Елена Езерская

Роковой выстрел

Глава 1

Друзья познаются в беде

— Какая ты счастливая, Наташа! — вздохнула Лиза. — Через несколько дней у тебя свадьба. И ты выходишь замуж за того, кого любишь. А для меня день свадьбы превратился в кошмар, и я даже не хочу о нем вспоминать. У тебя же все будет по-другому — любимый жених, согласие родителей и настоящее свадебное путешествие.

— О, если бы все было так просто! — грустно улыбнулась Наташа.

Девушки сидели в комнате Лизы и проводили время за шитьем крестиком. Занятие интересное, легко отвлекающее от посторонних мыслей и требующее сосредоточенности и спокойствия. — Не понимаю, о чем ты? — удивилась Лиза. — Андрей предан тебе и, несмотря ни на что, стремится к этому браку. Он любит тебя и боится тебя потерять.

— Дело не в Андрее, — покачала головой Наташа. — Это я не уверена, что поступаю правильно, отправляясь с ним под венец.

— Как ты можешь так говорить? — Лиза воткнула иголку в материю и отложила шитье в сторону. — Неужели ты все еще не простила ему истории с Татьяной?

— Татьяна здесь совершенно не при чем, — успокоила ее Наташа, тоже убирая шитье. — Впрочем, не совсем так. То, что случилось между Андреем и Татьяной, заставило меня по-новому взглянуть на наши с ним отношения. И я невольно поймала себя на мысли, что не желаю этого брака. Но не из-за ревности — я вдруг поняла, что мои чувства к Андрею лишены любовного флера.

— Как это понимать? — растерялась Лиза.

— Я только сейчас осознала, что по-настоящему мы и не были никогда влюблены друг в друга. Вернее, я не была. То, что я испытывала к Андрею, больше походило на крепкую дружбу, на родственную привязанность. С ним как-то сразу стало легко — говорить о важном или шутить, у нас много общего во взглядах на жизнь и в отношении к людям.

— Господи, — всплеснула руками Лиза, — да о таком родстве душ в семье можно лишь мечтать!

— А я мечтаю о любви! — разочаровала ее Наташа. — Я еще ни к кому не испытывала настоящей страсти или... Или хотя бы того странного наваждения, что посетило меня, когда Александр Николаевич увлекся мной.

— Ты любишь наследника? — ужаснулась Лиза.

— Нет, о нет! — спохватилась Наташа. — Я говорю не о конкретном человеке, а о чувстве, которое мне не удалось изведать, но которое влечет и манит меня.

— Чувство?! — с сарказмом усмехнулась Лиза. — Что тебе оно даст? Посмотри на меня. Я была влюблена в Корфа — романтически, страстно. Я натворила столько глупостей и подошла к самому краю. И что получила взамен?

— Вот именно — взамен! — пылко ответила ей Наташа. — Твоя любовь не была взаимной! А я мечтаю о таком единении, когда в слиянии двух душ открываются новые горизонты и рождаются новые ощущения.

— Разве так бывает? — тихо сказала Лиза.

— Но твое чувство к Михаилу... — вздрогнула Наташа. — Оно не такое?

— Да, — подтвердила Лиза. — И слава Богу! Ибо я уже прошла испытание огнем и мечом — моя душа устала, а здоровье подорвано. Я более не хочу страстей до головокружения, которые, в конечном счете, приводят только к трагедии. Я ждала и получила то, что прежде не представляло для меня никакой ценности, — взаимопонимание, доверительность, свет и тепло. Я не ищу бурь и не устраиваю праздников, мне довольно того мира и согласия, которое есть между нами с Михаилом. — Ты удивляешь меня! — растрогалась Наташа и обняла Лизу. — Я никогда не думала о браке с этой стороны. Мне казалось, что свадьба — это, прежде всего, соединение двух горячо любящих сердец, возможность дать таящейся в каждом из нас страсти проявиться и не смущаться себя, не скрывать свою истинную сущность. Я полагала, что любовь определяет наше желание провести жизнь рядом с тем или иным человеком.

