— Ой, мне так нравится! И что, все едят? И приказчики, и подручные? — Марию Андреевну этот ритуал привел в полный восторг.

— Все… — заулыбался Григорий Григорьевич.

— А можно мы тоже сейчас… поедим?

— Конечно!

— Только без меня! — заявила Мария Степановна, которая не в силах была впихнуть в себя что-то еще после всех съеденных сладостей в доме Дурдиных.

Григорий Григорьевич и Мария Андреевна с удовольствием присоединились к поеданию фруктов. Им это казалось необыкновенно забавным. Сначала они пытались сдерживаться, чтобы не смущать служащих, потом начали улыбаться, а затем и вовсе расхохотались, глядя друг на друга. Мария Андреевна откусила кусок персика, и его сок стекал по ее подбородку. Заливаясь смехом, она вытирала сок рукой. Машенька была очень привлекательна и непосредственна в этот момент. Ее смех и раскрепощенность словно заворожили Гришу. Он поймал себя на мысли, что, если бы вокруг не было людей, он бы попытался поцеловать ее. Мария Степановна, уловив искры, летающие между молодыми, предложила возвращаться домой.

— Представляете, если б мой папенька ввел час выпивания несвежего пива? — расхохоталась Машенька на обратном пути.

Все трое вернулись к Дурдиным в чудесном расположении духа.

Гостей стало больше. Пришли старшие дочери Андрея Ивановича с мужьями и старший сын, Иван Андреевич. К ужину подъехали Петр Степанович с сыном и невесткой. Варвара Сергеевна была, как всегда, необыкновенно хороша. Она полностью осознавала силу своих чар и вела себя с королевским достоинством. Гриша, как джентльмен, ухаживал за кузинами и дочерями хозяина, совершенно забыв про Машу.

Светлая улыбка на лице Марии Андреевны, с которой она вернулась с прогулки, постепенно исчезала с ее лица, вместе с Гришиным интересом к ней.

Гости разошлись.

Машенька вернулась в свою комнату, бросилась на кровать и разрыдалась, как в каких-то дешевых романах. Манефа пыталась выяснить, в чем дело. Но из бессвязных обрывков ничего не могла понять. Няня обняла свою девочку и крепко прижала к себе.

— Будет, будет… девичьи слезы — аки роса на всходе солнца… Завтра и не упомнишь, о чем горевала…

XII

Винные погреба Елисеевых давно славились по всему Петербургу. Это было невысокое, но очень протяженное здание, в котором хранились огромные дубовые бочки, на семьсот ведер каждая, для созревания вина. Каждый сорт — в отдельном помещении, с индивидуально подобранными условиями.

Гриша с отцом приехали в подвалы отобрать вина для очередной выставки. Прошло два года с момента убийства Александра II. Григорий Григорьевич полностью вернулся к жизни. Он стал незаменимой опорой в делах для отца и старшего брата.

— Сколько ж вы, братец, сегодня бутылей разлили? — просил Григорий Петрович у рабочего.

— Около дюжины тысяч-с, барин.

— А ну-ка плесни на пробу…

Работник, сидящий у бочки, собрался было налить вина в железную кружку, но тут же подскочил приказчик с двумя хрустальными бокалами. Григорий Петрович наблюдал за Гришей, пока тот прокручивал вино по хрусталю, давал ему стечь по стенкам, рассматривал на свет, изучал аромат и только потом сделал глоток. У Григория Григорьевича был прекрасный вкус, которому отец безоговорочно доверял.

— Как? Ежели на выставку в Лондон? — полюбопытствовал Григорий Петрович.

— Рановато… пусть еще «повоспитывается»… — выдал свое заключение сын, взяв стакан воды и прополоскав рот.

Так они прошлись по нескольким помещениям, выбирая вино. В итоге сошлись на нескольких бутылках.

Пора было возвращаться в контору. На улице стояла теплая, солнечная погода, и Елисеевы решили прогуляться через Биржевой сад. После открытия навигации в саду яблоку некуда было упасть от торговцев всяких мастей, приплывших из дальних стран. Чем только они ни торговали — и говорящими попугаями, и вертлявыми обезьянами, и прочими диковинными животными. Пока Григорий Петрович рассматривал очередную неведомую зверюшку, Гриша делился с ним своими новыми идеями по устройству дела.

— Если б объединить объемы стеклотары для вина с Дурдинскими для пива, то можно было б сторговать лучшую цену…

— Светлая ты голова, Гриша! Тока бутыли-то разные… — задумался Григорий Петрович.

— Так дешевые сорта вина можно и в тару попроще разливать, — у сына на все был готов ответ.

Вдруг Елисеевы увидели идущих им навстречу Андрея Ивановича Дурдина с женой, Машей и, неожиданно, Закретским. Дурдин и Елисеевы раскланялись. Мария Андреевна пряталась под зонтиком, закрываясь от солнца, и то ли действительно не видела Елисеевых, то ли очень была увлечена говорящими попугаями.

