— Ясно, — сказал Моран Джурич. Он заглянул под стол и обнаружил там Авденаго. — Вылезай. Займешься подбором одежды.

Авденаго задрал к нему голову и на миг встретился с Мораном глазами.

— Для кого?

— Не для себя же, болванский дуболом! Для Воробьева.

— Какую подбирать?

— Да какая под руку попадется… Я не могу доверить ему лазить по моим шкафам. — Моран кивнул на «Собор Парижской Богоматери». — Сам знаешь, что у меня там хранится. Люди придают этим штукам слишком кровавое значение, а этот, — он вытянул руку, указывая пальцем в съеженного Воробьева, — на такие дела весьма слаб. Как бы не пришлось устраивать ему Апокалипсис прямо на квартире. Это было бы лишнее. — Он поразмыслил и прибавил как будто между прочим: — Апокалипсис должен быть хотя бы минимально осмысленным, иначе это — пустой расход живой материи.

Мало что поняв из этого бессвязного монолога, Авденаго поднялся на ноги, приблизился к шкафу и раскрыл скрипучие дверцы. Разумеется, Воробьев со своей банкетки отлично видел связки купюр на верхней полке шкафа. И тусклые глаза Воробьева действительно блеснули, как и предсказывал Моран Джурич.

Авденаго поскорее снял с вешалки нечто напоминающее колет для роли Гамлета в заштатном театрике, присовокупил полосатые красно-желтые штаны и скомканные сапоги из коробки.

— Давай.

Моран Джурич забрал вещи и швырнул их прямо в голову Воробьеву, а потом обтер руки и прикрикнул на деморализованного клиента:

— Одевайся!

Тот послушно переоделся.

Авденаго, забытый, стоял у шкафа и наблюдал. Моран обошел Воробьева вокруг, одернул на нем колет, пощелкал ногтем большого пальца по бритой макушке и наконец распорядился:

— Идем.

Авденаго подкрался к пыльной занавеске и осторожно заглянул в щель. Он увидел, что Моран Джурич установил новый задник — такую же примитивную декорацию, что и раньше, только на ней был нарисован горный пейзаж и какая-то зияющая пещера на заднем плане. Воробьев в дурацкой одежде, в нелепой позе застыл перед пещерой и выпучился в камеру. Моран бормотал:

— Сейчас, сейчас… — и елозил за фотоаппаратом в поисках лучшего ракурса.

От яркого света лампы Воробьев начал потеть, лицо и лысина его блестели, равно и черные завитки волос на тыльной стороне ладони. Наверное, Авденаго должен был бы испытать приступ брезгливости при подобном зрелище, но вместо этого парень вдруг ощутил жалость. Бедный-бедный косноязычный, коротконогий Воробьев, на которого безжалостная бывшая супруга, — воображение почему-то рисовало мускулистую блондинку в купальнике стального цвета, — натравила полчища гоблинов… Это же до какой степени отчаяния нужно дойти, чтобы искать защиты у Джурича Морана и терпеливо сносить все его издевательства!

Моран наконец щелкнул вспышкой. Лампа тотчас погасла. В полумраке виден был Воробьев, по-прежнему боящийся пошевелиться. Затем фигура клиента начала бледнеть и растворяться в воздухе. Моран удовлетворенно хмыкнул и, не дожидаясъ, пока процесс растворения завершится полностью, выскочил из-за шторы с квадратиком полароидной фотографии в руке. Он столкнулся с Авденаго, который не успел отскочить, так стремительно двигался его босс, но даже не обратил на это внимания.

Вместо того, чтобы отругать своего раба за неуместное любопытство, Моран сунул ему карточку.

— Повесь на стену, — распорядился он. — Ты кнопки-то купил, голова деревянная? Смотри, будешь вести себя, как полено, — настругаю из тебя буратинок.

