Мама сама подсказывает выход. Возможно, так будет проще. Надо лишь ей довериться.

Глубоко вдохнув, я набралась мужества и решилась.

Расскажу как есть.

Ехать одной, конечно, будет нелегко. Придется терпеть жалостливые взгляды и шепотки о прошлом. Это еще мягко сказано. Однако выбора нет.

Перед глазами всплыло лицо Аарона. Внезапно, без предупреждения.

Против воли.

Ну уж нет! Только его не хватало!

И вообще, с понедельника он больше не поднимал тот вопрос. Ни разу, хотя прошло четыре дня. Впрочем, это ничего не изменило бы. Справлюсь сама. Нет никаких причин полагать, будто он предлагал всерьез.

Все пройдет нормально. Так говорит Mamá, а она врать не будет.

Я открыла рот, решив наконец послать все к черту и перестать вести себя как малолетняя врушка. Пора взрослеть и стойко принимать удары судьбы. Но удача, конечно же, опять отвернулась. Мать следующей своей фразой срезала на корню всю мою решимость.

— Знаешь… — Уже по одним интонациям стоило понять, к чему она клонит. — Все люди разные. Каждый живет в своем ритме. Кому-то надо больше времени, чтобы прийти в себя, кому-то меньше. Если ты еще не оправилась, ничего страшного. Не нужно стыдиться. И то, что Даниэль будет с невестой, не беда. Лина, на свадьбу можно приехать и одной.

Сердце упало в ноги.

— Не говоря уже о том, что Даниэлю пришлось намного легче тебя, он-то из вашего скандала вышел чистеньким и невредимым.

В этом и вся беда, разве не так? Поэтому я и загнала себя в западню. Даниэль развлекался и жил на всю катушку, пока я страдала. На свадьбе все будут в курсе. Каждый гость, до последнего.

Словно прочитав мои мысли, мать сказала:

— Все это знают, cariño. Все прекрасно понимают. Тебе многое довелось пережить.

Понимают ли?

Нет. Только думают, что понимают. А на самом деле не понимают ничего. Не понимают, каково pobrecita [Бедняжка (исп.).], бедной маленькой Лине, терпеть полные сочувствия взгляды. Они не понимают, какие у меня в душе остались шрамы, почему я не могу найти мужчину и вру собственной семье. Не понимают, почему меня выворачивает наизнанку от одной мысли, что я приеду на свадьбу без сопровождения и буду смотреть на Даниэля — мою первую любовь, бывшего жениха — с его невестой, еще сильнее укрепляя окружающих в их подозрениях.

Одинокая, убитая горем, в позоре бежавшая из страны.

Живущая исключительно прошлым.

Я давно перешагнула через былые обиды, но события так внезапно завертелись — я совсем потеряла голову. Только сейчас я поняла, насколько все плохо. Не потому что никого так и не нашла за все эти годы, а потому что начала обманывать близких. И, что еще хуже, решила врать дальше.

— Все тебя понимают. Тебе очень нелегко тогда пришлось.

«Нелегко» — это мягко сказано.

Нет. Не могу. Не стану. Не буду выставлять себя неудачницей на глазах у всей родни. У всего долбаного города. У Даниэля.

— Лина. — Она произнесла мое имя так, как могут только матери. — Ты все еще здесь?

— Конечно. — Голос от накала чувств звучал хрипло и с надрывом. Я выпрямилась и соврала: снова, в который раз. Лина Мартин — профессиональная лгунья и мошенница. — Я ни с кем не ссорилась. Приедем вдвоем, как и обещала. — Я хотела выдавить смешок, но не вышло. — Если бы ты дала вставить хоть слово, прежде чем пускаться в нелепые рассуждения, я бы сразу ответила.

В трубке повисло молчание. Долгая тишина.

Мать не была дурой. Никогда и ни при каких условиях. Если я хоть на секунду поверила, будто буря миновала, то ошиблась.

— Хорошо, — сказала она до странности мягко. — Значит, вы по-прежнему вместе?

— Да, — снова соврала я.

— И он приедет на свадьбу? В Испанию?

— Верно.

Очередная пауза. У меня так сильно вспотели ладони, что телефон грозил выпасть из рук. Пришлось ухватиться за трубку покрепче.

— Ты говорила, он тоже из Нью-Йорка?

— Ага.

Мать хмыкнула и потом добавила:

— Американец?

— До мозга костей.

— Как же его зовут?

Дыхание застряло в горле. Черт. Я ведь не называла имени, верно? Вроде не должна, но вдруг…

Мысли пробежались по всем возможным вариантам. Проклятье. Мне нужно имя. Короткое, простое имя.

Самое обычное.

Имя мужчины, которого не существует в природе и которого еще предстоит найти.

— Лина… Ты здесь? — окликнула мама и нервно рассмеялась. — Ты что, забыла имя своего парня?

— Не говори глупостей, — выпалила я, отчетливо слыша в голосе панику. — Я…

Краем глаза я заметила тень. Повернулась к дверям и с изумлением увидела, как порог кабинета — по обыкновению неожиданно и без предупреждения — переступает Аарон Блекфорд собственной персоной, оказываясь в самом центре бури.

