— Мозги у нас, может, и другие, но все же они есть. Надеюсь. Попробуй. Что ты теряешь?

— Это Кружилин.

— Олег Сергеевич Кружилин? — не веря своим ушам, уточнила Кира. — Знаменитый писатель, журналист, педагог, благотворитель?

— И попечитель богоугодных заведений. Так и знал, что ты не поверишь!

— Да подожди ты! Я просто пытаюсь вникнуть!

— Ничего ты не пытаешься! По лицу видно, что…

— Не надо меня считывать! Успокойся и расскажи подробнее.

— Стоит ли?

— Уфф! Андрей, ты точно дипломат? Обижаешься, как ребенок!

— Просто для меня это больно.

— Понимаю, поэтому прошу: объясни.

— Начать придется издалека.

— Я готова.

— Что ты знаешь о Зинаиде Гиппиус?

Кира опешила, но от восклицаний удержалась. Побоялась, что разрушит хрупкое равновесие эмоций в разговоре.

Кашлянув, она сказала, что знает в общих чертах: поэтесса, сатанесса и все такое.

— Еще ведьма и дьяволица. Но Блок называл ее зеленоглазой наядой и безумной гордячкой, Брюсов — Зинаидой прекрасной, а Петр Перцев считал ее наружность боттичеллиевской.

— А какое отношение противоречивость восприятия личности Зинаиды Гиппиус имеет к криминалу? — не удержалась от ехидства Кира.

— Абсолютно никакого, но позволь продолжить. Не перебивай только. Хорошо? В Петербурге они с Мережковским жили в доме Мурузи.

— На Литейном? Там еще Бродский жил.

— И не только Бродский. Мережковские жили в доме Мурузи с конца восьмидесятых годов девятнадцатого века вплоть до своего отъезда из России в двадцатом году.

Андрей остановился и потер лоб.

— Что-то не то я рассказываю. Подожди. А если так: Кружилин — потомок маньяка, который совершал точно такие же убийства сто лет назад.

Андрей взглянул на Киру и увидел, что та, хоть и замерла от неожиданности, смотрит внимательно и уже без ехидства.

— Учти, я знаю далеко не все, к тому же многое — просто плод умозаключений. Да и то не моих. Все началось с того, что из архива, в котором работала моя бабка, пропали ценные документы, связанные с одной из Гиппиус. Точнее, с Татьяной, родной сестрой Зинаиды. В основном дневники, воспоминания. Они никогда не издавались.

— Когда это случилось?

— В девяносто седьмом.

— Было расследование?

— И весьма громкое. Бабка в результате уволилась, хотя прямо ее никто не обвинял.

— Вора не нашли?

— Разумеется, но пропажа не давала бабке покоя всю жизнь. Она пыталась вести собственное расследование и вышла на след даже не похитителя, а заказчика. Им оказался Кружилин.

— Ты с такой уверенностью говоришь… Как она узнала?

— Не в курсе, но уже тогда ее интересовало другое: для чего ему понадобились эти записи.

— Ну понятно. Неопубликованные материалы можно продать дороже.

— Но он их не продал.

— То есть они и сейчас у него?

— Если только он их не уничтожил как доказательства, уличающие его в преступлении.

— Звучит категорично. Что было в тех дневниках?

— Бабка утверждала, что записи касались убийств.

— Татьяна Гиппиус была свидетелем убийств? Правильно я понимаю?

— Правильно, но не Татьяна, а ее сестра Зинаида.

Кира почесала бровь, но промолчала.

— Первое было еще в Грузии, где жили тогда Гиппиусы. Вернее, первые, потому что в один день, а именно шестого июня тысяча восемьсот восемьдесят шестого года в Тифлисе во время страшной грозы были убиты сразу три девушки. Всем было по двадцать лет. На теле жертв был вырезан зигзаг молнии.

Кирин взгляд вдруг стал цепким.

— В Евангелии от святого Луки говорится: «Он сказал им: я видел сатану, падшего с неба, как молнию». Молния — это его знак, — волнуясь, а потому торопясь, продолжал Андрей. — Зинаида стала свидетелем одного из убийств. Последнего. А через двадцать лет она снова увидела убийцу. Уже в Петербурге. Это был ее сосед по дому Мурузи. Зинаида называла его «серой обезьяной».

— Его поймали?

— Он… умер в тысяча девятьсот шестнадцатом.

— Так. До сих пор все выглядит вроде бы реалистичным, но…

— Что тебя смущает? Кружилин живет в Питере, а серии убийств шестого и шестнадцатого годов совершены в Москве? Сто лет назад убийства тоже состоялись в разных городах.

— Нет, не это. У нас, кстати, версия гастролера также присутствовала, но…

Кира помолчала.

— Ладно. Оставим пока. Ты сказал, что Кружилин — потомок того самого маньяка. Пусть так — хотя это утверждение нуждается в железных, даже железобетонных доказательствах, — но это не указывает, что он убийца. Это вообще ни о чем не говорит! Возможно, купив записи, изобличающие его предка, он просто хотел, чтобы этот факт не стал достоянием общественности и не вызвал ненужного резонанса?