Авденаго аж опустил руки с карточкой и тихо произнес:

— Да что с вами, босс! Вроде, телевизор не смотрите, по тусовкам не шляетесь — откуда вы таких выражений набрались?

— Из художественной литературы, — сказал Моран. — Ты Достоевского читал? «Рояль ногом играль». А? Вот это классик был! Уважаю!

Глава третья

Постепенно Авденаго привыкал к тишине вокруг себя, и его собственный «внутренний человек», с которым он впервые за семнадцать с половиной лет столкнулся лицом к лицу, перестал его беспокоить. Великое дело — привычка.

Впрочем, и «внутреннему человеку» Михи Балашова, он же Авденаго, следовало отдать должное: он не был слишком назойлив и, стоило появиться какому-нибудь новому внешнему впечатлению, пусть даже и самому ничтожному, как этот персонаж охотно отступал в сторону.

На следующий день после отбытия в неизвестном направлении бедняги Воробьева, сбитого с толку и со всех возможных путей, Авденаго осторожно, очень осторожно, приступил к расспросам. Подавая хозяину обед, он для начала произвел разведку: заглянул Морану в лицо.

Моран заметил это и сказал:

— Чего тебе?

Авденаго уже имел случай убедиться в том, что во время приема пищи и особенно — перед этой процедурой Моран бывает крайне раздражителен, поэтому ответил на вопрос быстро и откровенно:

— Пытаюсь определить степень вашего отвращения к человечеству.

— Как всегда, высокая! — рявкнул Моран. — Убирайся.

— Да я так… — протянул Авденаго. — На всякий случай.

— Восстание поднять задумал, гаденыш? — осведомился Моран, придвигая к себе тарелку супа и зачерпывая первую ложку.

Авденаго услужливо подал ему салфетку, которую Моран, впрочем, проигнорировал. Тогда Авденаго сам расстелил салфетку на хозяйских коленях, и очень вовремя, потому что аккурат в этот самый миг Моран облился горячим супом. Авденаго, следует отдать ему должное, даже не вскрикнул, когда раскаленная капустина приклеилась к его запястью.

— Помилуйте, — проговорил Авденаго, — да разве так мятежи начинаются?

— Не учи меня, гнусный и ничтожный раб, как начинать мятежи! — рявкнул Моран. Некоторое время он был занят жеванием, а потом с набитым ртом промычал: — Меня, величайшего мятежника всех времен и народов!

— Угу, — поддакнул Авденаго.

Моран покосился на него с подозрением. В глубине блестящих черных глаз тролля вспыхнуло зеленое пламя.

— Перечить вздумал?

— Никогда в жизни.

— Спартаком себя воображаешь? Учти, я книгу читал и помню, чем там все закончилось.

— А что, про Спартака есть книга? — изумился Авденаго. — Я думал, только кино.

— Ты сперва с литературой ознакомься, а потом уж приставай ко мне с восстаниями, — объявил Моран и похлопал пальцами по столу.

Авденаго подсунул ему кусок хлеба, который Моран тотчас обхватил пальцами и принялся крошить.

— А если не восставать, — сказал Авденаго, — тогда можно без литературы?

— Чего тебе надо, а?

Моран скатал хлебный шарик и сунул в рот.

— О чем ты хлопочешь, грязное животное? — спросил он почти добродушно и тут внезапно жуткое подозрение исказило резкие черты Морана. — Никак на свободу захотел? Уболтать меня вздумал? Чтоб я тебя якобы добровольно отпустил на все четыре стороны? Ну ты и фрукт! Я тебя сгною!

— Нет никакой доблести в том, чтобы сгноить фрукт! — осмелился Авденаго и не без удовлетворения заметил, как нахмуренные брови Морана чуть разгладились. — Да я, собственно, только спросить…

— Гай Юлий Цезарь распинал и за меньшее, — предупредил Моран. — А ему далеко до Джурича Морана.

— Этот Воробьев… — начал Авденаго.

— Кто? — Моран искренне поразился.

