность откровенно отвечать на его вопросы, если, конечно, Бен не станет чересчур бестактным. Но первый же его вопрос застал Нину врасплох, хотя одновременно и порадовал ее.

— Надеюсь, вы позволите мне узнать, не являются ли ваши бабушка и дедушка Своуп родственниками знаменитого журналиста Герберта Байарда Своупа?

— Конечно, я не имею ничего против вашего вопроса, но вынуждена вас огорчить. Первый из журналистов, получивший Пулитцеровскую премию, приходится нам однофамильцем и не более того, — ответила Нина. — Но я очень рада, что вы знаете, кто такой Своуп. Ведь принято думать, что до появления Вудворда и Бернштейна журналистики в двадцатом столетии просто не существовало. И раз уж мы столько внимания уделили громким именам, нельзя не вспомнить о вашей фамилии.