— Вот, — услышала я.
Опустив голову, я увидела сверток из вощеной бумаги. Плоский квадратик размером с половину ладони.
— Это что? — спросила я, глянув на Аарона.
— Мюсли, — ответил он, печатая. — Ты голодная. Ешь.
Руки сами потянулись к угощению. Я развернула бумагу и изумленно уставилась на батончик. Домашний. Из жареных овсяных хлопьев, сухофруктов и орехов.
В ушах прозвучал протяжный вздох.
— Если думаешь, что он отравлен, клянусь, я…
— Нет-нет! — выпалила я и тряхнула головой.
В груди отчего-то росло напряжение. Я поднесла батончик ко рту, откусила. Святые угодники, до чего же было вкусно! Я застонала от восторга.
— Господи… — пробормотал мужчина рядом.
Жуя орехово-медовый деликатес, я пожала плечами:
— Прости, так вкусно, что я не удержалась.
Аарон покачал головой, не отрывая взгляда от компьютера. Рассматривая его профиль, я испытывала смешанные чувства. Не только признательность за его неожиданные кулинарные таланты — но и что-то другое. Теплое и пушистое чувство грело мне грудь, заставляя тайком улыбаться.
Я была ему благодарна.
Аарон Блекфорд, хмурый двойник Кларка Кента, сидел у меня в кабинете, помогал с работой, кормил домашними сладостями, а я была рада до чертиков.
— Спасибо, — сорвалось у меня с губ.
Он повернулся ко мне, на миг расслабившись. Но тут заметил мой экран и снова недовольно скривился:
— Ты до сих пор не открыла пустой шаблон?
— Oye [Эй (исп.).]. — Испанское слово вылетело само собой. — Только не надо командовать. Не у всех есть суперскорость, как у тебя, мистер Кент.
Он поднял бровь, ничуть не испугавшись моей эскапады.
— Конечно. Некоторые демонстрируют супермедлительность.
— Ха! — Я закатила глаза. — Смешно.
Он снова отвернулся к экрану.
— Сделай милость, открой пустой шаблон. По возможности, сегодня.
Вечер обещал выдаться долгим.
Глава четвертая
— Mamá, — повторила я в сотый раз. — Mamá, escúchame, por favor [Мама, мамуля, послушай, пожалуйста (исп.).].
Без толку: я могла просить сколь угодно, хоть тысячу раз. Мама не умела слушать — даже не пыталась. Слушать способны лишь те, у кого слабые голосовые связки.
С губ сорвался долгий протяжный выдох. Из трубки несся бесконечный поток испанской речи.
— Madre [Мама (исп.).], — повторила я.
— …Поэтому, если решишь надеть другое платье… Ты ведь понимаешь, о каком я говорю? — спросила она по-испански и, не дав даже секунды ответить, продолжила: — То, которое из шелка, до щиколотки. Так вот, как твоя мать, я обязана сообщить, что оно тебе совершенно не идет. Прости, Лина, но ты и без того невысокая, а с такой длиной смотришься коротышкой. И зеленый совсем тебе не к лицу. Мне кажется, этот цвет вообще не для свадьбы, и вдобавок…
— Знаю, Mamá. Я тебе уже говорила, что…
— Ты в нем как… лягушка, только на каблуках.
М-да, спасибо, мамуля.
Я усмехнулась и качнула головой.
— Неважно, потому что я надену красное.
В трубке вздохнули:
— О! А почему раньше не сказала? Мы уже полчаса о нем говорим.
— Я сказала еще в начале разговора. Просто ты…
— Да, я, наверное, немного заболталась, cariño [Милая (исп.).].
Я открыла рот, однако мне не дали вставить ни слова.
— Отличный выбор. Это очень красивое платье, Лина. Стильное и игривое.
— Игривое? Что значит «игривое»?
— Ты идешь, а грудь впереди тебя.
Ах… Вот что имелось в виду…
— Но цвет тебе действительно к лицу. А еще оно подчеркивает формы. В отличие от того, лягушачьего.
— Спасибо, — пробормотала я. — Видимо, зеленое я больше не надену.
— Вот и славно, — ответила мама слишком быстро, чтобы принять это за простую вежливость. — А в чем будет твой друг? Надеюсь, он выберет костюм в том же стиле? Твой папа, например, выбрал синий галстук в тон моему платью.
Я тихонько застонала.
— Мама, ты же знаешь, Иза терпеть это не может. Она специально говорила, чтобы мы не вздумали подбирать одинаковые наряды.
Моя сестра выразилась однозначно: никаких костюмов в одном стиле! Хотела написать это в приглашении для гостей. Я ее с большим трудом переубедила. Даже чуть не подрались.
— Ну, учитывая, что я произвела на свет невесту и галстук мы уже купили, твоей сестре придется сделать исключение.
Упрямства матери было не занимать. Мне, конечно, тоже, как и Изе, но с матерью нам не сравниться. Про эту женщину сказали «упрямая, словно бык» еще в тот день, когда она появилась на свет.
— Видимо, придется… — пробормотала я под нос.
Потянувшись к еженедельнику, я внесла в список дел еще один пункт: позвонить Изе и предупредить про маму.
