— Правда твоя, ты мне не опекун, — выговорила она наконец. — Но на это я скажу, что и золото не твое — чтоб ты его хранил и распоряжался им, как тебе угодно!

— Но и вам это золото не принадлежит, мисс Уэдерелл.

— Оно было в моем платье, — возражала девушка. — Оно было на мне. Я рисковала собой.

— Ты подвергнешь себя куда большему риску, если его потратишь.

— Так чего же мне делать? — воскликнула Анна. — Шлюха — навсегда шлюха. Это все, что мне остается, так?

Собеседники пепелили друг друга взглядами. «Я бы тебе золотой соверен заплатил, если б только ты со мной своим ремеслом занялась», — думал про себя Гаскуан. А вслух произнес:

— Сколько у тебя есть времени?

Анна яростно скомкала обрывок ленты:

— Он не сказал. Сказал, гони деньги или выметайся.

— Хочешь, я с ним поговорю? — предложил Гаскуан, подначивая девушку; он ведь знал: хочет она вовсе не этого.

— И что ты ему скажешь? — парировала Анна, кидая скомканную ленту в ящик. — Станешь умолять его оставить меня в покое еще на неделю? Или месяц? Или квартал? Какая разница? Мне ж все равно придется заплатить ему, рано или поздно.

— Боюсь, таковы суть и свойство долга, — ледяным тоном отозвался Гаскуан.

— Жаль, я две недели назад не знала, что и ты из таких кредиторов, — ядовито промолвила Анна. — Иначе я ни за что не приняла бы от тебя помощи.

— Тебя, по-видимому, память подводит, — не задержался с ответом Гаскуан. — Позволь тебе напомнить, что я помог тебе только потому, что ты об этом попросила.

— Это? Эта линялая тряпка? Это ты называешь «помощью»? Да я бы лучше отдала тебе обратно платье и оставила себе золото!

— Я вытащил тебя из тюрьмы, Анна Уэдерелл, подвергая себя немалому риску, а это платье принадлежало моей покойной жене, на случай, если ты не знаешь, — парировал Гаскуан.

Он бросил сигарету на пол и растер в прах каблуком. Анна уже открыла было рот, намереваясь ответить должным образом, но Гаскуан громко возвестил:

— Боюсь, ты сейчас не в том состоянии, чтобы оценить мой сюрприз.

— Еще как в состоянии, благодарствую.

— Сюрприз, — продолжал Гаскуан, все повышая голос, — который я подготовил для тебя исключительно из милосердия и по доброте душевной…

— Мистер Гаскуан!..

— …Ибо мне казалось, тебе полезно было бы прогуляться и немного поразвлечься, — договорил Гаскуан. Он был бледен как полотно. — Я извещу даму, что ты не в настроении и не желаешь никого видеть.

— И вовсе я в настроении, — возразила Анна.

— А по-моему, нет, — отрезал Гаскуан. Он осушил бокал и отставил его на прикроватную тумбочку рядом с Анниной подушкой, в центре которой все еще темнела одна-единственная обугленная дырочка. — А теперь я тебя оставлю. Мне очень жаль, что пистолет не выстрелил так, как тебе того хотелось, и мне очень жаль, что твой стиль жизни выходит за рамки твоих средств. Благодарю за бренди.

Зенит / Надир

Глава, в которой Гаскуан поднимает тему Анниного долга, а Эдгар Клинч не удостаивает его своим доверием.

Гаскуан уже пересекал вестибюль гостиницы «Гридирон», когда дверь рывком открылась и внутрь стремительно ворвался хозяин мистер Эдгар Клинч. Гаскуан замедлил шаг, чтобы им двоим не столкнуться ненароком, — что Клинч посчитал за нерешительность совсем иного рода. Он резко затормозил в дверном проеме, заградив Гаскуану выход. За его спиной с глухим стуком захлопнулась дверь.

— Я могу вам чем-то помочь? — осведомился Клинч.

— Благодарю вас, нет, — учтиво отозвался Гаскуан и замешкался на миг, дожидаясь, когда Клинч сдвинется с места, чтобы выйти, не задев последнего плечом.

Но на хлопанье дверью уже отозвался слуга.

— Эй… вы! — окликнул он Гаскуана, выходя ему навстречу из своей каморки под лестницей. — Что там еще за история с пальбой из пистолета? Джо Притчард сошел вниз бледный как смерть. Точно привидение увидел.