— Брак — это нечто иное, чем просто любовь и даже чуть больше ее, — печально произнесла Лиза. — Я прежде тоже заблуждалась и обижалась на маменьку, когда она отбирала у меня французские романы. Жизнь гораздо шире и многоцветнее наших представлений о ней, а тем паче — наших заблуждений на ее счет. Эта истина открылась мне, и я хочу испытать на себе настоящие, а не выдуманные чувства. Прожить жизнь с настоящим героем, а не нарисованным моим богатым воображением.

— Как ни странно, — задумчиво прошептала Наташа, — но я мечтаю о том же.

— Что ты хочешь этим сказать? — не поняла Лиза.

— То, что свадьба с Андреем отнимает у меня право на следующую встречу, — решилась признаться Наташа. — Я никогда не смогу изменить ему, бросить его. Но и себя обрекаю на необходимость следовать раз и навсегда заведенному порядку вещей. И я не уверена, что этот порядок мне понравится. — Наташа! — с недоумением вскричала Лиза. — Ты никогда не казалась мне ветреной!

— Я и есть такая, — кивнула Наташа. — Но вместе с тем, мне всегда не хватает воздуха в отношении с мужчинами. И, чем ближе день свадьбы, тем страшнее мне становится. Я боюсь ее, как наши крестьяне своей несвободы.

— Бедная! — пожалела ее Лиза. — Ты так запуталась...

— Наоборот, я лишь начинаю распутывать узел своих отношений с Андреем, — покачала головой Наташа. — И чем быстрее я это сделаю, тем больше уверенности, что я не совершу чего-то непоправимого.

— А я бы дорого отдала, чтобы тотчас выйти замуж за Михаила, — прошептала Лиза. — Мне не терпится узнать блаженство покоя и гармонии. И я опасаюсь, что излишняя поспешность может повредить моим планам.

— А ты еще говоришь, что я счастливая, — улыбнулась Наташа. — Сегодня ты — образец невесты, из которой выйдет прекрасная жена и отличная мать.

— Разве ты сама не думаешь о детях? — удивилась Лиза.

— Я еще не решила, что выхожу замуж, а ты хочешь, чтобы я заглянула так далеко в свое будущее! — отмахнулась Наташа.

— Значит, ты все-таки передумала? — насторожилась Лиза.

— Н-нет, — смутилась Наташа. — Конечно, нет, но я пытаюсь убедиться в том, что наше с Андреем решение стать мужем и женой — единственно верное и неизбежное. — А почему ты не поговоришь об этом с Андреем? — нахмурилась Лиза. — Мне кажется, ты не вправе принимать такие решения без него.

— Я боюсь, — призналась Наташа.

— Но чего? — Лиза удивленно вскинула брови.

— Боюсь, что он уговорит меня не покидать его, — пояснила Наташа. — Ты даже не представляешь, какой дар убеждения у твоего брата! Ведь я уже неоднократно пыталась остановить все это, но всегда сдавалась под его натиском.

— Да, Андрей у нас — боец, — признала Лиза.

— Но лучше бы он использовал свои превосходные тактические данные на поле боя или на службе! — воскликнула Наташа. — А мне дал время все обдумать, не спеша, и предоставил возможность самой разобраться в своих чувствах...

Наташа не договорила — в дверь вежливо постучали.

— Да-да, войдите! — разрешила Лиза и бросилась навстречу вошедшему в комнату Репнину. — Миша! Ты вернулся?! Так скоро?! Какое счастье!

— Так точно, — кивнул Репнин, смущенно обнимая и целуя ее. Ему было неловко, что Лиза так откровенно проявила их отношения перед сестрой, но, встретив доброжелательный и даже восхищенный взгляд Наташи, он успокоился.

— Здравствуйте, Елизавета Петровна... Наташа...

— Что сказал император? — словно между прочим поинтересовалась та. Она и не подозревала, что заданный из вежливости вопрос окажется судьбоносным.

— Его Величество говорил со мной... — начал Репнин и вздохнул. — Мое возвращение потому и стало скорым, что я просил Его высочайшего соизволения навестить вас всех перед тем, как отправиться к месту прохождения службы.

— Тебя восстановили? — обрадовалась Наташа.

