— И все-таки? — подсказал Балфур, видя, что собеседник умолк. Он ждал.

— Буду с вами откровенен, сэр. — Мади повернулся к собеседнику лицом к лицу. — Находясь на борту, я обнаружил некоторые подробности касательно корабельного груза, заставившие меня усомниться в законности всего предприятия. Если я в чем и уверен, то только в одном: не хотелось бы мне приобрести в мистере Карвере врага, если в моих силах этого избежать.

Темноволосый незнакомец по левую руку от Мади заметно напрягся.

— Говорите, в грузе что-то обнаружили? — вмешался он, подавшись вперед.

«Ага! — подумал Мади и тут же: — Пора сыграть на моем преимуществе!» И он обратился к новому собеседнику.

— Прошу меня простить, если я не стану вдаваться в подробности, — промолвил он. — Я ни в коей мере не хочу проявить к вам неуважение, но мы друг друга не знаем, или, скорее, я не знаю вас, поскольку мой сегодняшний разговор с мистером Балфуром достиг не одних только его ушей. Я в невыгодном положении, не столько в отношении себя самого, поскольку я-то представился со всей правдивостью, сколько в отношении вас, поскольку вы познакомились со мною, не будучи представлены, и выслушали мою историю без приглашения и никак на нее не отозвались. Мне скрывать нечего, касательно этого путешествия или любого другого, но должен признать, — тут он повернулся к Балфуру, — обидно, когда тебя допрашивают так придирчиво, а своих собственных целей не раскрывают.

Сформулировано это было несколько более агрессивно, нежели привычная Мади манера изъясняться, но говорил он спокойно, с достоинством, и знал, что правота — за ним. Не мигая, он глядел на Балфура и, широко распахнув кроткие глаза, ждал ответа. Балфур покосился на темноволосого незнакомца, который вклинился со своим вопросом, и вновь перевел взгляд на Мади. Выдохнул. Поднялся с кресла, швырнул окурок сигары в огонь, протянул руку.

— У вас бокал опустел, мистер Мади, — негромко проговорил он. — Будьте так добры, позвольте мне.

В наступившей тишине он отошел к серванту в сопровождении темноволосого незнакомца, который, выпрямившись в полный рост, едва не задевал головою низкий потолок. Темноволосый наклонился к самому уху Балфура и принялся что-то настоятельно ему нашептывать. Балфур кивнул и ответил что-то вполголоса — вероятно, отдал какие-то указания, поскольку высокий брюнет отошел к бильярду, жестом поманил блондина и, понизив голос, передал ему, что велено. Тот в свою очередь немедленно и энергично закивал. Глядя на них, Мади чувствовал, как к нему возвращается его обычная живость. Бренди взбодрил его; он согрелся и просох; и ничто так не поднимало ему настроения, как предвкушение завлекательной истории.

Нередко случается, что измученная душа вынуждена обратиться к какому-то отдельному затруднению, которое человека совсем не касается; тогда эта вторая проблема оказывается для первой все равно что целительным бальзамом. Примерно так чувствовал себя сейчас Мади. Впервые с тех пор, как высадился с лихтера, он обнаружил, что способен ясно помыслить о своем недавнем злоключении. В контексте этой новой тайны его сокровенное воспоминание словно бы обрело свободу. Он смог восстановить в сознании преследующую его картину: воскресший мертвец, его окровавленное горло, его крик — и счесть ее сногсшибательной и поразительной, по-прежнему жуткой, но гораздо более объяснимой. Вся эта история приобрела некую ценность: он мог обратить ее в прибыль в порядке обмена.

Он следил, как сообщение шепотом передается от одного человека к другому. В неразберихе незнакомых акцентов никаких имен собственных он не различал, но было очевидно, что предмет обсуждения касается всех присутствующих. Мади заставил себя обдумать ситуацию трезво и тщательно. В силу невнимательности он уже один раз за вечер неправильно оценил обстановку; ошибиться вторично ему никак нельзя. Намечалось ограбление, не иначе, или, может статься, эти люди объединились против кого-то — не исключено, что против мистера Карвера. Их было двенадцать, что навело Мади на мысль о суде присяжных… но присутствие китайцев и туземца-маори исключало такую вероятность. Не прервал ли он, случайно, некий тайный совет? Но на каком таком совете соберется публика столь разношерстная, в том, что касается расовой и сословной принадлежности, а также и финансового статуса?

Надо ли говорить, что по лицу Мади невозможно было прочесть, о чем он думает. Он загодя придал ему выражение глубоко озадаченное и вместе с тем покаянное, словно давая понять: он отлично сознает, что причинил беспокойство, но взять не может в толк, в чем это беспокойство состоит; а что до дальнейших своих действий, так он готов послушаться кого угодно, только не себя самого.

Снаружи ветер поменял направление, мокрый шквал обрушился на трубу, так что угли, зашипев, полыхнули алым, и на мгновение Мади почудился соленый запах моря. Шевеление в очаге словно бы разбудило толстяка, сидевшего ближе прочих к огню. Он уперся в подлокотники, хрюкнув от натуги, поднялся из кресла и, дошаркав до серванта, присоединился к остальным. С его уходом Мади остался у очага наедине с незнакомцем в костюме из шеврона; тот подался вперед.

— Мне бы хотелось представиться, если не возражаете, — промолвил он, со щелчком открывая серебряный портсигар — впервые за вечер! — и выбирая сигарету. Говорил он с явственно французским акцентом, отрывисто и вместе с тем учтиво. — Меня зовут Обер Гаскуан. Надеюсь, вы извините меня за то, что ваше имя мне уже известно.

— Ну что ж, сдается мне, ваше имя мне тоже знакомо, — отозвался Мади с легким удивлением.

— Стало быть, это счастливая встреча, — отозвался Обер Гаскуан. Он искал спички; на мгновение он задержал руку в нагрудном кармане, как щеголеватый полковник, позирующий для этюда. — Но я положительно заинтригован. Откуда же вы меня знаете, мистер Мади?

— Сегодня вечером я прочел ваше обращение в пятничном номере «Уэст-Кост таймс» — я ведь не ошибаюсь? Если я правильно помню, вы выступили от имени магистратского суда.

Гаскуан с улыбкой вытащил коробок спичек:

— О, понимаю. Я — это вчерашние новости. — Он вытряхнул спичку из коробка, уперся ботинком в колено и чиркнул спичкой о подошву.

— Прошу меня простить, — начал было Мади, опасаясь, что обидел собеседника, но Гаскуан покачал головой.

— Вы меня ничем не оскорбили, — промолвил он, прикуривая. — Итак. Вы приезжаете в незнакомый город, и каковы ваши первые действия? Вы находите вчерашнюю газету и прочитываете судебные сводки. Узнаете имена как правонарушителей, так и правоприменителей. Превосходная стратегия.

— Случайно получилось, — скромно отозвался Мади.

Имя Гаскуана было напечатано на третьей странице газеты, под краткой, не длиннее одного абзаца, проповедью, обличающей преступность. Обращению предшествовал список арестов, произведенных в течение последнего месяца. (Все эти имена Мади благополучно позабыл; по правде сказать, Гаскуана он вспомнил только потому, что его бывший преподаватель латыни звался Гаскоэн: знакомая фамилия привлекла его внимание.)

— Пусть так, — отозвался Гаскуан, — но тем не менее, ознакомившись с судебными сводками, вы проникли в самую суть нашего бедствия; эта тема у всех на устах вот уже две недели.

— Мелкие преступники? — нахмурился Мади.

— В частности, один.

— Мне попробовать догадаться? — беспечно осведомился Мади, не дождавшись продолжения.

Гаскуан пожал плечами:

— Это не важно. Я имею в виду одну конкретную шлюху.

Мади изогнул брови. Он попытался вспомнить список арестов… да, кажется, среди имен фигурировало и женское. Интересно, а что в Хокитике полагается говорить по поводу ареста шлюхи? Мгновение он подбирал слова для подобающего ответа, и, к его вящему изумлению, Гаскуан рассмеялся.

— Да я вас просто поддразниваю, — сообщил он. — Зря вы мне это позволяете. Разумеется, ее преступление не фигурировало в списке, но, если читать, призвав на помощь толику воображения, вы все разглядите между строк. Она именует себя Анной Уэдерелл.

— Не уверен, что умею читать с воображением.

Гаскуан вновь рассмеялся, резко выдохнув дым:

— Но вы же барристер, не так ли?

— Только по образованию. В коллегию адвокатов я пока еще не принят.

— Ну так вот, в обращении магистрата всегда содержится скрытый смысл, — пояснил Гаскуан. — «Джентльмены Уэстленда» — вот вам первая подсказка. «Постыдные преступления, свидетельствующие о моральной деградации» — вот вам вторая.

— Понимаю, — отозвался Мади, хотя на самом-то деле ровным счетом ничего не понимал. Глянув через плечо Гаскуана, он заметил, как толстяк подошел к двум китайцам и теперь торопливо царапал что-то для них в записной книжке. — Может статься, женщину обвинили несправедливо? Может статься, именно это и привлекло всеобщее внимание?

— О, да ее в тюрьму не за занятие проституцией упекли, — возразил Гаскуан. — Полиции на это дело плевать! Пока ведешь себя осмотрительно, они на все смотрят сквозь пальцы.

Мади ждал. Манера речи Гаскуана несколько сбивала с толку: говорил он одновременно сдержанно и доверительно. Мади чувствовал: тут надо держать ухо востро. Чиновнику было где-то под тридцать пять. Его светлые волосы уже чуть посеребрились над ушами; он носил светлые, зачесанные в стороны от центра усы. Его костюм из шеврона был пошит точно по фигуре.

— Да что вы, — добавил Гаскуан, помолчав мгновение, — сержант полиции сам заявление сделал на ее счет сразу после заключения под стражу.

— Заключения под стражу? — эхом повторил Мади, чувствуя себя крайне глупо.

Если бы собеседник изъяснялся не столь загадочно и чуть более пространно! Весь его облик дышал утонченностью (рядом с ним Томас Балфур казался туп как дверной косяк), но в утонченности этой ощущалась нота скорби. Он говорил как человек разочарованный, для которого идеал существует лишь в памяти, о нем сожалеют как о невосполнимой утрате.

— Ее судили за попытку покончить с собой, — пояснил Гаскуан. — Есть в этом некая симметрия, вы не находите? Она хотела свести счеты с жизнью — а ее в тюрьму свели.

Мади подумал, что соглашаться как-то неприлично, и в любом случае такой образ мыслей ему не импонировал. Так что он попытался сменить тему:

— А капитан моего корабля — мистер Карвер? Он с этой женщиной, выходит, как-то связан?

— О да, еще как связан, — кивнул Гаскуан. Он глянул на сигарету у себя в руке, внезапно преисполнился к ней отвращения и швырнул в огонь. — Карвер убил собственное дитя.

Мади в ужасе отшатнулся:

— Прошу прощения?

— Доказать, разумеется, ничего невозможно, — мрачно заметил Гаскуан. — Но это просто зверь, а не человек. Вы совершенно правы: от таких лучше держаться подальше.

Мади глядел на него во все глаза, снова не найдясь с ответом.

— У каждого человека есть своя валюта, — добавил Гаскуан спустя мгновение. — Бывает, что золото; бывает, что женщины. Анна Уэдерелл, видите ли, была и тем и другим.

В этот момент с наполненным бокалом вернулся толстяк; он сел, поглядел сперва на Гаскуана, потом на Мади и, по-видимому, смутно осознал, что этикет велит представиться. Он подался вперед и протянул руку:

— Я — Дик Мэннеринг.

— Рад знакомству, — отозвался Мади машинально.

Он совсем запутался. Какая досада, что Гаскуана перебили в самый неподходящий момент; он бы мог подробнее расспросить его про эту шлюху. А теперь возобновлять тему как-то нетактично; в любом случае Гаскуан уселся в кресло поглубже, и лицо его сделалось совершенно непроницаемым. Он снова завертел в руках портсигар.

— Опера «Принц Уэльский» — это, в сущности, я, — добавил Мэннеринг, снова откидываясь к спинке кресла.

— Великолепно, — отозвался Мади.

— Единственный театр в здешнем городишке. — Мэннеринг побарабанил по подлокотнику костяшками пальцев, прикидывая, как бы продолжить.

Мади искоса глянул на Гаскуана, но секретарь суда угрюмо созерцал собственные колени. Было очевидно, что возвращение толстяка его всерьез раздосадовало; было очевидно и то, что он не видит повода скрывать свое недовольство от Мэннеринга, чье лицо, как сконфуженно отметил Мади, приобрело темно-красный оттенок.

— Я весь вечер восхищаюсь вашей цепочкой для часов, — наконец произнес Мади. — Это золото из Хокитики?

— Славная штучка, верно? — откликнулся Мэннеринг, даже не скосив глаза на грудь и не шевельнув пальцем, чтобы дотронуться до предмета восхищения. Он вновь побарабанил по подлокотникам. — Вообще-то, это самородки с Клуты. Я был на Каварау, в Данстане и на Клуте тоже.

— Боюсь, эти названия мне ничего не говорят, — признался Мади. — Я так полагаю, это все отагские прииски?

Мэннеринг подтвердил, что да, отагские, и принялся распространяться о золотодобывающих предприятиях и ценности отвальных пород.

— Вы тут, выходит, все старатели? — спросил Мади, дослушав до конца, и нарисовал кончиками пальцев в воздухе небольшой кружок, давая понять, что имеет в виду всех собравшихся.