— Произошло недоразумение, — коротко объяснил Гаскуан. — Недоразумение, и ничего больше.

— Пистолетная пальба? — насторожился Эдгар Клинч, который с порога так и не сдвинулся.

Клинч, высокий, рыжеватый сорокатрехлетний мужчина с располагающей внешностью, выглядел вполне безобидно. Его царственные усы, напомаженные на концах, — аксессуар воистину роскошный! — седели не так быстро, как волосы, тоже напомаженные, расчесанные на прямой пробор и подстриженные на уровне мочки уха. Прибавьте к этому щеки-яблоки, красноватый нос и скошенный профиль. Глаза его были так глубоко посажены, что словно бы закрывались сами собою, стоило Клинчу улыбнуться, а улыбался он часто, о чем свидетельствовали «гусиные лапки» морщин. Сейчас, однако, он грозно хмурился.

— Я тут за стойкой сидел, — объяснял слуга. — Этот человек, он был здесь, он все видел. Крики заслышал — и сразу рванул наверх; едва вошел — и тут же прогремел выстрел. А за ним еще один, секунду спустя. Я как раз хотел подняться выяснить, в чем дело, а тут Джо Притчард спускается и говорит мне: не беспокойся, мол. Дескать, шлюха пистолет чистила, а он возьми да выпали; но это ж объясняет только первый выстрел.

Эдгар Клинч перевел взгляд на Гаскуана.

— Второй выстрел — мой, — объяснил Гаскуан с плохо скрываемым раздражением: ему не нравилось, что его задерживают против воли. — Я пальнул проверки ради, когда обнаружил, что первый раз пистолет дал осечку.

— А крик-то подняли с чего? — не отступался хозяин гостиницы.

— Ситуация уже разрешилась.

— Этот Джо Притчард ее избивал?

— Отсюда казалось, что так, — подтвердил слуга.

Гаскуан метнул на слугу уничтожающий взгляд и вновь обернулся к Клинчу.

— Никакого физического насилия по отношению к проститутке применено не было, — заверил он. — Она в полном порядке, и ситуация уже разрешилась, как я только что сообщил вам.

Клинч сощурился.

— Просто поразительно, до чего ж часто пистолетам случается ненароком выстрелить при чистке, — проговорил он. — Просто поразительно, что проституткам вечно приходит в голову почистить пистолет, когда рядом джентльмены. Просто поразительно, сколько раз такое происходило в моей гостинице.

— Боюсь, что мне нечего сказать по этому поводу, — пожал плечами Гаскуан.

— А мне сдается, что есть, — возразил Эдгар Клинч. Он шире расставил ноги и скрестил руки на груди.

Гаскуан вздохнул. Вот только грубой демонстрации собственничества ему сейчас не хватало!

— Что случилось? — настаивал Клинч. — Что-то случилось с Анной?

— Почему бы вам не спросить у нее самой и не сэкономить ваше и мое время? Вам это труда не составит; она, знаете ли, наверху.

— Не люблю, когда меня выставляют идиотом в моей собственной гостинице.

— Я и не думал выставлять вас идиотом.

Усы Клинча опасно задергались.

— С кем у вас вышла ссора?

— Я не уверен, что вообще с кем-то ссорился, — покачал головой Гаскуан. — А у вас с кем?

— С Притчардом, — сплюнул он.

— А я-то здесь при чем? — удивился Гаскуан. — Притчард мне не друг и не брат.

Он чувствовал себя словно в ловушке. Бесполезно пытаться урезонить человека, который для себя уже все твердо решил, а у Эдгара Клинча, по всему судя, руки чесались подраться.

— Это чистая правда, — встрял слуга, приходя Гаскуану на помощь. Он уже заметил, что хозяин не в духе.

Лицо Клинча раскраснелось, штанина подергивалась, как если бы он раскачивался с пятки на носок, — верный признак того, что он злится. Слуга успокаивающе объяснил, что Гаскуан всего лишь прервал спор между Притчардом и Анной, а начáла его так даже и не застал.

Клинч производил впечатление не то чтобы пугающе грозное, даже в боевой стойке, как вот сейчас; он выглядел сердитым, но не страшным. Осязаемая ярость превращала его в существо довольно беспомощное. Это чувство завладевало им полностью; он был слугой своего гнева, а не господином. При взгляде на Клинча Гаскуану представлялся скорее ребенок на грани истерики, нежели боксер в преддверии потасовки, — хотя, конечно же, первый типаж таил в себе опасность ничуть не меньшую, дай только повод. Клинч по-прежнему загораживал собою дверь. Было понятно, что урезонить его не удастся, но, может статься, выйдет успокоить, подумал Гаскуан.

