— В те времена, — слабо улыбнулась Фрэнсис, — не было принято говорить детям, что у них приемные родители. А что касается твоего отца, то с ним дело обстояло еще сложнее. Патриция отдала его Своупам и пообещала никогда больше не видеться с ними, и для посторонних дело выглядело так, как будто твой отец был их родным сыном.

— Звучит разумно, и я уверена, что в тот момент Патриция была рада забыть о том, что произошло. — Нина сбросила туфли и устроилась поудобнее на кушетке. — Но как же папа узнал, что его родители… не были на самом деле его родителями?

— Какая любопытная формулировка! Я думаю, что Джералд и Эва беспокоились, что произойдет какое-либо недоразумение и твой отец узнает правду, поэтому они воспользовались своим влиянием и получили второе свидетельство о рождении, в котором написано, что Пол Своуп родился в Сан-Франциско.

— До чего же все запутано в нашей семье, — заметила Нина, с трудом удерживаясь от смеха.

— Слушай дальше. Во время войны твой отец служил в армии, и когда ему поручили работу над секретным финансовым проектом, то разведка, естественно, тщательно проверила его биографию.

— Понятно. Когда отец узнал, что у него два свидетельства о рождении, он сразу понял, что за этим скрывается какая-то тайна. И когда все это выяснилось, бабушка и дедушка сказали ему, кто его настоящие родители?

— Мы, наверное, никогда не узнаем имени человека, который был его отцом. Перед нашей свадьбой Пол рассказал мне обо всем и добавил, что знает о своей матери единственное — она была очень влиятельной женщиной и эта тайна могла бы навсегда испортить ее карьеру, — Фрэнсис коснулась руки дочери. — Помнишь, что ты сказала в тот день, когда узнала, что твой папа — сын Патриции Росситер?

— Помню. Я решила, что надо было быть чудовищем, чтобы отказаться от своего ребенка, — ответила Нина, еле сдерживая слезы. — Мы тогда пережили трудное время, мне надо было выплеснуть на кого-нибудь свою злость и горечь, поэтому Патриция оказалась подходящей мишенью.

— В тот вечер, когда твой отец сказал, что нам надо сменить квартиру, я попросила его объяснить причину этого его внезапного решения. Это было после того, как ты ушла спать и мы остались вдвоем, — в голосе Фрэнсис были слышны горькие нотки. — И он в конце концов признался мне, что его навестила родная мать.

— О Боже. Бедный папа, — Нина не смогла сдержать слезы. — И ведь он ни единым словом не обмолвился, что женщина, которую я видела в его офисе, изменила нашу жизнь.

— Он не хотел, чтобы ты узнала о Патриции. Мы вряд ли бы смогли где-нибудь случайно встретить ее, потому что не входили в обширный круг знакомых Патриции. Тебя в то время привлекал мир моды, а не антиквариат, и вы не сталкивались на профессиональной почве.

— Но почему Патриция решила навестить отца? Какие у нее были мотивы?

— Насколько я знаю, эта женщина проснулась июньским утром и решила, что, поскольку ей больше нечем заняться, она пойдет и познакомится со своим родным сыном и…

— И что?

— Об этом позже, — уклонилась от прямого ответа Фрэнсис. — И ты права — тот день действительно изменил нашу жизнь. Твоего отца потряс визит Патриции. Он сказал мне, что больше ни во что не верит, в мире для него не осталось ничего святого. Я предложила ему взять отпуск и съездить куда-нибудь, но Пол отказался, потому что боялся, что, стоит ему уехать, он может никогда не вернуться к нам. Но после этой встречи он жаждал как можно скорее хоть что-нибудь в жизни, потому что чувствовал, что задыхается.

— И тогда мы переехали в этот дом, — глотая слезы, выговорила Нина. Она достала из кармана носовой платок и вытерла слезы. — И до того момента, когда Патриция появилась у дверей моего демонстрационного зала, мы ничего не слышали о ней.

— Отец сказал, что не хочет больше ее видеть.

— Что? — не поверила Нина.