— Ни одного старателя тут нет, кроме разве китайцев, — отозвался Мэннеринг. — Мы, как говорится, маркитанты, хотя большинство из нас начинали на рудниках. На золотых приисках больше всего золота добывается где? В гостиницах. В кабаках. В борделях. Ребята как чего намоют, так сразу же и потратят. Я вам вот чего скажу: лучше начать собственное дело, чем вкалывать в холмах. Добудьте себе лицензию на торговлю спиртным — не прогадаете!

— Должно быть, это мудрый совет, раз вы сами ему последовали, — кивнул Мади.

Мэннеринг откинулся в кресле, очень довольный комплиментом. Да, с приисков он ушел и теперь платит другим, чтобы мыли золото на его участках за процент с добычи; сам он родом из Сассекса; Хокитика, конечно, отменное местечко, вот только девчонок тут маловато для городка такого размера; он любит гармонию во всех ее проявлениях; свой оперный театр он создал по образцу «Аделфи» в Уэст-Энде [«Аделфи» — театр в Уэст-Энде, в западной исторической части Лондона; поначалу на его сцене ставились главным образом мелодрамы и музыкальные комедии; сейчас славится постановками мюзиклов.]; он считает, что добрый старый принцип «песни и ужина» всегда актуален; он терпеть не может пабы, а от легкого пива ему делается нехорошо; половодья в Данстане ужасны — просто ужасны; дожди в Хокитике тоже не подарок; он уже говорил и повторит снова, что нет ничего лучше четырехголосной гармонии — голоса́ переплетаются, точно нити в шелковой ткани.

— Замечательно, — пробормотал Мади.

На протяжении всего этого монолога Гаскуан сидел неподвижно, лишь длинные бледные пальцы двигались с навязчивой ритмичностью. Мэннеринг, в свою очередь, секретаря решительно не замечал, а речь свою обращал к некой точке футах в трех над головой Мади, как если бы и присутствие Мади его не слишком-то занимало.

Наконец драматическое перешептывание на периферии приблизилось к некой развязке, и трескучая болтовня толстяка стихла. Вернулся темноволосый незнакомец и уселся на прежнее место слева от Мади; за ним пришел Балфур с двумя объемистыми порциями бренди. Один бокал он вручил Мади, отмахнувшись от его благодарностей, и присел сам.

— Я должен объясниться, — промолвил он, — по поводу того грубого допроса, которому только что подверг вас, мистер Мади, — не нужно возражать, это так. По правде сказать… по правде сказать… словом, правда заслуживает отдельного рассказа, сэр, и я буду по возможности краток.

— Если вы не возражаете против наших откровений, — добавил Гаскуан с другой стороны от Балфура с деланой вежливостью, что смотрелось довольно-таки неприятно.

Темноволосый незнакомец внезапно выпрямился в кресле и добавил:

— У кого-нибудь из присутствующих есть возражения?

Мади, моргая, оглянулся по сторонам, но все молчали.

Балфур кивнул, выждал еще мгновение, словно присовокупляя собственную предупредительность к учтивости остальных, и заговорил вновь:

— Скажу вам сразу: был убит человек. Этот ваш негодяй — Карвер, я имею в виду; не буду называть его капитаном — вот он и есть убийца, хотя черт меня подери, если я могу объяснить как или почему. Я просто знаю так же ясно, как вижу бокал в вашей руке. Если вы окажете мне честь и выслушаете часть истории этого злодея, тогда вы, возможно… ну, возможно, вы согласитесь нам помочь, при ваших-то обстоятельствах.

— Прошу меня простить, сэр, — отозвался Мади. При упоминании об убийстве сердце его неистово забилось; не исключено, что все это имело-таки некое отношение к призраку на «Добром пути». — И каковы же мои обстоятельства?

— Ваш дорожный сундук все еще на борту барка, он хочет сказать, — пояснил темноволосый незнакомец. — И завтра во второй половине дня вам нужно явиться в таможню.

Балфур, слегка поморщившись, махнул рукой.

— К этому мы еще вернемся, — промолвил он. — Для начала я прошу вас выслушать рассказ до конца.

— Разумеется, я его послушаю, — заверил Мади, ненавязчиво подчеркнув последнее слово: он словно бы предостерегал собеседника, что ожидать или требовать большего не стоит.

По бледному лицу Гаскуана скользнула мимолетная усмешка, но в следующий миг оно вновь помрачнело.

— Безусловно, безусловно, — заверил Балфур, поймав намек. Он отставил бокал с бренди, сцепил пальцы, стильно захрустел костяшками. — Итак, я попытаюсь ознакомить вас, мистер Мади, с причиной, в силу которой мы все здесь собрались.