— Я при всех тебя пристрелю! При всех!

Еще водки из графина наливает.

— Чтобы никто сказать не мог, что капитан Константиниди покрывает ишачившего на красных приятеля! Чтоб видели все пристрелю!

Выпивает еще четверть стакана и кричит:

— Увести!

Повернувшись к Савве, добавляет:

— Ночью увидимся. В последний раз. Сейчас еще партию таких, как ты, подвезут, чтоб веселее стрелять было.

И пьяно мерзко хохочет.

Конец всего

Даля

Москва. Недавно

— Ты сдурела?!

Орёт! Как это с ним последнее время случается.

Олень, Оленев [Герой романов Елены Афанасьевой «Ne-bud-duroi.ru», «Знак змеи» и «Колодец в небо».], олигарх, владелец собранной Далей для него уникальной коллекции, орет!

Но если раньше она облегченно выдыхала — орет не на нее, то теперь именно на нее.

Не слыша возражений, орет!

— Мне всё время говорили, что ты мне фуфло подсовываешь!

Ему «всё время говорили»! Конечно же, говорили! Все, кто хотел сожрать выскочку, случайно попавшую в ближний круг недавнего олигарха, говорили, и не раз. На нее наговаривали. Порой казалось, что времени и сил работать не остается, все силы уходят, дабы только закрыться от тех, кто «говорит».

— Говорили — я не слушал! Но теперь!

Теперь — это после разгромной статьи Фабио Жардина на сайте «The New York Times», — ее объяснений Оленев слушать не хочет. Статью он вряд ли нашел сам. Конечно же, вовремя подсунули.

— Ты уволена!

И отключается. На попытки перезвонить, объяснить, не отвечает. Сообщения не открывает.

Часом ранее не орал, а шипел другой:

— Ваша карьера закончена!

Шипел Фабио Жардин, главный эксперт Мирового фонда культурного наследия, который должен был просто поставить последнюю подпись на документах для выставки, уже готовой к открытию в топовом мировом музее Гюльбенкяна в Лиссабоне.

— Лично прослежу, чтобы ни к одной серьезной экспозиции, ни к одной экспертизе, ни к одному изданию вас на пушечный выстрел не подпустили!

По видеосвязи было видно, что даже при его темном цвете кожи он от злости весь красный, вот-вот от напряжения лопнет. Крутил на мизинце известное на весь мир кольцо Гения с прозрачным желтым камнем, которое он какими-то неправдами выкупил у «Фонда Ант. Вулфа», и шипел.

Она и сама выглядела не лучше, в маленьком окошке вверху экрана сама себя не могла узнать. Но тогда ее мозг автоматически просчитывал варианты — какие подтверждения подлинности можно еще предоставить. И не находила ни единого.

Это конец.

Скандал грандиозный! Чудовищный скандал.

Еще две недели назад на эту же самую выставку в Генте стояли очереди. Оленев позировал на открытии, давал сдержанные комментарии особо избранным изданиям и телеканалам, отдельно демонстрируя, как работы раннего Вулфа из цикла «Театр тающих теней» правильно смотреть на просвет, чтобы проступали те самые тени — Даля специально разработала систему показа не картинами на стенах, а динамичными конструкциями с контровой подсветкой, при которой работы гения обретают над-уровни и иные смыслы.

Еще два дня назад онлайн-билеты на эту выставку в Лиссабоне были проданы на три месяца вперед!

О найденных шедеврах великих художников от Вермеера до Вулфа из коллекции этого странного русского, бывшего олигарха, богатеющего теперь непонятно на чем, писали все художественные издания, сайты, блогеры, хештеги выставки входили в топы соцсетей. И вдруг…

Заявление Фабио Жардина, что большинство работ на выставке подделки, что никакого подлинного Вулфа, а тем более Вермеера в собранной ею коллекции нет — удар под дых. От которого ей не оправиться.

Удар по ее репутации.

Удар по репутации Оленева, коллекцию которого в последние годы пополняла она, Даля.

Удар по его состоянию — в эти картины вложено много миллионов долларов. Много сотен миллионов. И вчера все эти картины стоили во много раз больше тех сумм, за которые они были приобретены. А сегодня не стоят ничего. Ноль. Зеро.

Клеймо «подделка» теперь стоит и на всей выставке, и на всей коллекции, и на всем, что она когда-либо атрибутировала, оценивала, на что давала свои экспертные заключения.

Всё, что она делала много лет, на ее глазах рассыпается в прах.

Всё, чем жила. Во что вкладывалась. Ради чего забывала про всё остальное — свою семью, которой так и нет, детей, которых еще не родила, отношения, которые так и не выстроила.

Дела ее жизни нет. Репутации нет. Отношений нет. Любви нет. Ничего нет.

Остался только позор. И стыд.

И необходимость как-то с ним жить.

Это она нашла неизвестные работы великих. Она, почти девочка, вчерашняя студентка, нашла шедевры. Все говорили — такого не бывает, потому что просто быть не может! Она доказала, что может.

