— Сэр, мне прочесать еще раз территорию? — с надеждой спрашиваю я. — Я могу отправиться прямо сейчас.

— Нет, — он лениво машет рукой в мою сторону, и мои плечи опускаются. — Нет, возможно, у меня есть для тебя что-то новое. А пока возьми отгул на остаток дня.

Я открываю рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, но тут Дом возвращается в гостиную.

— Ваше величество, уже почти одиннадцать. Они готовы открыть ворота.

— Хорошо, хорошо, — король еще раз машет рукой, а затем спрашивает, казалось бы, ни к кому конкретно не обращаясь: — Где Финли?

— Я могу привести его, сэр, — сразу же говорю я, как только Уэслин наконец поворачивается. Его холодные глаза сужаются, и я испытываю смутное чувство победы.

Король Жерар же, напротив, немного оживляется. Это едва заметно: чуть более гладкий лоб и расслабленная челюсть, — но я научилась находить подобные признаки всякий раз, когда упоминают о присутствии Финли.

— Очень хорошо.

Я ухожу прежде, чем его старший сын успевает возразить.

За то время, пока добираюсь до величественного, облицованного коричневым камнем северного крыла и поднимаюсь по лестнице, шум собравшейся толпы становится все ближе и уже проникает сквозь толстые стены замка. Сотни, если не тысячи нетерпеливых людей, готовы утоптать тщательно ухоженный газон. Тревога крепко сжимает мою грудь.

Я заворачиваю за угол и чуть не сталкиваюсь с Финли лоб в лоб.

— Рора! — восклицает он, и широкая улыбка расплывается на его худом лице. — Надеюсь, ты не меня ищешь?

Финли — полная противоположность своим брату и сестре. И это удивительно: его вечная неуклюжесть и неистовая энергия. Волнистые светлые волосы обрамляют доброе лицо, усеянное веснушками — напоминание о детстве проведенном под солнцем. Уже чувствую, как моя привычная маска спадает впервые за два дня.

— Твой отец послал меня на твои поиски, — я окидываю критическим взглядом его помятый костюм и наполовину завязанный галстук, свободно болтающийся на шее. — Вижу, ты снижаешь свои стандарты.

— Удар ниже пояса, — говорит он, толкая меня в плечо, прежде чем встать рядом и поправить галстук. — Но, возможно, я заслужил.

— Ты обещал хотя бы попытаться, — упрекаю его.

— Я знаю.

— Кажется, сегодня хороший день, чтобы начать, — добавляю я, отмечая, что его плечи слишком расслаблены для того, кто испытывает чувство вины.

— Мне нужно было кое-что сделать, — утверждает Финли. — Королевские обязанности, сама понимаешь.

Я поднимаю бровь.

— Не лги мне.

— Отлично. Я проспал. Головная боль. Наверное, слишком много выпил вчера вечером. Ты же знаешь, как это бывает.

— На самом деле, нет.

— Факт, который я твердо намерен однажды изменить, — Финли спотыкается о кроваво-красный ковер и цепляется за каменную стену.

— Ты… нервничаешь? — спрашиваю я, сдерживая улыбку.

Он искоса смотрит на меня.

— Теперь ты просто ведешь себя грубо.

Общаться с Финли легко, настолько, что я позволяю себе ослабить бдительность больше, чем следует. Так что к тому времени, когда мы приближаемся к дверям гостиной, старый страх вновь овладевает мной, даже сильнее прежнего. Фигуры на гобеленах, висящих на стенах, видятся теперь по-другому. Их насмешливые лица будто предупреждают о грядущих неприятностях. Я представляю, как они тянут ко мне свои жадные руки, желая растянуть и расплющить мое тело, пока я не стану такой же, как они: неподвижной, безмолвной и неспособной причинить какой-либо вред.

— Только что вспомнил! — восклицает Финли так внезапно, что я вздрагиваю. — Я сегодня должен был принести цветы.

Я окидываю его скептическим взглядом. Король Жерар не упоминал ни о каких цветах.

— Пошли, или отец оторвет мне голову. — и, не дожидаясь ответа, он разворачивается.

Искоса смотрю на двери гостиной в другом конце коридора. Не собираюсь возвращаться туда без него, поэтому, смирившись, следую за Финли.

— Почему цветы? — спрашиваю я, пока мы спускаемся по винтовой лестнице мимо озадаченных, кланяющихся слуг.

— Для мамы. Представлять ее интересы.

— Садовник не мог принести их для вас?

— Это личное.

Чтобы избежать нежелательного внимания со стороны толпы, которая сейчас собирается на лужайке перед замком, Финли выводит нас через заднюю дверь, скрытую в северном крыле, кивая любопытным молодым стражникам. Моя кожа покрывается испариной, кажется, всего за несколько мгновений, пока я иду за ним через сад с живой изгородью, через рощи красных кленов, мимо домика садовника и старого, редко используемого каретного сарая к потайной двери во внешней стене. Ползучий плющ и поросшие мхом трещины скрывают от посторонних глаз железное кольцо с ключами.