— Он сказал, что не хочет ее видеть и что своим появлением она только усложнила его жизнь, — Фрэнсис сделала паузу. — Если Пол хотел причинить Патриции боль, то, наверное, он добился своего. Но она, скорее всего, считала, что поступает правильно и не ожидала от него такой реакции.

— Было время, когда я была уверена, что буду всю жизнь ненавидеть Патрицию за то, что она сделала.

— А вышло так, что ты угощала ее чаем в своем офисе.

— Я просто поняла, что не хочу превратиться в одну из тех женщин, которые только и делают, что вспоминают старые обиды. Я не хочу обсуждать, правильно ли она поступила, и не хочу осуждать ее, но думаю, что Патриция должна была хранить тайну до конца.

— Я всегда думала точно так же. Патриция знала, что приемные родители Пола — прекрасные люди, что он получил великолепное образование и сделал удачную карьеру. Чего еще можно было желать?

Нина обняла мать.

— Мы с тобой никогда уже не узнаем, что вдруг привело Патрицию в офис моего отца, но я прочитала достаточное количество детективов и думаю, что ею двигал тот же инстинкт, который заставляет преступников возвращаться на место совершения преступления. Мама, я надеялась вызвать у тебя улыбку, — добавила она, видя, что лицо Фрэнсис осталось мрачным.

— Я думаю, что Патриция преследовала иную цель. К тому времени, когда она решила установить контакт с твоим отцом, признание его своим ребенком на старости лет хоть и было скандальным фактом, но уже не могло нанести болезненного удара по ее репутации.

— Мы никогда раньше не говорили об этом. — Нина поднялась и подошла к окну. Она остановилась возле стола из красного дерева, на котором стояли семейные фотографии в рамках и фарфоровые безделушки. Этот столик они купили в маленьком антикварном магазинчике в Дублине тем летом, когда Нине было шестнадцать лет. — Посмотри, как метет.

— Люблю, когда идет снег. Он скрывает всю грязь и делает окружающий мир красивым, — тихо сказала мать, подойдя к ней и легонько погладив Нину по шее. — То, что я тебе не сказала сразу… Патриция отдала отцу несколько писем.

— Что это за письма? — спросила Нина дрогнувшим голосом.

— Письма от Джералда и Эвы, написанные сразу после того, как они вернулись в Сан-Франциско. И письмо, написанное самой Патрицией, в котором она подтверждает, что Пол Своуп действительно ее родной сын, и сообщает все подробности этой истории. Патриция сказала твоему отцу, что это письмо может когда-нибудь пригодиться ему.

— Где эти письма? — спросила Нина. Ей начало казаться, что она спит и видит странный сон.

— Они лежат в металлической коробке, которую я храню в туалетном столе в своей спальне.

— Ты мне их покажешь завтра?

— Нина, ты… ты ведь не собираешься?

— Не знаю, мама. Честное слово, не знаю. Мне кажется, что я складываю головоломку из крошечных, случайно найденных частей, — выговорила Нина.

— Как ты думаешь, папа хотел бы, чтобы ты объявила себя наследницей Патриции?

— Мама, эмоции в таком вопросе могут только помешать. Это юридическая проблема, которая должна быть решена положенным законным путем. Кроме того, юристы могут в любой день обнаружить пропавшее завещание Патриции, — несмотря на свои слова, Нина почему-то не верила в то, что говорила. И она на самом деле не знала, что делать.

— От эмоций никуда не денешься, как бы ни хотелось забыть о них, — мягко сказала Фрэнсис.

Нина нежно обняла мать.

— Да, ты права, и мне будет очень нелегко принять решение.

— Скорее всего, Беннет Уортон начнет без конца звонить тебе и не отстанет до тех пор, пока ты не передумаешь.

— Я надеюсь, он понимает, что это самый легкий способ заставить меня придерживаться уже принятого решения, — ответила Нина и посмотрела матери прямо в глаза. — Или ты надеешься, что он все равно поступит таким образом?

— А что страшного произойдет, если ты по-прежнему будешь возражать против огласки? — Фрэнсис помолчала. — Во всяком случае, тогда никто не узнает, что Патриция была твоей бабушкой.

