— Неужели не интересно попробовать завязать отношения с молодым мужчиной? Он тебя хотя бы целоваться научит! — младшая Желя удивлённо пожала плечами.

— Ты же не девственница, а строишь недотрогу. Как там говорят… И хочется, и колется, и мама не велит. Или девственница? — не унималась Живана.

В это время в гостиную вошёл улыбающийся Вано и, встав у двери, сделал мне знак выйти, но сёстры сидели к двери спиной и не видели вошедшего.

Я стояла хмурая, не понимая, чем могла вызвать столь странную реакцию ятровок.

— Кажется, поняла — это тактика! Поиметь с мужика как можно больше! — подхватила Желя.

— Сколько можно беречь девичью честь? — вторила ей Живана. — Так всю жизнь в старых девах просидишь. У тебя и парня-то не было.

— Это неправда! У меня был парень! То есть… у меня есть парень! — Я покраснела, как вишня, встретившись взглядом с Вано.

— И кто же он, интересно? Твой семидесятилетний старик? Или его братец Корней? Кажется, я поняла! Ты считаешь, что Вано не пара тебе, слишком беден! Куда уж нашим бедным родственникам до старичка, который завещал тебе все свои богатства! — гневно топнула ногой Желя.

— Не просто так, наверное, завещал. Тётя Макоша говорила, что ты и мыла его, и одевала, и спать укладывала. Уж его ты ублажала! — язвительно прищурила глаза Живана.

— Тётя Макоша рассказывала, что труп старика до сих пор лежит в опочивальне! В доме устроили склеп! По твоему приказу в спальне мертвеца каждый день в вазах ставят букеты свежих цветов! Ландыши! — Желя отвернулась и порывисто встала, брезгливо скривив губы.

— Заниматься сексом с трупом, как это называется, не помню… некрофилия, кажется. Ты некрофиличка, — подытожила Живана. — Скрываешься на острове вдали от нас, чтобы никто не знал, чем ты там занимаешься!

— Для подобных тебе существуют специальные заведения. Там место таким больным и испорченным штучкам… Ты опасна для нормальных людей и… — ятровка Желя осеклась на полуслове, заметив наконец Вано.

От обиды язык отнялся. Казалось, что лицо и волосы покрывает корка льда, а под ней плавится яркое пламя. Перед глазами свет мерк и вспыхивал вновь.

Вано замер в дверях, улыбка сошла с лица, и глаза сверкали непривычно жёстко чёрными агатами.

Молчание длилось долго.

— Не знала, что вы такие… — Я встала и вышла из гостиной.

Губы прыгали от обиды. Я быстро поднялась к себе в комнату, положила в сумочку ключи от машины.

«Какое им дело до моих мужей и стариков!»

Кубарем скатилась вниз. Злость клокотала во мне. Пролетая, как ведьма на метле, мимо гостиной, я услышала за стеной женский плач и гневный голос Вано.

Он догнал меня в прихожей и придержал дверь рукой:

— Ты куда? Пойдём прогуляемся по набережной.

— Я спешу, еду в аэропорт за билетом. Пусти, мне некогда!

— Уезжать собралась? Они же специально наговорили тебе гадостей! Чтобы уехала!

— Вот я и уеду! К сожалению, не получится уехать сегодня же. Остались незавершённые дела здесь… Соберу вещи и переберусь в гостиницу. — Жгучая обида переполняла меня, но я изо всех сил старалась держать себя в руках и говорить спокойно:

— Выпусти меня… пожалуйста.

Вано убрал руку. Я выскочила за порог, но он выбежал следом и удержал меня за локоть:

— На меня-то за что злишься?

Барабанил дождь. Его прикосновение: острое, влажное, чуждое — остановило меня. Я не могла справиться с дрожью в теле. Она била до судороги в пояснице, до скрипа на зубах. Внезапно злость прошла, остался лишь звон в ушах. И стало так холодно, что захотелось разбежаться и упасть в жёлтую воду, в глубину, где покоились тела мамы и отца.

«Мамочка! Где ты? Папа, ответь!»

Я будто наяву услышала шум речного водоворота, увлекающего меня во тьму, и повернула в сторону реки.

«Я — мертвец! Кости, превращающиеся в пепел и прах!»

Но что-то останавливало, тянуло назад. Отголоском в раскате грома прозвучала печальная и торжественная мелодия, и шум в ушах постепенно стих. Гроза уходила, унося с собой вой водоверти, и манила прочь от реки — в жизнь, светлую и радостную.

Вано смотрел на меня.

«Если я брошусь в воду — он бросится за мной!»

— Не надо… не расстраивайся так. — Вано подошёл, взял за руку и, перевернув ладонью вверх, поцеловал холодную как лёд кожу. — Ты вся дрожишь… дай согрею. — Он прижал меня к себе. — А я-то думал, у тебя с родными прекрасные отношения.

— И я думала… наивная дурочка, — всхлипнула, пряча лицо на груди Вано. — Таким дурочкам всегда в жизни достаётся… от родни в первую очередь.