— Что значит — к месту прохождения? — подозревая худшее, прошептала Лиза.

— Его Величество отправляют меня в действующую армию, на Кавказ, — выдохнул Репнин.

— Боже! — в голос воскликнули и сестра, и возлюбленная.

— Таково решение Императора, — бесстрастно сказал Репнин. Новость потрясла его самого не меньше, чем дорогих ему женщин. Честно говоря, в том, что история с Калиновской ни для кого из ее участников не пройдет даром, он и не сомневался, но все же надеялся, что вызван был в Гатчину, дабы доложить Императору лично о результатах проведенного им в Двугорском расследования. Но, выйдя из приемной загородной резиденции Николая, Репнин почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.

Император принял его с вежливостью и внешним примирением, поблагодарив за верную службу и преданность царской фамилии, а потом сообщил, что желает наградить его за хорошую службу.

— До меня дошли сведения, что вы глубоко переживаете невозможность в полной мере проявить свои военные таланты и мечтаете попасть в «самый центр боевых действий, — весьма доброжелательным тоном сказал Николай. — Мне сообщили, что вы хотели бы отправиться на Кавказ, и я рад содействовать вам в этом.

— Благодарю вас, Ваше Величество, за оказанную мне честь, — невольно дрогнувшим голосом произнес Репнин. — Однако не будет ли с моей стороны слишком бесцеремонным узнать у Вас, откуда Вашему Величеству стали известны мои, по-видимому, не слишком глубоко скрытые намерения?

— Да ваш давний и добрый знакомый, сосед Корфа, господин Забалуев рискнул передать мне ваше пожелание, князь, — как ни в чем не бывало, признался Император. — А так как я собирался восстановить вас в чине, то даже не представляю себе лучшего места, где бы человек вашего круга и способностей мог подтвердить свое право не только на ношение формы, но и на соответствие высокому званию русского офицера.

— Так вот оно что! — не удержался от негодующего возгласа Репнин.

Все стало ясно в тот же миг: Забалуев, отчасти — по собственной инициативе, и, разумеется, не без приказа шефа жандармов, нашел-таки способ устранить его со своего пути. Репнин чувствовал, что его расследование по делу предводителя уездного дворянства вступило в свою завершающую фазу, и понимал, что на этом этапе сопротивление Забалуева может оказаться более активным, но все же не ожидал, что тому удастся нанести ответный удар так быстро и с такой точностью/ — Вы, кажется, не готовы принять мой дар? — нахмурился Николай, видя, что Репнин растерян.

— Простите, Ваше Величество! — спохватился Репнин. — Я искренне признателен Вам за оказанную мне высокую честь и немедленно проследую в полк, где буду ждать дальнейших распоряжений.

— Вы можете не торопиться, — кивнул Николай. — Уверен, вы хотели бы собраться и попрощаться с родными.

— Благодарю Вас, Ваше Величество, — поклонился Репнин и нетвердыми шагами вышел из кабинета Императора.

Не то, чтобы Репнин испугался, — он не отрицал страх, как таковой, ибо полагал, что не боятся только дураки и сумасшедшие. Но командировка в действующую армию на Кавказ всегда означала наказание, а не поощрение. И почти Неизбежно была равносильна смертному приговору с отсрочкой исполнения, и срок этой передышки каждому назначался свой: кому-то везло больше, кому-то — меньше. До знакомства с Корфом Репнин знал Кавказ лишь с одной его стороны. Однажды ему выпало сопровождать матушку на воды в Пятигорск. Городок приятно поразил его живописной природой и животворным воздухом. Склонный к поэтическому, Репнин мгновенно ощутил в себе прилив творческих сил — здесь рифмы слагались на удивление быстро и рождались, точно сами собой. Общественная жизнь, правда, мало чем отличалась от уже знакомой ему по Баден-Бадену. Она была сосредоточена вокруг бювета с минеральной водой и плавно текла по центральной аллее взад-вперед, туда и обратно. Единственным отличием от чопорной и бюргерской Европы были кутежи лечившихся на водах купцов, днем чинно принимавших водные процедуры, а вечером спускавшими едва наладившееся здоровье в местных ресторанах — с девицами и под громкую музыку. Светское же общество соблюдало приверженность столичному образу жизни, и, если бы не мимолетные и вполне невинные флирты с молоденькими княжнами и юными провинциальными дворянками, здоровому, полному жизненных сил и жажды новых впечатлений юноше грозил ужасный сплин и мелодраматическое настроение.