— Лина? — издалека донесся голос матери.

Аарон в два шага пересек разделявшее нас расстояние и положил на стол стопку бумаг.

Что он здесь делает?

Мы не ходим друг другу в кабинеты. В этом нет ни надобности, ни желания.

Ледяной синий взгляд прошелся по мне, и Аарон опять нахмурился. Видимо, гадал, отчего у меня такой вид, будто я в панике. Так оно и было. Разгребать последствия вранья сложнее, чем врать.

Аарон удивленно вскинул брови. В глазах почудилось осуждение.

Почему изо всех людей именно его угораздило зайти ко мне в кабинет?

Почему, господи? За что?!

— Аарон, — с надрывом прошептала я.

И сквозь туман услышала, как мать зачем-то повторяет его имя.

— Аарон?

— Sí [Да (исп.).], — буркнула я, уставившись на него во все глаза. Какого черта ему надо?

— Хорошо, — ответила Mamá.

Что значит «хорошо»?

Я вытаращила глаза.

— Qué? [Что? (исп.)]

Аарон, услышав испанскую речь, тут же понял, что к чему.

— Личные разговоры на работе? — Он покачал головой.

Мать, по-прежнему висящая на линии, спросила по-испански:

— Это его я сейчас слышу? Того самого Аарона, с которым ты встречаешься?

Меня сковало от страха. Вытаращив глаза и разинув рот, я уставилась на Аарона. Слова матери эхом бились в опустевшем черепе. Как, черт возьми, я умудрилась так вляпаться?

— Лина? — повторила она с нажимом.

Аарон нахмурился сильнее обычного и вздохнул, стоя на прежнем месте.

Почему он не уходит?

— Sí, — буркнула я, не догадываясь, что она воспримет это как ответ на предыдущий вопрос. — Нет, — торопливо поправилась я, идя на попятную.

Аарон цокнул языком и покачал головой, и все, что я собиралась сказать, вылетело из мыслей.

— Я… — Господи, отчего в кабинете так жарко? — No sé, Mamá [Не знаю, мама (исп.).].

Аарон одними губами произнес: «Твоя мать?»

— Cómo que no sabes? [Как это не знаешь? (исп.)] — в тот же миг раздалось в трубке.

— Я… — Я замолчала, не понимая толком, с кем говорю. С недовольным мужчиной напротив или с матерью. Было такое чувство, будто я на неисправном самолете с головокружительной скоростью несусь к земле и ничегошеньки не могу поделать, чтобы избежать крушения. Ни одна из кнопок не работает.

— Ay, hija [Эй, дочка (исп.).], — со смешком сказала мама. — Да или нет? Это тот самый Аарон?

Я чуть было не взвыла в голос.

Захотелось расплакаться или открыть окно и швырнуть телефон к чертям под колеса нью-йоркских машин. Или сломать что-нибудь. Желательно голыми руками. Затопать ногами от разочарования. А лучше — все и сразу. Одновременно.

В синих глазах напротив мелькнуло любопытство. Аарон склонил голову набок, наблюдая за тем, как отчаянно я пытаюсь отдышаться.

Я прикрыла телефон ладонью и звенящим шепотом спросила у мужчины передо мной:

— Чего тебе?

Он небрежно махнул.

— Ничего страшного, рабочие дела подождут, пока ты поговоришь по телефону.

Аарон сложил руки на широкой груди и уперся кулаком в подбородок.

— Я не тороплюсь, не стесняйся.

Если бы из ушей можно было выпустить пар, у меня над головой взвилось бы густое облако.

Мать, до сих пор висящая на линии, наконец опомнилась:

— Кажется, ты занята, поэтому не буду отвлекать.

Я, прожигая Аарона взглядом, не сразу услышала, как она добавила:

— Ох, что начнется, когда abuela узнает, что у тебя служебный роман. Догадываешься, что она скажет?

На том же автопилоте я ответила:

— Uno no come donde caga [Не надо гадить там, где ешь (исп.).].

Аарон дернул губами.

— Eso es [Именно (исп.).]. — Мама хихикнула. — Иди, занимайся делами. Когда приедешь на свадьбу, расскажешь нам про своего мужчину, хорошо?

«Нет», — чуть было не ответила я. Иначе захлебнусь своим же враньем.

— Конечно, мама, — вместо этого сказала я. — Люблю тебя. И передай папе, что его я тоже люблю.

— Я тоже тебя люблю, cielo [Дорогая (исп.).], — произнесла мама перед тем, как повесить трубку.

Набрав в грудь живительного воздуха, я уставилась на человека, который только что в сотню раз усложнил мне жизнь. Телефон я как ошпаренная бросила на стол.

— С матерью говорила?

Я кивнула, не в силах сказать ни слова. Лучше молчать. Одному богу известно, что еще я могу ляпнуть.

— Дома все хорошо?

Вздохнув, я снова кивнула.

— А что это значит? — спросил Аарон с искренним любопытством. — Та испанская фраза, которую ты произнесла в самом конце?

Голова после ужасного катастрофического разговора все еще шла кругом. У меня нет времени играть с Аароном в переводчика. Вдобавок он последний человек, с которым я готова общаться.