— Что вам такого сделал Притчард, мистер Клинч? — поинтересовался он, думая, что если даст собеседнику шанс высказаться, то ярость его, возможно, себя исчерпает и он поутихнет.

— Не мне — Анне! — сдавленно и невнятно прорычал Клинч. — Снабжает ее наркотиком, который ее убивает, — продает эту дрянь!

Такое объяснение Гаскуана не удовлетворило: наверняка ведь это не все!

— Да, но, если человек пьяница, трактирщика ли в том вина? — шутливо откликнулся он, задабривая собеседника.

Эту риторическую фигуру Клинч пропустил мимо ушей.

— Джозеф Притчард, — повторил он. — Он эту дрянь, кабы мог, ей бы как грудному младенцу скармливал; этот на все способен. Вот вы со мной согласны, мистер Гаскуан.

— А, так вы меня знаете! — облегченно выдохнул Гаскуан. И тут же удивленно переспросил: — Я — согласен?

— Это ваше обращение во вчерашнем выпуске «Таймс». Чертовски верно изложено, между прочим; чертовски недурная статья, — напомнил Клинч. Сделав комплимент, он словно бы подуспокоился, но затем лицо его снова омрачилось. — Вот ему недурно было бы с вашей проповедью ознакомиться. А вы знаете, где он ее берет? Эту свою дерьмовую пакость? Смолу то есть? Не знаете? Фрэнсис Карвер — вот кто поставщик-то!

Гаскуан пожал плечами; это имя ничего ему не говорило.

— Фрэнсис треклятый Карвер, который ударил ее ногой — ногой ударил, избил, — а ребенок-то его был! Его ребенок у нее во чреве! Убил собственную плоть и кровь!

Клинч почти кричал, а Гаскуан внезапно очень заинтересовался услышанным.

— Что вы такое сказали? — переспросил он, шагнув вперед.

Анна некогда призналась ему, что нерожденного ребенка убил его же собственный отец, — а теперь вот выясняется, что тот же самый человек имеет отношение к опиуму, от которого Анна едва не погибла!

Но Клинч уже набросился на своего слугу.

— Ты! — рявкнул он. — Если Притчард здесь снова объявится, а меня на месте не окажется, тебе поручено его выставить, понял?

Хозяин гостиницы себя не помнил от возмущения.

— А кто такой Фрэнсис Карвер? — осведомился Гаскуан.

Клинч отхаркнулся и сплюнул на пол.

— Кусок дерьма, — сообщил он. — Кровожадный кусок дерьма. Джо Притчард — он просто подлец. А Карвер — он сам дьявол, дьявол во плоти.

— Они друзья?

— Не друзья, — покачал головой Клинч. — Нет, не друзья. — Он ткнул пальцем в слугу. — Ты меня слышал? Если Джо Притчард только ступит на эту лестницу — на самую нижнюю ступеньку! — ты здесь больше не работаешь!

По-видимому, хозяин гостиницы больше не видел в Гаскуане угрозы: он отошел от дверного проема и сорвал с головы шляпу. Гаскуан был свободен уйти. Однако ж с места он не стронулся, он ждал разъяснений. Клинч загладил ладонью волосы назад, повесил шляпу на вешалку — и приступил к таковым.

— Фрэнсис Карвер торгует запрещенным товаром, — пояснил он. — Его корабль — «Добрый путь», вы его, верно, видели на якоре. Трехмачтовый барк.

— А что связывает Карвера с Притчардом?

— Опиум, конечно! — нетерпеливо отозвался Эдгар Клинч. Допрос явно не пришелся ему по душе; он снова хмуро воззрился на гостя, — похоже, его по новой захлестнуло недоверие. — А вы чего позабыли у Анны в номере?

— Я и не знал, что Анна Уэдерелл на вас работает, мистер Клинч, — произнес Гаскуан с вежливым удивлением.

— Она на моем попечении, — буркнул Клинч. Он снова пригладил волосы назад. — Она тут живет, это часть договоренности, а я имею право знать, что у нее за дела такие, если они происходят на моей территории, и притом пистолеты задействованы. Можешь идти, даю тебе десять минут. — Это уже относилось к слуге; тот опрометью кинулся в обеденный зал перекусить.

Гаскуан взялся за лацканы.

— Вы, наверное, считаете, ей очень повезло, раз она живет здесь под вашим присмотром, — предположил он.

— Вы ошибаетесь, — отозвался Клинч. — Я так не считаю.

Гаскуан удивленно помолчал. А затем деликатно осведомился:

— И много таких девушек у вас на попечении?

— Сейчас — только три, — признал Клинч. — Дик, он в них толк знает. Только самый высший сорт; и стандарта он не понижает: держит уровень. Хочешь шлюху за шиллинг, иди в дешевый притон, где того гляди трипак подцепишь. Здесь ты карманной мелочью не отделаешься. Счет идет на фунты. Это Дик вам Анну присоветовал?

По-видимому, речь шла о Дике Мэннеринге, хозяине Анны Уэдерелл. В ответ Гаскуан пробормотал что-то невнятное. Ему очень не хотелось делиться историей их с Анной знакомства.

— Ну так если вы не прочь с какой-нибудь из остальных трех поразвлечься, обращайтесь к Дику, — продолжал Клинч. — Кейт — пышечка, Сэл — кудряшка, а Лиззи — та, что с конопушками. С меня какой спрос? Я этими делами не занимаюсь — заказами и все такое. Девчонки просто спят здесь. — Он с запозданием осознал, что глагол выбрал не самый удачный, и добавил, развеивая сомнения собеседника: — И говоря «спят», я имею в виду сон; я не жеманничаю. Ночные гости ко мне не допускаются. Я ж лицензию потеряю. Хочешь девчонку на всю ночь — забираешь под свою ответственность к себе в комнату.

— Превосходное у вас заведение, — учтиво похвалил Гаскуан, обводя рукой вестибюль.

— Не мое, — презрительно сощурился Клинч. — Я только арендатор. По всей улице, из конца в конец, от Уэлда до Стаффорда, все сдается в аренду. Это здание принадлежит парню по имени Стейнз.

— Эмери Стейнз? — изумился Гаскуан.

— Странно это, — посетовал Клинч. — Странно арендовать недвижимость у человека в два раза меня младше. Ну да времена нынче новые: все с ног на голову, каждый за себя.

В словах Клинча Гаскуану почудилась некая принужденность: фразы были словно не его и звучали наигранно. Интонации сдержанные и даже опасливые… да он, похоже, оправдывался, стараясь не упасть в глазах Гаскуана, при всей безнадежности такой попытки! «Он мне не доверяет, — подумал Гаскуан, а в следующий миг осознал: — Что ж, я ему тоже не доверяю».

— Любопытно, а что станется с домом, если мистер Стейнз не вернется? — вслух осведомился он.

— Я тут останусь, — отозвался Клинч. — Может, смогу откупить. — Он пошарил в ящике стола, а затем вернулся к прежнему: — Послушайте, не сочтите меня занудой, но все-таки что вы делали в Анниной комнате?

Глядел он едва ли не умоляюще.

— Мы поговорили насчет денег, — объяснил Гаскуан. — У нее в кармане шаром покати. Ну да вы об этом и сами знаете.

— В кармане шаром покати! — фыркнул Клинч. — Скажете тоже! Да карманов у нее не один, уж здесь вы мне поверьте!

Уж не тайный ли это намек на золото, зашитое в Аннино платье? Или просто-напросто грубая отсылка на профессию девушки? Гаскуан внезапно насторожился.

— А с какой стати мне верить вам и не верить Анне? — спросил он. — По ее словам, у нее за душою ни пенни, а вы считаете себя вправе требовать от нее немедленной выплаты шести фунтов!

Клинч вытаращил глаза. Выходит, Анна рассказала ему про свою задолженность по арендной плате. Выходит, Анна на него, Клинча, жаловалась — и жаловалась горько, судя по враждебному тону француза. До чего ж обидно! Клинчу очень не понравилась мысль о том, что Анна, оказывается, обсуждает его с другими мужчинами.

— Это не ваше дело, — тихо произнес он.

— Напротив, — возразил Гаскуан. — Анна сама поделилась со мной своей проблемой. Она просила и умоляла меня.

— Но почему? — недоумевал Клинч. — Почему ж?

— Вероятно, потому, что она мне доверяет, — отозвался Гаскуан не без толики злорадства.