— Воробьев… Тот кривоногий, что приходил… Ну, которого вы еще фотографировали, — Авденаго показал рукой на стену, увешанную снимками. — Он перепуганный такой был. На него жена гоблинов натравила.

— Бывшая жена, — поправил Моран. — Будь точен. Женщина, способная повелевать гоблинами, не в состоянии быть актуальной женой для такого человека, как твой Воробьев.

— Воробьев не мой, — возмутился Авденаго. — Он уж, скорее, ваш.

— Почему это мой? — Моран взял вилку и нацелил ее на Авденаго. — С чего ты взял, будто твой Воробьев — на самом деле мой?

— С того, что он — ваш клиент, — храбро сказал Авденаго, не сводя взгляда с вилки. Он уже достаточно хорошо изучил Морана, чтобы не сомневаться: хозяин в состоянии метнуть острый предмет в любую минуту. И руку не попридержит, метнет со всей своей немалой троллиной силы.

— Мало ли кто мой клиент, — огрызнулся Моран и опустил вилку (Авденаго вздохнул с облегчением). — Это еще не повод для аннексии. А с другой стороны, ты вот — отнюдь не мой клиент, ты клиент уголовного розыска. И я не думаю, что кто-нибудь из ментов возжаждет назвать тебя «своим» в том смысле, который обычно вкладывают в это слово…

— По-моему, разговор становится скользким, — заметил Авденаго. Ему не понравилось, как повернул тему Моран Джурич.

Моран ухмыльнулся с довольным видом.

— Лучше поостерегись, недоразвитый раб, задавать мне, твоему великому господину, подобные идиотские вопросы. — Он помолчал, ковыряя вилкой в зубах, а затем проговорил задумчиво: — Я бы и сам хотел знать, куда они все после процедуры фотографирования деваются и что там с ними на самом деле происходит. Но мне не дано. Можно поставить эксперимент на себе самом, однако — слишком опасно. Конец света ближе, чем ты думаешь. Если ты вообще думаешь, тупой и волосатый раб.

— Абсолютно не думаю, — заверил его Авденаго.

— Врешь, разумеется, как и все ваше лукавое племя, но с этим трудно бороться… — Моран вздохнул. — Все рабы воображают, будто у господ такая легкая и приятная жизнь — знай себе лежи на диване да эксплуатируй. А на самом деле все гораздо сложнее. Да мы, рабовладельцы, ни минуты покоя не знаем! Эксплуатировать тоже с умом надо. И мятежи подавлять, подавлять, подавлять в зародыше! — Он раздавил очередной хлебный шарик, размазав его по скатерти. — Понятия не имею, где теперь Воробьев и что с ним происходит. А теперь позволь и мне, утомленному и обремененному заботами господину твоему, задать тебе, болтливый лягушачий помет, пару вопросов. С чего это тебя так беспокоит судьба какого-то, с позволения сказать, Воробьева?

Авденаго пожал плечами.

— Человек все-таки…

— Это еще не повод!

— А вдруг там интересно?

— Где?

— Там, куда он попал.

— Хочешь взять от жизни все? — подозрительно осведомился Моран Джурич.

— Иногда хотелось бы…

— Я тебя в ментовку сдам, — предупредил Моран, — тогда ты точно от жизни все получишь.

— Кроме отдыха на Гавайях, — тихонько пробормотал Авденаго. Он уже привык к постоянным угрозам Морана и не придавал им значения.

Моран сразу догадался о его мыслях.

— Думаешь, я попусту запугиваю?

— Думаю, да, — расхрабрился Авденаго.

Стремительным движением Моран выплеснул чай ему в лицо. Чай был очень сладкий, тягучий. Авденаго содрогнулся от отвращения, когда липкие капли проникли ему за шиворот, однако стойко выдержал экзекуцию и ни словом себя не выдал.

— Ты все равно трепещешь, — сказал Моран Джурич. — Я вижу. Скрываешь, но трепещешь.