Корф рассказал ему о другом Кавказе. О хитрых и отчаянных горцах, которые отличались невероятной жестокостью и одержимостью в бою. Они не гнушались обманом и подлостью, ибо, обманывая инородца, действовали во имя и славу своего бога. И в то же время могли быть радушными хозяевами и умели принимать гостей — широко и с почетом. Вот только, подчеркивал Корф, никогда при этом не выпускали кинжала из рук.

Эта война высасывала из России все соки, и немало достойных офицеров и храбрых солдат сложили головы в тех горах. В этих райских, благословенных местах, где все, казалось, создано природой для того, чтобы жить и процветать благополучно и счастливо. И Репнин, в который раз слушая Владимира и вспоминая при этом свои собственные впечатления, удивлялся, как причудливо распределяет Господь дары и кару.

И вот он сам стал прямым подтверждением этому — благодарность Императора могла стать его концом. Он никогда не позволил бы запятнать себя отказом от этого назначения, но сейчас, когда жизнь обрела для него новый смысл, который вдохнула в него встреча с Лизой, Репнин не желал ни острых ощущений, ни великих подвигов. Он любил и был любим, мечтал соединиться с Лизой, не отягощая их отношения внебрачными встречами. Но судьба распорядилась иначе, и в первые мгновения Репнин даже не смог найти в себе сил для того, чтобы сдержаться от переживаний.

Он гнал коня, и все просил: «Не подводи меня, Парис, миленький, не подводи! Я должен успеть повидаться с Лизой, должен в последний раз увидеть ее, обнять и почувствовать, как земная благодать наполняет меня, прежде чем опустится небесная...» Парис мчал его вперед, беспрекословно и сосредоточенно, словно понимая серьезность и важность момента, и Репнин был благодарен свою любимцу за понимание и чуткость.

Слезы текли у него из глаз, но Репнин говорил себе: это только холодный ветер, от него режет под веками, и ресницы, обледенев, колют глаза. Это всего лишь зима, мороз и встречная снежная пурга, вздымающаяся копытами Париса... — Как же так? — Лиза беспомощно оглянулась на Наташу, но та ответила ей полным растерянности взглядом. — Но как же мы... как же свадьба вашей сестры, князь?

— Боюсь, мне не придется сопровождать Натали в церковь, — развел руками Репнин.

— Все это так нелепо! — воскликнула Наташа. — Неужели ничего нельзя сделать, чтобы исправить положение?

— Ты собираешься убедить Императора, что честь, оказанная им одному из его верноподданных, слишком для него высока, и поэтому он не в силах ее принять? — горестно усмехнулся Репнин.

— Нет-нет, — поспешила объясниться Наташа, — не Его Величество, а его высочество!

— Даже не думай об этом, — строгим тоном запретил Репнин. — Я не намерен втягивать наследника в свои проблемы. Довольно и того, что все мы оказались теперь на виду и под пристальным вниманием шефа жандармов. Что же касается свадьбы — я поздравляю тебя сейчас. Хочешь, поцелую и обниму тебя? Мой подарок вам с Андреем на свадьбу я распоряжусь передать Владимиру, надеюсь, он не откажется выполнить это приятное поручение и вручить его. А я приеду навестить вас в первый же отпуск, и ты расскажешь мне, хорошо ли тебе замужем. Да?

— А что делать мне? — прошептала Лиза.

— Елизавета Петровна, — серьезно и оттого торжественно произнес Репнин, — я не имею права требовать от вас запереть себя в этом доме и ждать моего возвращения. Война — это игра случая. Я бы хотел убедиться, что он благоволит ко мне. Но... кто может знать свое будущее?

— Вы прогоняете меня, князь? — сухо спросила Лиза. — Отказываетесь от своих слов?