— Разве я должна стыдиться своего родства с нею?

— Нет, но и нет смысла его рекламировать.

— Все тайное рано или поздно становится явным, — заметила Нина и вновь устремила взгляд на падающий снег. Она чувствовала себя растерянной и подавленной. — Патриция посвятила в свою тайну Беннета Уортона, и вполне возможно, что она рассказала обо мне еще кому-нибудь. А вдруг какой-нибудь амбициозный писатель решит написать биографию Патриции Росситер? Мама, речь идет не о постыдных тайнах, а о фактах из ее жизни, которые до сих пор не были обнародованы.

Наступила долгая пауза. Наконец Фрэнсис заговорила:

— Хорошо, я отдам тебе эти письма. Единственное, чего я боюсь, что вся эта история может причинить тебе боль. Ты всегда была такой чувствительной и ранимой.

— Годы, проведенные в деловом мире, сделали меня весьма толстокожей, — усмехнулась Нина.

— Ты представляешь, что произойдет, когда ты объявишь, что Патриция Росситер была твоей бабушкой? — спросила Фрэнсис. — Люди сразу скажут, что поступила так ради денег и для того, чтобы стать знаменитой.

— Если будет найдено новое завещание и я буду в нем упомянута, они не станут так говорить.

— Тогда оставь все как есть и жди, что будет дальше.

Нина не ответила. Фрэнсис сказала о том, что раньше не приходило ей в голову. Действительно, каково ей будет в роли внучки Патриции Росситер? Может быть, на самом деле не стоит ворошить прошлое? Но Нина инстинктивно чувствовала, что, независимо от ее воли, скоро этот секрет перестанет быть тайной для окружающих. Начнутся перешептывания, недомолвки, косые взгляды. Нет, наверное, стоит ей самой сделать первый шаг, чтобы иметь возможность контролировать ситуацию.

— Нина, пожалуйста, не молчи.

— Не волнуйся. Я не подсчитывала в уме деньги Патриции.

Фрэнсис наконец улыбнулась.

— Я не рассчитывала на подобный ответ.

— Значит, ты хочешь, чтобы я выкинула из головы эту проблему и подождала, пока будет найдено последнее завещание, в котором я упомянута? — Нина поцеловала мать в щеку. — Я бы с удовольствием поступила так ради тебя, но не могу.

— Ты приняла решение?

— Нет. И в том, что я ответила отрицательно, нет ничего плохого. Таков мой ответ, хотя людям и не нравится, когда им отказывают. — Ника произнесла это с шутливой интонацией в то время, как они отвернулись от окна и направились на кухню, чтобы вымыть посуду. — Такой ответ пришел мне в голову вчера и показался правильным, но теперь я не уверена, что он окончательный. Я должна спокойно поразмыслить над всеми последствиями своего решения и только тогда прийти к определенному выводу.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Две недели спустя, субботним утром, Беннет Уортон и Оливер Уотсон вышли из здания на Пятой авеню, где находилась квартира адвоката. Отказавшись от предложения привратника вызвать такси, они перешли улицу и двинулись в направлении центра города. Было прохладно, но заметно теплее по сравнению с недавними холодами.

— Доктор рекомендовал проходить как минимум милю пешком каждый уик-энд, — поделился с коллегой Оливер, когда они переходили Семьдесят девятую улицу. — Я не имею ничего против физической нагрузки, и, кроме того, меня весьма согревает мысль о том, что в миле от моей квартиры находится отель «Плаза».

Бен рассмеялся, оценив по достоинству чувство юмора своего пожилого спутника.

— Мы пропустим по рюмочке, когда дойдем до «Плазы», — сказал он. — Я хочу поговорить с вами о наследстве Росситер.

— А-а, — протянул Оливер, заметно помрачнев. — Последнее завещание до сих пор не нашли?

— Существует ли оно на самом деле?

— Конечно. Почему вы спрашиваете?

— Нина Своуп во время нашей встречи высказала интересную мысль. Нина предположила, что у Патриции перед смертью помутился рассудок и она выдумала всю эту историю с новым завещанием.