— Если я скрываю, значит, дух мой не сломлен, — сказал Авденаго.

— Ладно, — смилостивился Моран. — Возьму тебя с собой сегодня на прогулку. Будем заниматься покупками.

* * *

Ходить по городу с Мораном оказалось занятием столь же увлекательным, сколь и утомительным: Моран передвигался очень быстро, то и дело ныряя в подворотни или проскакивая проходными дворами, а хуже всего — переходил дорогу, мало сообразуясь с правилами дорожного движения. Когда Авденаго робко предложил дождаться зеленого света, Моран только фыркнул.

— Джурич Моран не привык топтаться на месте под красным фонарем! Думай над своими советами, ты, крысий хвост!

— У рыси — красивый хвостик, — сказал Авденаго. — С кисточками.

— У крысы хвост лысый, — сообщил Моран. — Ты еще и биологию дурно изучал. Твое место возле сортира, даже в тюрьме, не говоря уж о более приличных местах.

— Кто бы сомневался, — вздохнул Авденаго. — Но все-таки, мой господин, тяжелые грузовики опасны. Они могут вас раздавить.

— Обо мне заботишься? Дурак! — рассмеялся Моран. — Первым под колеса попадешь ты, а уж тогда грузовик непременно остановится, и я спокойно перейду улицу. Понял, как такие дела делаются? Учти, если ты выживешь и дотянешь до моей смерти, то унаследуешь мое дело вместе со свободой. Тогда уж придется тебе владеть рабами и пользоваться ими. Запоминай, пока я жив! Больше ведь никто в этом городе тебя не научит.

Петербург Морана Джурича был совершенно особенным городом — городом, какого Авденаго никогда прежде не видел и о существовании которого даже не подозревал.

Здесь царствовали лазы, переулки, подворотни, заколоченные подвалы, дворы-колодцы, такие узкие, что из них и вправду можно было посреди дня разглядеть на небе звезды, потаенные, полузаваленные лестницы, по которым можно было подняться на крышу. Иногда Моран перебрасывался парой слов с каким-нибудь знакомым бомжом:

— Здоров, Петрович. Что, Чашкин прихворнул?

— Слушай, Джурич, — бубнило в ответ существо, — десятки не найдется?

— Да ты уж сразу сотню попроси, — отвечал Моран, снабжая (или не снабжая) Петровича деньгами.

И прибавлял, с гордостью указывая на Авденаго:

— Вот, мальца завел. К делу хочу приставить. Пока ввожу в курс событий.

— Это ты правильно, — одобряли Морана его странные знакомые.

Когда Джурич Моран и его спутник вдруг выбрались на Литейный проспект, совершенно непостижимыми для Авденаго путями, молодой человек вдруг спросил:

— А почему вы этих людей не отправите… ну, туда, куда вы Воробьева отправили?

— У них денег на такое путешествие не хватит, — огрызнулся Моран.

— Да бросьте вы! — ответил Авденаго, дурея от собственной развязности. — Вы не за деньги работаете, я уже понял. Почему?

— Что почему?

— Почему вы своих друзей не переправите туда, где им будет лучше?

— Потому что они мне не друзья. У Джурича Морана нет друзей. У Джурича Морана не может быть друзей.

— Почему? — Авденаго вдруг почувствовал себя задетым. В глубине души он надеялся, что Моран считает его своим… ну, другом, что ли.

— Потому что Джурич Моран — гений, он — высшее существо, тролль из Мастеров, великий создатель и творец удивительных предметов. И если Джурич Моран снисходит к простым смертным, то это — личный и персональный каприз Джурича Морана, не более того. Не повод строить различные догадки и возводить здание нелепой надежды на зыбком песке.

Он смерил своего спутника пронзительным взором, как бы в надежде, что вот сейчас Авденаго съежится, задрожит и упадет к его ногам, и вдруг заключил совершенно будничным тоном:

— Мы пришли.