— Я не могу отказаться от самого лучшего, что было... что есть в моей жизни, — с горячностью промолвил Репнин. — Но я не хочу, чтобы вы лишали себя возможности начать новую жизнь.

— Моя новая жизнь — это вы, — просто сказала Лиза. — И я не уйду от вас. Я поеду вместе с вами на Кавказ или на край света. Мне все равно — куда, лишь бы не разлучаться с тобой!

— Да что же такое происходит?! — слезы навернулись Наташе на глаза. — Я не хочу выходить замуж и выхожу, вы мечтаете соединяться — и расстаетесь! Это несправедливо, невыносимо!..

— И когда ты должен уезжать? — тихо спросила Лиза.

— Я хотел засвидетельствовать свое почтение твоим родителям, потом заехать в имение Корфа и собраться, а дальше... дальше в путь, — пояснил Репнин.

— Не желаю, чтобы ты тратил свое... нет, наше время на политесы и реверансы, — решительно произнесла Лиза. — Я хочу, чтобы этот день мы провели вместе, как муж и жена...

— Лиза... — смутился Репнин.

— Я поклялась перед Богом, — остановила его Лиза, — и я имею право быть с тобой. Мы вместе поедем сейчас к Корфу и проведем там оставшееся у тебя до отъезда время.

— Лиза права, — неожиданно поддержала ее Наташа. — Если бы человеку, которого я любила, грозила опасность, и он уезжал на войну, я бы поступила точно так же.

— Ох, уж эта мне женская солидарность! — улыбнулся Репнин. — Но что скажут твои родители, Лиза?

— Отцу до меня, впрочем, как и ни до кого из нашей семьи, нет сейчас никакого дела. Он полностью поглощен общением со своей новоявленной дочерью, — презрительно скривилась Лиза.

— Эта нахалка, — кивнула Наташа, — буквально не отходит от князя Петра и отчаянно набивается нам в компанию. И что еще удумала: обещала прийти на свадьбу в качестве сестры Андрея и второй день убеждает князя Петра купить для нее новое платье и подарок для нас от ее имени. Это просто моветон какой-то!

— Она сует свой нос во все дела, — добавила Лиза, — и даже заняла любимый маменькин диванчик. Давеча они едва в волосы друг другу не вцепились, отвоевывая место под солнцем. Так что, подозреваю, что и maman до меня нет совершенно никакого дела — она занята войной с этой ужасной Полиной.

— В таком случае, — рассмеялся Репнин, — нам стоит поблагодарить ее за оказанную нам помощь. Она отвлекла на себя всеобщее внимание, и, значит, мы действительно сможем провести это время вместе без опасения быть раскрытыми или застигнутыми врасплох. — Тогда — едем?! — счастливо воскликнула Лиза.

— Поезжайте, — Наташа подошла к ней и обняла. — Я буду молиться за вас и постараюсь сделать так, чтобы твое отсутствие никто не заметил. Да хранит вас Господь!

— Спасибо тебе, — растрогалась Лиза и обернулась к Репнину. — Решено — мы едем и немедленно!

Корф встретил Репнина в своем кабинете. Он сидел за столом в полумраке — небритый и изрядно пьяный.

После отъезда Анны в нем что-то сломалось — точно хрустнула тончайшая шестеренка, отвечавшая за ход его жизненных часов. Все вокруг стало ему неинтересно и противно. Корф даже не вышел проводить Анну. Тотчас после их последнего объяснения ушел к себе И заперся в кабинете, вооружившись фужером и графинчиком с бренди. Потом он перешел на коньяк и, опустошив раритетные за пасы в памятном шкафу библиотеки, принялся за шампанское, нарушая неписанный пивной закон о восходящих и нисходящих напитках.

Владимир понимал, что опускается, но остановиться не желал — он думал только о себе, а ему было так плохо, что он махнул на все рукой. Отец сделал попытку явиться перед ним — Владимир заметил его укоризненный и грустный взгляд в дальнем углу кабинета, но потом, по-видимому, понял безуспешность любого разговора. Сейчас сын не услышал бы его, а, услышав, не стал обращать внимания на родительские предупреждения, ибо не готов был внимать ни самому себе, ни кому-нибудь другому.