— Да, с такой роднёй и врагов не надо. — Вано улыбнулся. — Но тебе с ними не жить, погостишь и уедешь… Как ты близко сегодня. Даже не верится… Обычно ты избегаешь меня.

— Не убегаю… это ливень, — ответила я с дрожью в голосе.

— Ты же понимаешь, не о дожде речь! Неужели я настолько противен тебе?

— Вовсе нет, ты мне не противен, — я неловко улыбнулась.

— Вовсе нет… — повторил Вано. — Тогда что не так? Что тебе не нравится? За месяц ты мне и пары фраз не сказала… После ночи в поезде ведёшь себя словно я виноват перед тобой.

— Ты ни в чём не виноват… Та ночь была ошибкой. Пойми, мы очень непохожи… по-разному смотрим на мир, — пролепетала я.

Вано насмешливо прищурил глаза:

— Ах, вот оно что… Как же я, по-твоему, смотрю на мир?

Я промолчала, а Вано прижал меня к себе крепче:

— Согреваешься? Может, сядем в машину? Где ты её оставила?

— Там, — я махнула рукой в сторону моста.

Спокойный голос Вано будто убаюкивал. Я бессильно повисла на сильной руке и прижалась щекой к плечу. Вано обнял меня. Я чувствовала гулкие удары его сердца, подняла лицо, и губы тут же накрыл тёплый поцелуй со вкусом кофе и шоколада. Вано взглянул нежно, робко поправил прядку на лбу, словно боялся, что я снова оттолкну его.

— Ты добра ко мне сегодня, моя Василиса, — прошептал он. — Моя! Никому тебя не отдам! Умру за тебя!

На губах таяло тепло его губ, и я поцеловала жениха сама, чтобы сохранить память о поцелуе.

Вано удивлённо и радостно смотрел на меня:

— Моя Василиса!

Одним коротким поцелуем я сделала его счастливым. Мы будто передали друг другу частицу самих себя, что-то неосязаемое, тёплое, пьянящее, рождающееся и умирающее одновременно, соединившее нас навсегда.

Но нам не быть вместе.

«Наркоторговец! Убийца!»

— Зачем мучаешь меня и себя? — прошептал Вано. — Неужели не видишь — мы созданы друг для друга. Я чувствую… я знаю — ты любишь меня… но не хочешь признаться…

«Он знает! Какой ужас! Он не должен был догадаться! Никогда!»

Иван опустился на колени на залитой водой мостовой и потянул меня к себе:

— Иди ко мне, ладо!

Струи ливня заливали его лицо, с волос потоком стекала вода.

«Никогда он не будет более желанным, чем в эту минуту».

За его спиной, в туманных очертаниях гор, за цепью древних Каф, где зимуют мудрые драконы, гигантские змеи и сказочные великаны, привиделась мне крепость. Близкий холодный океан дышал на сосновый бор, за которым скрывались городские и сторожевые башни, деревня под крепостными стенами, лоскуты аккуратно убранных полей. Большак, петляя вдоль леса, заболоченных низин и бесконечных бар  [Бара — болото. (Др. — рус.)], убегал южнее, к Господину Великому Новгороду. На перепутье большак делал крюк и уходил в лес, к болоту. Заросли аира шелестели мечевидными листьями у воды, испуская сладко-горький аромат. На развилке стоял старинный агалматъ  [Агалматъ — статуя. (Др. — рус.)] Велеса. Прикрытые веки истукана поросли мхом, и тишина вокруг стояла такая, будто на сто вёрст вокруг нет ни зверья, ни человека.

«Иди ко мне, ладо!»

Витязь в кольчужном юшмане, верхом на вороном жеребце, склонив копьё к земле, стоял перед истуканом, всматриваясь в даль, раскинувшуюся за божеством на многие версты. Почти у самого горизонта сверкал на солнце кипейными полотнищами высокий шатёр… А за белым шатром, за ледяной чертой — долгий изгиб берега, называемый Лукоморьем. По низинам курчавится белый лечебный мох, растёт клюква и морошка, а у самой воды близ старых высоких сосен, где лежит первозданная грань суши и моря, точит Зуб-камень ночная волна и бежит к озерку, окружённому белыми берёзами, невиданное, неслыханное лесное зверьё.

Внезапно дождь прекратился, будто резко повернули ручку в душе. Солнце ярко ударило в глаза. Я заслонилась рукой от слепящих лучей и огляделась. Вокруг ни души — ливень всех разогнал. Редкие крупные капли падали с листьев промокших насквозь деревьев.

Но вот из парикмахерской вышла на порог женщина с сигаретой и с любопытством уставилась в нашу сторону. На мосту кто-то оживлённо размахивал руками, прохожие один за другим будто вырастали из пустоты. Воздух наполнился звуками, которых минуту назад не было. Стены домов выросли и придвинулись к набережной.

Над головой на ветке громко каркнул ворон. Я вздрогнула и всё испортила — как можно равнодушнее возразила:

— Ты ошибаешься… Я вовсе не люблю тебя! Удачный секс ещё не повод для долгосрочных отношений.

Вано побледнел и опустил голову.

— И что же может послужить поводом? Скажи, может, пойму, — кривая усмешка исказила красивое лицо.