— Нет. Кружилин хотел другого. Он решил повторить путь «серой обезьяны».

— Маньяком стать?

— Маньяками не становятся. Ими рождаются.

— То есть Кружилин при помощи девушек… сатану вызывал?

— Бабка Поля пришла к выводу, что Кружилин, как и его предок, хотел стать антихристом. Перевоплотиться. То есть обрести дьявольскую силу своего хозяина и бессмертие впридачу.

Кира помотала головой.

— Чистой воды… бредятина. Не может быть, чтобы Кружилин в это верил.

Андрей упрямо повторил:

— Эти записи были опасны для него. Если бы дневники прочли какие-нибудь упертые аспиранты, стали копать — а копать стали бы, ведь в них упоминается знаменитая Зинаида, — и установили, что великий Кружилин является потомком «серой обезьяны», это стало бы прямым доказательством его вины.

— Да какой вины? — снова начала раздражаться Кира. — Убийства случились через девять лет после кражи!

— Вот именно! Дневники стали пособием, а заодно он и соломки себе на будущее подстелил!

Глаза Борисоглебского горели инквизиторским огнем, голос срывался, и Кира решила, что следует сбавить обороты.

— В том, что ты говоришь, нет логики, — как можно мягче произнесла она, — но, как я понимаю, именно к этому выводу пришла твоя бабушка.

— Да. Однако бабка пошла дальше и стала…

— Она даже не сомневалась, что Кружилин унаследовал семейное помешательство? — перебила Кира. — Неужели современный человек способен верить, что может стать… даже не произносится… дьяволом?

— А если он проверить решил? Ведь гибель его предка сто лет назад шестого июня шестнадцатого года во время ужаснейшей грозы так и не была расследована. «Серая обезьяна» просто исчезла. Тела не нашли.

— То есть Кружилин решил, что тот достиг цели и теперь из преисподней помогает своему потомку повторить его подвиг?

— Ты иронизируешь, потому что смотришь на все с точки зрения нормального человека.

— Никто еще не доказал, что Кружилин сумасшедший.

— Говорю тебе: он хотел эксперимент провести.

— И ради эксперимента стал убивать девушек?

— Среди которых оказалась Ирина.

— Уффф… Кошмар какой-то! Твоя убежденность просто ошарашивает!

Кира с силой потерла лицо, пытаясь нащупать в разговоре твердую почву.

— Ну хорошо. А каким образом Гиппиус могла стать свидетелем убийства? Она что, специально выслеживала маньяка?

— Нет, — помотал головой Андрей и наконец выключил телевизор. — Это произошло случайно.

— Зинаида рассказала о случившемся сестре, а та сделала записи?

— Ну да.

— А почему записи вела сестра, а не сама Зинаида?

— Не могу сказать. Но, в принципе, догадаться можно. Такое потрясение трудно хладнокровно описывать.

— Но ведь Татьяна могла и приврать. Добавить от себя.

— Да зачем ей это? Впрочем, позже Наталья тоже подтверждала описанные факты в разговорах.

— А Наталья — это кто?

— Еще одна сестра. Вообще сестер Гиппиус было четверо. Зинаида — старшая. Татьяна — следующая. Потом Наталья и Анна. Татьяна росла под сильным влиянием Зинаиды, которую вспоминала как личность тираническую. Но именно с ней та поделилась.

— Но записи об этом, как я понимаю, пропали. Выходит, доказательств нет?

— Сохранились воспоминания тех, кому об этом поведала Наталья.

— То есть даже не Татьяна. Игла в яйце, яйцо в ларце, ларец в зайце. Все очень запутанно и зыбко. Рассказы и пересказы к делу не пришьешь. Неубедительно как-то, если честно.

— Тому есть причины. Татьяна и Наталья не уехали вслед за Мережковскими в Париж, поэтому были арестованы и сосланы. Ясно, что на Соловках вести дневники было затруднительно. Потом они жили на поселении в Новгороде и ютились при алтаре закрытой церкви. Одна была художницей, другая скульптором. Голодали ужасно. В конце войны попали в Псков, потом в Германию. Узнав об этом, Зинаида выслала деньги и приглашение, но во Францию сестры не поехали. Вернулись в ту же келью при церкви. Там и умерли. Похоронены в Волхове.

— Так. И о чем нам это говорит?

— Все эти годы они были центром некоего кружка. Особенно Татьяна. Когда-то она написала портрет Блока, дружила с Андреем Белым. Не говоря уже о том, что обе были сестрами Зинаиды великолепной. К ним тянулись, о них говорили и, конечно, вспоминали. Бабка…

— Скажи лучше, как ее звали. А то все бабка да бабка!

— Апполинария Николаевна. Баба Поля.

— Уже хорошо. Но вернемся к нашему сказанию. Пока я не догоняю.

Андрей помолчал и сказал совсем другим тоном: