— Вот, — услышала я.

Опустив голову, я увидела сверток из вощеной бумаги. Плоский квадратик размером с половину ладони.

— Это что? — спросила я, глянув на Аарона.

— Мюсли, — ответил он, печатая. — Ты голодная. Ешь.

Руки сами потянулись к угощению. Я развернула бумагу и изумленно уставилась на батончик. Домашний. Из жареных овсяных хлопьев, сухофруктов и орехов.

В ушах прозвучал протяжный вздох.

— Если думаешь, что он отравлен, клянусь, я…

— Нет-нет! — выпалила я и тряхнула головой.

В груди отчего-то росло напряжение. Я поднесла батончик ко рту, откусила. Святые угодники, до чего же было вкусно! Я застонала от восторга.

— Господи… — пробормотал мужчина рядом.

Жуя орехово-медовый деликатес, я пожала плечами:

— Прости, так вкусно, что я не удержалась.

Аарон покачал головой, не отрывая взгляда от компьютера. Рассматривая его профиль, я испытывала смешанные чувства. Не только признательность за его неожиданные кулинарные таланты — но и что-то другое. Теплое и пушистое чувство грело мне грудь, заставляя тайком улыбаться.

Я была ему благодарна.

Аарон Блекфорд, хмурый двойник Кларка Кента, сидел у меня в кабинете, помогал с работой, кормил домашними сладостями, а я была рада до чертиков.

— Спасибо, — сорвалось у меня с губ.

Он повернулся ко мне, на миг расслабившись. Но тут заметил мой экран и снова недовольно скривился:

— Ты до сих пор не открыла пустой шаблон?

— Oye [Эй (исп.).]. — Испанское слово вылетело само собой. — Только не надо командовать. Не у всех есть суперскорость, как у тебя, мистер Кент.

Он поднял бровь, ничуть не испугавшись моей эскапады.

— Конечно. Некоторые демонстрируют супермедлительность.

— Ха! — Я закатила глаза. — Смешно.

Он снова отвернулся к экрану.

— Сделай милость, открой пустой шаблон. По возможности, сегодня.

Вечер обещал выдаться долгим.

Глава четвертая

— Mamá, — повторила я в сотый раз. — Mamá, escúchame, por favor [Мама, мамуля, послушай, пожалуйста (исп.).].

Без толку: я могла просить сколь угодно, хоть тысячу раз. Мама не умела слушать — даже не пыталась. Слушать способны лишь те, у кого слабые голосовые связки.

С губ сорвался долгий протяжный выдох. Из трубки несся бесконечный поток испанской речи.

— Madre [Мама (исп.).], — повторила я.

— …Поэтому, если решишь надеть другое платье… Ты ведь понимаешь, о каком я говорю? — спросила она по-испански и, не дав даже секунды ответить, продолжила: — То, которое из шелка, до щиколотки. Так вот, как твоя мать, я обязана сообщить, что оно тебе совершенно не идет. Прости, Лина, но ты и без того невысокая, а с такой длиной смотришься коротышкой. И зеленый совсем тебе не к лицу. Мне кажется, этот цвет вообще не для свадьбы, и вдобавок…

— Знаю, Mamá. Я тебе уже говорила, что…

— Ты в нем как… лягушка, только на каблуках.

М-да, спасибо, мамуля.

Я усмехнулась и качнула головой.

— Неважно, потому что я надену красное.

В трубке вздохнули:

— О! А почему раньше не сказала? Мы уже полчаса о нем говорим.

— Я сказала еще в начале разговора. Просто ты…

— Да, я, наверное, немного заболталась, cariño [Милая (исп.).].

Я открыла рот, однако мне не дали вставить ни слова.

— Отличный выбор. Это очень красивое платье, Лина. Стильное и игривое.

— Игривое? Что значит «игривое»?

— Ты идешь, а грудь впереди тебя.

Ах… Вот что имелось в виду…

— Но цвет тебе действительно к лицу. А еще оно подчеркивает формы. В отличие от того, лягушачьего.

— Спасибо, — пробормотала я. — Видимо, зеленое я больше не надену.

— Вот и славно, — ответила мама слишком быстро, чтобы принять это за простую вежливость. — А в чем будет твой друг? Надеюсь, он выберет костюм в том же стиле? Твой папа, например, выбрал синий галстук в тон моему платью.

Я тихонько застонала.

— Мама, ты же знаешь, Иза терпеть это не может. Она специально говорила, чтобы мы не вздумали подбирать одинаковые наряды.

Моя сестра выразилась однозначно: никаких костюмов в одном стиле! Хотела написать это в приглашении для гостей. Я ее с большим трудом переубедила. Даже чуть не подрались.

— Ну, учитывая, что я произвела на свет невесту и галстук мы уже купили, твоей сестре придется сделать исключение.

Упрямства матери было не занимать. Мне, конечно, тоже, как и Изе, но с матерью нам не сравниться. Про эту женщину сказали «упрямая, словно бык» еще в тот день, когда она появилась на свет.

— Видимо, придется… — пробормотала я под нос.

Потянувшись к еженедельнику, я внесла в список дел еще один пункт: позвонить Изе и предупредить про маму.

— У меня остался купон на скидку, могу тебе дать, — объявила мама, пока я рассеянно рылась в ноутбуке, проверяя почту. — Правда, я не уверена, что он действует за пределами Испании. Но должен ведь, да? Ты же моя дочь, а значит, имеешь право воспользоваться моей скидкой, где бы ни находилась. Для этого и придумали Интернет, так?

Я нажала на уведомление о грядущей серии семинаров.

— Да, конечно…

Наскоро глянув в объявление, я поняла, что лучше открыть расписание, когда мама повесит трубку.

— «Да, конечно, для этого и придумали Интернет»? Или «да, конечно, я воспользуюсь твоей скидкой»?

Я откинулась на спинку кресла, читая полученные письма.

— Лина?

О чем она говорит?

— Да, Mamá?

— Надеюсь, ты сама проверишь купон, потому что я не умею пользоваться этим вашим Интернетом.

— Конечно, — ответила я, так и не поняв, на что, собственно, соглашаюсь.

— Или у него есть галстук?

У кого — «него»?

Я вздрогнула.

— Так что? — переспросила мама, не дождавшись ответа. — Я про твоего друга, если ты не поняла.

На лбу выступили крохотные бисеринки пота.

Речь о моем мужчине, которого нет в наличии, но вся семья уверена, что он есть. Потому что я так сказала.

Потому что соврала.

Губы неожиданно склеились. Я с нетерпением ждала, когда мама в своей обычной непредсказуемой манере сменит тему. В голове метались безумные мысли.

Что ей ответить? «Нет, Mamá, у него нет галстука. Его не существует в природе? Я, видишь ли, придумала ухажера, чтобы не выглядеть жалкой и брошенной».

А, может, просто повесить трубку? Притвориться, будто занята, и закончить разговор? Но тогда меня замучает совесть. Только этого не хватало. Вдобавок, мать совсем не дура.

Она поймет — дело нечисто.

В конце концов, эта женщина произвела меня на свет.

Тянулись секунды. Я молчала, не веря, что впервые в жизни наша Mamá ждет ответа.

Черт!

Еще несколько мгновений тишины.

Черт, черт, черт!

«Признавайся», — тихо велел голос разума. Однако я мотнула головой, остро чувствуя, как по спине стекает капелька пота.

— Лина? — неуверенно переспросила мама. — В чем дело?

Я ужасная, подлая врунья, которая не заслуживает сочувствия, звучащего из трубки.

— Не волнуйся. — Я откашлялась, стараясь не замечать тяжелого комка, осевшего в животе. — Все хорошо.

В трубке послышался вздох. Один из тех, которые врезаются в душу и которые заставляют чувствовать себя особенно мерзко. Я словно вживую увидела, как мать с осуждением качает головой. До жути неприятное чувство.

— Лина, ты ведь знаешь, что если у тебя случилась беда, ты всегда можешь мне сказать.

Вина накатила с новой силой. Желудок сжался. На душе было тошно. Но особого выбора не имелось: или признаваться, или врать дальше.

— Вы что, поссорились?.. Знаешь, это ожидаемо. Ты ведь никогда о нем не рассказывала. По крайней мере, до недавних пор. — Долгая пауза. В ушах грохотало сердце. — Твоя кузина Каро уже намекала, что все не так серьезно.

Ну конечно, Каро в курсе. Если знает Mamá, знают и остальные.

Не дождавшись ответа, мама продолжила:

— Она сказала, у тебя в Фейсбуке [Деятельность социальной сети Facebook запрещена на территории РФ по основаниям осуществления экстремистской деятельности. (Здесь и далее.)] нет ни одной с ним фотографии.

Я закрыла глаза.

— Mamá, свою жизнь уже не принято выкладывать в Фейсбуке, — ответила я слабо, вопреки самой себе.

— А Принстанам? Или чем сейчас пользуется молодежь? Там тоже ни одной фотографии.

Представляю, как Каро листает мои профили в соцсетях и радостно потирает руки, не обнаружив ни следа таинственного мужчины.

— Каро сказала, если в Принстанаме нет фотографий, то это не всерьез.

Сердце стучало в груди барабаном.

— В Инстаграме. Он так называется.

— Как скажешь. — Мама снова вздохнула. — В общем, если вы с ним расстались или он с тобой порвал — неважно, — ты всегда можешь нам сказать. Мне и папе. Я-то знаю, как нелегко тебе даются отношения с тех пор… ну, ты поняла, после Даниэля.

Ее фраза резанула ножом и отозвалась в груди тяжелой застарелой болью. Заставила задуматься — а почему, собственно, я вру? Почему, как выразилась мать, мне нелегко даются отношения и почему я загнала себя в западню?

— За все эти годы ты ни с кем нас не знакомила. Не говорила, с кем встречаешься… И этого своего жениха ни разу не упоминала, пока не сказала, что привезешь его на свадьбу. Поэтому, если вы вдруг расстались…

Очень знакомая, пронзительная боль рвала сердце в клочья.

— Все нормально.

Разве?

Будь и впрямь нормально, я бы рассказала матери правду. Покончила бы с дурацким цирком, запихнула сожаления куда подальше и смогла наконец выдохнуть. Я бы сказала: да, у меня больше нет парня, и, значит, некого брать в Испанию. Я приеду на свадьбу одна. Не беда.