— У меня остался купон на скидку, могу тебе дать, — объявила мама, пока я рассеянно рылась в ноутбуке, проверяя почту. — Правда, я не уверена, что он действует за пределами Испании. Но должен ведь, да? Ты же моя дочь, а значит, имеешь право воспользоваться моей скидкой, где бы ни находилась. Для этого и придумали Интернет, так?
Я нажала на уведомление о грядущей серии семинаров.
— Да, конечно…
Наскоро глянув в объявление, я поняла, что лучше открыть расписание, когда мама повесит трубку.
— «Да, конечно, для этого и придумали Интернет»? Или «да, конечно, я воспользуюсь твоей скидкой»?
Я откинулась на спинку кресла, читая полученные письма.
— Лина?
О чем она говорит?
— Да, Mamá?
— Надеюсь, ты сама проверишь купон, потому что я не умею пользоваться этим вашим Интернетом.
— Конечно, — ответила я, так и не поняв, на что, собственно, соглашаюсь.
— Или у него есть галстук?
У кого — «него»?
Я вздрогнула.
— Так что? — переспросила мама, не дождавшись ответа. — Я про твоего друга, если ты не поняла.
На лбу выступили крохотные бисеринки пота.
Речь о моем мужчине, которого нет в наличии, но вся семья уверена, что он есть. Потому что я так сказала.
Потому что соврала.
Губы неожиданно склеились. Я с нетерпением ждала, когда мама в своей обычной непредсказуемой манере сменит тему. В голове метались безумные мысли.
Что ей ответить? «Нет, Mamá, у него нет галстука. Его не существует в природе? Я, видишь ли, придумала ухажера, чтобы не выглядеть жалкой и брошенной».
А, может, просто повесить трубку? Притвориться, будто занята, и закончить разговор? Но тогда меня замучает совесть. Только этого не хватало. Вдобавок, мать совсем не дура.
Она поймет — дело нечисто.
В конце концов, эта женщина произвела меня на свет.
Тянулись секунды. Я молчала, не веря, что впервые в жизни наша Mamá ждет ответа.
Черт!
Еще несколько мгновений тишины.
Черт, черт, черт!
«Признавайся», — тихо велел голос разума. Однако я мотнула головой, остро чувствуя, как по спине стекает капелька пота.
— Лина? — неуверенно переспросила мама. — В чем дело?
Я ужасная, подлая врунья, которая не заслуживает сочувствия, звучащего из трубки.
— Не волнуйся. — Я откашлялась, стараясь не замечать тяжелого комка, осевшего в животе. — Все хорошо.
В трубке послышался вздох. Один из тех, которые врезаются в душу и которые заставляют чувствовать себя особенно мерзко. Я словно вживую увидела, как мать с осуждением качает головой. До жути неприятное чувство.
— Лина, ты ведь знаешь, что если у тебя случилась беда, ты всегда можешь мне сказать.
Вина накатила с новой силой. Желудок сжался. На душе было тошно. Но особого выбора не имелось: или признаваться, или врать дальше.
— Вы что, поссорились?.. Знаешь, это ожидаемо. Ты ведь никогда о нем не рассказывала. По крайней мере, до недавних пор. — Долгая пауза. В ушах грохотало сердце. — Твоя кузина Каро уже намекала, что все не так серьезно.
Ну конечно, Каро в курсе. Если знает Mamá, знают и остальные.
Не дождавшись ответа, мама продолжила:
— Она сказала, у тебя в Фейсбуке [Деятельность социальной сети Facebook запрещена на территории РФ по основаниям осуществления экстремистской деятельности. (Здесь и далее.)] нет ни одной с ним фотографии.
Я закрыла глаза.
— Mamá, свою жизнь уже не принято выкладывать в Фейсбуке, — ответила я слабо, вопреки самой себе.
— А Принстанам? Или чем сейчас пользуется молодежь? Там тоже ни одной фотографии.
Представляю, как Каро листает мои профили в соцсетях и радостно потирает руки, не обнаружив ни следа таинственного мужчины.
— Каро сказала, если в Принстанаме нет фотографий, то это не всерьез.
Сердце стучало в груди барабаном.
— В Инстаграме. Он так называется.
— Как скажешь. — Мама снова вздохнула. — В общем, если вы с ним расстались или он с тобой порвал — неважно, — ты всегда можешь нам сказать. Мне и папе. Я-то знаю, как нелегко тебе даются отношения с тех пор… ну, ты поняла, после Даниэля.
Ее фраза резанула ножом и отозвалась в груди тяжелой застарелой болью. Заставила задуматься — а почему, собственно, я вру? Почему, как выразилась мать, мне нелегко даются отношения и почему я загнала себя в западню?
— За все эти годы ты ни с кем нас не знакомила. Не говорила, с кем встречаешься… И этого своего жениха ни разу не упоминала, пока не сказала, что привезешь его на свадьбу. Поэтому, если вы вдруг расстались…
Очень знакомая, пронзительная боль рвала сердце в клочья.
— Все нормально.
Разве?
Будь и впрямь нормально, я бы рассказала матери правду. Покончила бы с дурацким цирком, запихнула сожаления куда подальше и смогла наконец выдохнуть. Я бы сказала: да, у меня больше нет парня, и, значит, некого брать в Испанию. Я приеду на свадьбу одна. Не беда.