— Ты ж глянь на эту шельму! Всюду вхож, как медный грош! — прошелся Григорий Петрович по графу.

Григорий Григорьевич был взбешен. Он и сам не очень понимал, была ли это ревность или он просто терпеть не мог Закретского per se. Заморские диковинки были ему больше не в радость, и они с отцом пошли в контору. Всю дорогу Гриша возмущался: Мерзавец! Пройдоха!

В конторе Григорий Петрович призвал в помощь старшего сына, дабы успокоить Гришу. Уж слишком бурной была его реакция на увиденное. В конце концов, ничего смертельного не произошло. Дурдины могли прогуливаться сами по себе, а Закретского встретить случайно.

— Саша, поговори с ним — слово толковое стоит целкового…

Сам отец ушел наверх, где располагались его жилые комнаты, оставив сыновей вдвоем. Александр Григорьевич оторвался от бумаг.

— Что случилось?

— Только что встретили Дурдина с дочерью и Закретского. Я не мог поверить своим глазам! — продолжал возмущаться Гриша.

— Куда же Андрей Иванович смотрит? Обидно, что и Машенька-то этому прохвосту не нужна. Ему важно финансовое состояние поправить. У него ж в одном кармане сочельник, в другом чистый понедельник, — задумчиво рассуждал Александр. От все больше и больше походил на своего отца. Тоже стал изъясняться присказками да прибаутками.

— Да он за грош с колокольни соскочит! Надо Машу спасать! — вот и Гриша тоже подхватил этот поговорочный марафон. Кровь — не вода все же.

— Обещай, что ты не будешь с ним связываться! Это было бы крайне неразумно! В конце концов, Андрей Иванович далеко неглупый человек, он знает, что делает, — строго потребовал от брата Александр.

— Ты прав… Закретского я не трону… — Григорий Григорьевич явно что-то задумал.

Александру, возможно, нужно было разобраться, что затевает Гриша. Но ему было некогда. Надо было проверить бумаги по сегодняшним поставкам сыра и сардин. Ему хотелось закончить дела побыстрее и вернуться домой к жене и дочке. На правах старшего сына он и так практически жил жизнью отца и младшего брата. Иногда он немного завидовал сестрам, которые повыходили замуж и теперь жили своими семьями, изредка навещая родителей. Тем более, раз Гриша сказал, что не тронет Закретского, значит, так и будет. В среде купцов словами просто так не бросались. Купеческое слово было дороже любого договора.

XIII

После прогулки с Дурдиными, которых Закретский встретил совершенно неслучайно, а намеренно их подкараулил у Биржи, — он отправился к своему дяде попросить денег, чтобы закрыть очередной карточный долг. Влиятельному родственнику пришлось обивать пороги и просить за нерадивого кутилу, чтобы того не отправили за решетку.

— Это был последний раз, Всеволод, когда я за тебя хлопотал, — раздраженно отчитывал дядя племянника, давая ему солидную пачку денег. — Хотя бы в память о своей бедной матери, возьмись за ум! Довольно играть! Иначе завтра ты очнешься в долговой яме, как твой отец.

Закретский потупил глаза, словно ему было семь лет и он нашкодил в школе.

— Я лишь хотел отыграться и расплатиться с долгами…

— Довольно! Либо ты остепенишься, женишься, либо забудь ко мне дорогу.

— У меня есть кое-кто на примете… дочь купца Дурдина…

— В твоем положении на достойную партию из нашего круга рассчитывать не приходится. Герб, значит, позолотишь, — устало, но уже более спокойно отреагировал дядя. — Купчиха — так купчиха.

— Так я завтра же и попрошу руки и сердца, — радостно пообещал молодой гуляка. Он боялся, что родственники не одобрят подобный союз. Он и сам был унижен тем обстоятельством, что вместо достойной жены ему придется опуститься до этих торгашей. Но деваться было некуда. Да и родне он так надоел своими финансовыми проблемами и загулами, что они были рады пристроить его куда угодно.

— Да уж поторопись, потому что в следующий раз я за тебя долги отдавать не стану.

* * *

Тем же вечером Григорий Петрович ждал, пока подадут обед, просматривая газеты. Пришел Григорий Григорьевич, сел рядом.

— Эдуард Мане почил, — поделился Григорий Петрович прочитанной новостью с сыном, — что за год? Сначала Вагнер, а нонче Мане. У Степана вроде был он в коллекции… Теперича цены взлетят.

Гриша совсем не слушал отца.

— Отец… Не могли бы вы поговорить с Андреем Ивановичем? — довольно робко начал он.

— О чем? — Григорий Петрович был уверен, что Гриша опять заведет речь про бутыли для вина и пива.

— О Марии Андреевне… у меня к ней чувства… — очень тихо ответил сын. Он словно стеснялся того, что говорил.