Это она собрала второе, и третье, и десятое мнение и подтвердила свои предположения — картины, подписанные иначе, чем обычные подписи великих, им — великим — принадлежат!

Это она по крупицам, по деталям собрала доказательную базу и убедила весь художественный мир в том, что всё, найденное ею, подлинники. Кто же знал, что эти мнения и эта доказательная база не смогут перевесить авторитет одного Фабио Жардина! И кто знал, что «вовремя» подсунутая ее ненавистниками статья сделает из Оленева не союзника, а еще одного соперника.

Материализовавшийся из ниоткуда главный эксперт Мирового фонда культурного наследия выступил с разгромной статьей на сайте «The New York Times». Обозвал всю коллекцию барахлом, ломаного гроша не стоящим.

Владелец коллекции, когда-то доверивший ей свои деньги и репутацию в художественном мире, резко от нее отвернулся.

Она теперь новый Ван Мегерен [Ян Ван Мегерен — самый известный фальсификатор картин Вермеера, продававший свои подделки в коллекции нацистских лидеров, в частности Геринга, что после окончания Второй мировой войны грозило ему длительным тюремным заключением. Чтобы избежать обвинения голландских властей в коллаборационизме и в распродаже национального культурного достояния, признался, что все проданные им картины написал сам, и в качестве доказательства написал очередного «Вермеера» прямо в тюремной камере.], продававший «вермееров» собственного изготовления нацистским лидерам — только холст и краски в тюремную камеру ей не принесут.

Она — очередной Михаэль Бокемюль, подтвердивший подлинность Архива Явленского [«Архив Явленского» — одна из наиболее масштабных афер в мире искусства в ХХ веке, когда в 1998 году на рынке появилось сразу несколько сотен акварелей художника Алексея Явленского.].

Она — Иштван Шлегль, автор каталога Нины Коган, которая отродясь работ из этого каталога не рисовала.

Она — Жан Шовлен с его выставкой картин Александры Экстер [Жан Шовлен — организатор выставки 2009 года в Туре «Александра Эстер и ее друзья». Выставленные им работы Эстер, Малевича, Кандинского, Ларионова, Лисицкого были признаны Фондом Александры Эстер поддельными.] и русского авангарда.

И все прочие позорные пятна на светлой картине мировой живописи — тоже она.

Всё, что она собрала, уничтожат. Через пять дней.

Связаться с Оленевым так и не удается.

Его давняя, еще школьных времен, подруга Женя Жукова [Героиня романов Елены Афанасьевой «Ne-bud-duroi.ru», «Знак змеи» и «Колодец в небо».], сама тонкий ценитель и собиратель, Далю утешает. Обещает дозвониться Оленю, убедить его не делать поспешных выводов, дать Дале время. Обещает и, скорее всего, сделает, Женя никогда не подводит — повезло Димке с мамой, не то что ей. Но когда это еще будет. Завтра… Послезавтра… До этого еще нужно как-то дожить.

А пока… Пока она в аду. Хуже которого не бывает.

Или бывает.

Женя говорит, что Даля славится умением сделать еще хуже, когда кажется, хуже уже не бывает. Сделать ад еще более адовым.

Славится. Притягивает к себе это «хуже худшего».

Оленев не просто поверил своему окружению, столько лет мечтавшему ее сожрать, а немедленно ее уволил, не оставив шанса на исправление ситуации. Фабио Жардин не просто обозвал ее коллекцию дерьмом, ломаного гроша не стоящим, и не просто затеял процедуру «изъятия подделок из мирового художественного фонда» — впереди показательное уничтожение «подделок»!

Всё, на что главный эксперт Мирового фонда поставил клеймо «подделка», подлежит уничтожению. Всё, что она за эти десять лет нашла, попросту говоря, сожгут или отправят в шрёдер. Такова политика Мирового фонда — уничтожать, дабы подделки дальше не портили светлый и чистый мир искусства. И дабы другим неповадно было.

Хуже так хуже! Чтобы ей стало еще хуже, чем «хуже не бывает».

Вот и теперь она, Даля, вместо того, чтобы искать аргументы, еще не испробованные научные методы анализа, привлекать мировые авторитеты, которые круче Фабио Жардина и которым удастся убедить Мировой фонд в подлинности собранной ею коллекции, вместо того, чтобы биться за картины гениев, которым грозит смерть, как за собственных детей, хлопает дверью.

Оленев верит только Мировому фонду. И тем, кто «всё время говорит».

Мировой фонд верит только Фабио Жардину.

Фабио Жардин заявляет, что верит только себе и никому более. «Разве что сами гении поднимутся из могил и подтвердят подлинность своих работ».

Если плохо, пусть будет еще хуже. Совсем невыносимо пусть будет.

Ад так ад!

Как тогда, лет десять назад, когда ей первый раз показалось, что она летит в бездну.

В девятнадцать лет она оказалась почти на улице. Одна.