— Финли, — предупреждаю я, чувствуя, как у меня покалывает в затылке.

— Хорошо, я солгал, — вытащив тяжелый ключ из-за камня, он распахивает дверь и жестом приглашает меня войти первой. — Но ты должна признать: тот факт, что ты не поняла этого раньше, доказывает мою правоту.

— О чем ты говоришь?

— Мы оба знаем, что тебе там не хватало воздуха, — Финли закрывает засов, а затем с усмешкой опускает мои скрещенные руки.

— Ты что, с ума сошел? — искренне удивляюсь я.

Он пожимает плечами и шагает прямо в Древний лес.

— Ты не можешь пропустить церемонию, — настаиваю я, даже когда иду в ногу с ним. — Это самый важный день в году!

— Нет, — отвечает он, и выражение его лица становится серьезным. — Просто день для глупых традиций и беспочвенных предположений. На этот раз тебе не нужно страдать от последствий. Ты и так делаешь достаточно.

Я прикусываю губу.

— Думаешь, сегодня будет то же самое?

Финли проводит рукой по волосам.

— Прошло шесть лет. Я не понимаю, почему должно быть по-другому.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты не нарушаешь восьмисотлетнюю традицию из-за меня.

— Давай же Рора. Я, конечно, хороший, но не настолько.

Но Финли действительно хороший. Он делал подобное и раньше, ловко вытаскивая меня из напряженных ситуаций под предлогом того, что ему необходима моя помощь. И только потом, выдержав жалобы и закатывание глаз я узнавала, что ему следовало находиться где-то в другом месте.

По мере того как мы поднимаемся, отдаленная болтовня толпы сменяется нежной мелодией леса: ветер треплет листья над скрипящими ветвями, щебечут малиновки и кардиналы, визжат насекомые и мелкие животные, пробирающиеся сквозь заросли шиповника. Сначала я думаю, что он ведет нас к богато украшенному надгробию на могиле своей матери, по ее воле воздвигнутому здесь. Сегодня это имело бы особый смысл, хотя Финли и его семья все равно часто приходят туда. Ну, кроме старшего брата. Если в кухонных сплетнях есть хоть доля правды, Уэслин не ступал в эти леса с того самого дня, как погибла королева Рейнен.

Однако наш путь ведет на юг, в совершенно другом направлении от могилы. Земля под ногами становится более ухабистой, трава уступает место дикой растительности и покрытым грязью камням. Дубы, буки, гикори, вязы — древний и непреклонный лес с великанами из давно потерянных времен. Несмотря на мое беспокойство о том, как король Жерар воспримет отсутствие Финли, нельзя отрицать, что узел у меня в животе ослабевает с каждым вдохом лесного воздуха.

Ежегодная традиция публичного чтения Предсказания почти так же стара, как сама жизнь на Алемаре. Около восьмисот лет назад, после того, как заклинательница по имени Фендолин впервые объединила одаренных и обычных людей под общим знаменем, с тех пор, как магия появилась на континенте, разногласия относительно линии преемственности разделили ее последователей на враждующие лагеря.

Некоторые полагали что ее дочь, Тилиан, была естественной наследницей, поскольку обладала магическим даром. Другие считали несправедливым, что ее сын, Эрадайн, был отвергнут просто потому, что в его венах не текла магия. Затем Вилла Гленвил, одна из ближайших советников Фендолин, бросила вызов обоим детям за право на престол, так как была уверена, что корону необходимо не унаследовать, а заработать.

Чтобы избавить народ от взаимной резни, Фендолин предложила компромисс: Эрадайн занял север, Гленвил — среднюю территорию, а Тилиан осталась на юге, где правила ее мать. Но великаны, опасаясь, что семена обиды пустят корни в людях, и не желая участвовать в грядущих неприятностях, попросили, чтобы континент вместо этого разделили на четыре части, оставив пустыню к западу от реки нейтральной территорией, на которую никто не мог претендовать. Все согласились.

Перед отъездом, в знак доброй воли, великаны подарили каждому из трех новых правителей птиц самого редкого на континенте вида — лоропинов. Птица, желанная для большинства, потому что ее перо пишет правду о будущем, но только для того, кому его подарили, и только в годовщину того дня, когда оно было подарено. Став свидетелями соперничества, вызванного ревностью, страхом и гневом, гиганты преподнесли свой подарок как символ, чтобы напомнить о том, что только истина и разум должны диктовать свои правила, а не мрачные эмоции.

С тех пор ежегодно в знак единства во всех трех королевствах каждый правитель использует свои перья, дабы написать послание, которое, кажется, всегда пишется само, и публично его зачитывает. Всегда расплывчатые слова утешения или предупреждения, редко состоящие более чем из одного предложения, чтобы направлять подданных в будущем году и укреплять свою роль владыки истины. И относительный мир действительно сохранялся до сегодняшнего дня. Семь лет назад, впервые за семьсот сорок один год три пера выдали одни и те же слова для всех трех правителей: смерть двух оборотней.