— Я хочу сказать, вас-то что толку молить?

— Очевидно, чтобы я ей помог.

— Но вас-то почему? — не отступался Клинч.

— То есть как это, почему меня?

— С какой стати Анна просила вас? — Клинч почти кричал.

Глаза Гаскуана вспыхнули.

— Я так понимаю, вы просите меня уточнить характер наших с Анной взаимоотношений.

— Да об этом мне и спрашивать незачем, — хрипло рассмеялся Клинч. — А то я сам не знаю!

В глазах Гаскуана потемнело от ярости.

— Вы наглец, мистер Клинч, — произнес он.

— Наглец! — повторил Клинч. — Это кто еще тут наглец? Девка в трауре — вот и все, и вы не станете этого отрицать!

— Из-за того, что она носит траур, она как раз и не в состоянии расплатиться с текущими долгами. А вы все равно ее тираните.

— Тираню — я?

— У меня сложилось впечатление, — холодно произнес Гаскуан, — что Анна вас очень боится. — Правды в том, понятное дело, не было.

— Да не боится она меня! — возмущенно запротестовал хозяин гостиницы.

— И что вам эти шесть фунтов? Какая вам разница, заплатит Анна завтра или через год? На вас только что нежданно-негаданно свалилось целое состояние — «билет домой», как здесь говорят. У вас в банке тысячи и тысячи фунтов! А вы тут занудствуете насчет шлюхиной арендной платы, точно какой-нибудь спекулянт из Лаймхауса!

— Долг есть долг, — ощетинился Клинч.

— Чушь! — парировал Гаскуан. — Скорее, обида есть обида.

— Это вы на что намекаете?

— Еще не знаю, — отозвался Гаскуан. — Но начинаю думать, что ради Анны надо бы мне попытаться выяснить.

Клинч вновь побагровел.

— Не смейте так со мной разговаривать, — отозвался он. — Не смейте — в моей собственной гостинице!

— А вы говорите так, как будто вы при ней сторож! Но где вы были нынче днем, когда Анне грозила опасность? — осведомился Гаскуан, чувствуя, что его понемногу заносит. — Где вы были, когда ее нашли полумертвой посреди Крайстчерчской дороги?

Но на сей раз Клинч не стушевался под градом упреков, как прежде. Напротив, он словно бы ожесточился. Стиснув зубы, он смерил Гаскуана взглядом.

— Вот только нотации мне читать насчет Анны не надо, — отрезал он. — Вы сами не знаете, что она для меня. И никаких нотаций я не потерплю!

Мужчины пепелили друг друга взглядами, словно бойцовые псы на противоположных концах арены, но вот наконец каждый, отдавая должное другому, молча признал, что встретил достойного противника. Ибо Гаскуан и Клинч не так уж сильно различались темпераментами и даже в своих расхождениях демонстрировали своего рода гармонию: Гаскуан — верхняя октава, звук более чистый и прозрачный, Клинч — гудящая басовая нота.

В характере Эдгара Клинча обнаруживалось нечто от замкнутого круга. Он был заботлив и вечно в себе сомневался — а эти свойства, противоположные друг другу, порождали в нем постоянную беспокойную смену настроений. Он обеспечивал тех, кого любил, требуя лишь безоговорочного одобрения своей опеки, — а это требование в свою очередь пробуждало в нем стыд. Чуткий к нюансам своих поступков, Клинч сомневался в их ценности, в результате от требования он отказывался, заботу удваивал и все начинал сначала — только чтобы обнаружить, что его потребность в одобрении тоже выросла вдвое. Так он постоянно пребывал в движении — так в постоянном движении пребывает женщина, покорная лунным ритмам.

Именно так и начались его отношения с Анной Уэдерелл. Когда Анна впервые прибыла из Данидина, Клинч был прямо-таки сражен: ему казалось, создания столь необыкновенного и столь горестного он в жизни не видел; он дал клятву, что не знать ему покоя, пока она не почувствует себя любимой. Он отвел ей лучший номер; он баловал ее как мог и обиделся не на шутку, когда она так и не заметила его стараний, — а когда она и обиды не заметила, он разозлился. Гнев его был иррационален и бесплоден и не придавал ему сил, как иных порою подпитывает собственная ярость. Вместо того это чувство лишь ослабляло и опустошало его, тем самым делая еще более уязвимым для любви.