— Если бы речь шла о любой другой женщине, это было бы вполне возможно. Но Патриция… — Оливер отрицательно покачал головой.

— Тогда почему же завещание до сих пор не найдено?

— Терпение, Беннет, терпение.

— Оливер, вы прекрасно понимаете, что я готов ждать бесконечно, но беспокоюсь о соблюдении закона.

— Вы правы. В течение девяти месяцев со дня смерти Патриции должны быть уплачены налоги на наследство, и пока вопрос о наследстве будет оставаться открытым, мы обязаны представлять налоговую декларацию, — вздохнул Оливер. — А поскольку эти вопросы, как и другие, связанные с имуществом, входят в ваши обязанности, то естественно, что вы заинтересованы урегулировать вопрос о наследстве как можно скорее.

— Судя по всему, это случится не скоро.

— Да, но мы независимо ни от чего получим хороший гонорар. В соответствии с законом вам идут пять процентов от первой сотни тысяч долларов, четыре процента от следующих двухсот тысяч долларов и так далее.

Следующий квартал спутники проследовали молча. По пути им попадались прогуливающиеся туристы, семьи, направлявшиеся в музей «Метрополитен», целеустремленные любители спортивной ходьбы и бега трусцой. Наконец Бен собрался с мыслями и прервал молчание.

— Я пытался определить размеры наследства Патриции. Приблизительная сумма, с учетом недвижимости, составляет четыре с половиной миллиона долларов.

— Около того, — кивнул Оливер. — Но не забудьте о ее драгоценностях, коллекции живописи, ценных бумагах и мебели. Все это было приобретено до того, как цены на антикварные вещи, картины и драгоценные камни стали безумно высокими.

— Тогда почему же Нина Своуп не хочет объявить себя единственной наследницей Патриции?

— Трудно сказать, — задумчиво ответил Оливер. — Может быть, она не хочет иметь ничего общего со своей бабушкой.

— Вряд ли. И если бы это было на самом деле так, я думаю, что Нина сразу бы сказала мне, что рада, что старуха умерла и она не хочет ничего знать о ее деньгах, — сказал Бен. — Вряд ли Нина спустя столько времени питает к Патриции недобрые чувства. И кстати, вы не знаете, каким было финансовое положение Своупов?

— Думаю, что их можно назвать довольно богатыми людьми. Пол был преуспевающим финансовым советником, но они с супругой не любили пускать деньги на ветер, они редко появлялись в обществе. У них с Фрэнсис не было больших амбиций.

— Вы были с ними знакомы?

— Немного, — на губах Оливера появилась улыбка. — Помню зиму, лет двадцать назад, когда мы с Джорджиной посещали какое-нибудь благотворительное мероприятие, то обязательно оказывались за одним столиком с Полом и Фрэнсис. Забавно.

— Вы тогда знали…

— Нет.

Опять наступила пауза. До Семьдесят второй улицы ни один из спутников не произнес ни слова. Наконец Оливер заговорил:

— Чтобы ответить на ваш вопрос, скажу, что у родителей Нины было достаточно денег, чтобы жить в этом очень дорогом городе, дать дочери возможность учиться в частных школах и много путешествовать. Но они никогда не выставляли напоказ свое богатство.

— Патриция мне говорила, что фирма Нины процветает.

— Знаю, и это означает, что она не нуждается в наследстве только для того, чтобы поправить свое финансовое положение, — Оливер внимательно посмотрел на Бена. — Как вы считаете, Нина может передумать?

— Возможно, — сохраняя непроницаемое выражение лица, ответил Бен.

— А вы не думали о том, чтобы как-то… повлиять на нее?

— Оливер, это было бы неэтично.

— Очень рад услышать такой ответ. Мы оба знаем, что, когда речь идет о больших деньгах, некоторые адвокаты готовы принести себя в жертву ради высокой цели.

— Мне было бы очень приятно встретиться еще раз с Ниной Своуп.

— Но вы не собираетесь этого делать?

— Я не могу встречаться с Ниной только для того, чтобы оказать на нее давление и заставить выполнять нашу волю в вопросе, касающемся наследства. Я никогда не играл с женщинами в кошки-мышки и не собираюсь делать это сейчас. Кроме того, — добавил Бен, улыбнувшись, — мне бы вряд ли удалось провести Нину. Она бы сразу догадалась о моих намерениях.

— Она мне в чем-то напоминает Патрицию, — хмыкнул Оливер.

— Они обе — очень умные женщины. — Облако на мгновение закрыло солнце, и день сразу стал пасмурным. «Под стать моему настроению», — подумал Бен и продолжил. — Только тогда, когда началась вся эта неразбериха с пропавшим завещанием, я понял, как мало знаю о Патриции.

— Взаимно, мой друг. Я знал Патрицию около пятидесяти лет, считал себя ее другом, но все равно многое в ней осталось тайной.

— Патриция умела хранить секреты.

— Я думаю, что это результат обстановки, в которой она выросла. В годы первой мировой войны отец ее был весьма высокопоставленным офицером разведки.

— Насколько я знаю, Патриция в сороковые годы сама немного сотрудничала с секретными службами. В период между оккупацией Франции и бомбардировкой Пёрл-Харбора она совершила несколько поездок в Южную Америку.

— У нее было отличное прикрытие — оформление интерьеров роскошных отелей в Каракасе и Рио-де-Жанейро, не так ли? Но об этом она умалчивала точно так же, как и своем внебрачном сыне.

— Нина сказала мне, что Патриция сделала единственно правильный выбор в те далекие годы, — заметил Бен, чувствуя на себе пристальный взгляд Оливера. — Патриция никогда не говорила вам о своей беременности и о том, кто был отцом ребенка?

— Как я уже говорил, это была запретная тема, но по крупицам я собрал кое-какую информацию. Ее возлюбленный жил в Лондоне. Отец Патриции занимал довольно важный пост в нашем посольстве в Великобритании. Он внезапно умер, и Патриция приехала в Лондон, чтобы уладить все дела и пополнить свою коллекцию антикварных изделий. Дела у нее уже тогда шли успешно. Отец ребенка не хотел или не мог жениться на ней, поэтому Патриция взяла дело в свои руки, и думаю, что поступила наилучшим образом применительно к той ситуации, — закончил Оливер, подумав о том, как сильно изменился мир с тех пор, как он был молодым человеком.

Теперь они приближались к Сентрал-Парку, и народу на улице заметно прибавилось. Книжный магазин на Шестьдесят девятой улице решил воспользоваться потеплением и открыл на улице киоски с целью привлечь дополнительных покупателей. У киоска, где продавались книги по искусству, стоял Кимбалл Хьютон.

— Жаль, что мы не успели перейти через улицу, — пробормотал Бен.

— Сложный молодой человек, — проницательно заметил Оливер, — хотя то же самое можно сказать и о вас.

Бен рассмеялся.

— Ничего не поделаешь. Давайте остановимся, поздороваемся и посмотрим, что будет дальше.

Трое мужчин обменялись рукопожатиями. Все они познакомились друг с другом благодаря Патриции. Кимбалл и Бен одно время работали у нее и теперь время от времени играли друг с другом в сквош или теннис, когда им случалось оказаться в Йельском клубе.

— Хочешь найти какую-нибудь нужную книгу по искусству? — поинтересовался Оливер.

— Я уже нашел все, что мне нужно, — Кимбалл указал на три шпионских романа, которые он держал под мышкой. — Решил сегодня немного отвлечься от высокого искусства и прогуляться, пока опять не наступили холода.

Его прервал звонкий женский голос.

— Кимбалл… Я тебя потеряла. Вот книга, которую я давно искала, — проговорила, подходя к ним, очаровательная молодая женщина в бежевом кашемировом пальто, отделанном рыжей лисой. Она была чересчур высокой для того, чтобы быть балериной, и недостаточно худощавой, чтобы ее можно было принять за манекенщицу. — Надеюсь, я не помешала тебе и твоим друзьям?