Они стояли у витрины небольшого ювелирного магазина-салона. Там было много зеркал, стекла и разных блестящих предметов.

— Зайдем.

Авденаго нерешительно посмотрел на Морана.

— Закрыто же.

— Почему? — вопросил Моран высокомерно.

— Почему закрыто?

— Да.

— Потому что уже вечер. Скоро ночь. В это время суток большинство магазинов уже закрывается.

— Странно, — сказал Моран. — Следовало бы поступать иначе. Я уже давно заметил, что в этом городе все шиворот-навыворот. Продуктовые магазины почему-то работают круглые сутки, в то время как обувные и ювелирные закрываются преступно рано.

— По-вашему, ювелирные должны работать двадцать четыре часа?

— Разумеется. Что тебя удивляет?

Авденаго уже понял, что спорить в данном вопросе не следовало бы. Умный человек давно бы сообразил, что здесь надо промолчать и позволить Морану изливать свое недовольство, не перебивая. Но было поздно, Авденаго ввязался в безнадежный спор с хозяином. Последствия могут быть самыми непредсказуемыми.

— Если честно, — сказал Авденаго, — мне трудно представить себе, что найдется достаточное количество людей, которым понадобится непременно купить что-нибудь ювелирное часа в два ночи.

— А человек, которому необходимо пиво в два часа ночи, значит, явление более естественное? — прорычал Джурич Моран.

— Приблизительно.

— Еще скажи, что человек, которому в два часа ночи потребовалась колбаса, — естественное явление, — сказал Моран упавшим голосом.

— Чистая правда.

— Или ты — величайший в мире кретин, — провозгласил Моран, — или же ты наглец и храбрец, осмелившийся дурачить самого Морана Джурича. Но так или иначе, а скоро этому настанет конец. Входи в магазин.

— Но я не могу, — уперся Авденаго.

— Почему?

— Потому что он закрыт.

— Кажется, твой господин, уже разъяснил тебе, какая это ошибка — закрывать ювелирные лавки после семи часов вечера! — напомнил Джурич Моран. — Ты, козье копыто!

— Запрещено.

— Я приказываю.

— Я боюсь, — честно признался Авденаго.

— А меня не боишься?

Джурич Моран вдруг стал еще выше ростом, зеленое пламя в его глазах загорелось ярче прежнего и стало рассыпать вокруг золотистые искры. На узком лице Морана резко распределились тени, а оскаленный рот дышал жарко, как будто между зубами Моран держал пылающий уголек.

— Вас тоже боюсь, — с тоской признал Авденаго и оглянулся на запертую дверь.

Моран сунул руку под рубаху и вытащил топор.

— Разбей витрину, входи и забери кольцо. Там кольцо такое лежит, слева. Крупный камень и сбоку россыпь маленьких. Увидишь, оно там одно такое. Возьмешь его.

— Это будет ограбление, — сказал Авденаго.

— Понятия не имею.

— Я не спрашивал, я утверждал.

— Мне плевать, что ты спрашиваешь и что утверждаешь. Сперва научись завивать волосы у себя на спине, а потом уже что-то там утверждай.

— У меня нет волос на спине.

— Тем более.

Моран Джурич всучил Авденаго топор и подтолкнул его к витрине.

— Минутное дело. Пошел!

Дурея с каждым мгновением все больше, весь потный от ужаса, Авденаго взмахнул топором и разнес витрину. Одним прыжком он очутился внутри магазина и тотчас встретился паническим взором с камерой слежения. Огонек холодно уставился на него.

«Я тебя вижу, я тебя запоминаю», — сообщила камера слежения.

Авденаго отчаянно оскалился и обрушил второй удар топора на витрину.

Сигнализация уже сходила с ума. Авденаго схватил колечко, описанное Мораном. Оно действительно было там одно такое — с крупным очень блестящим прозрачным камнем и крошечными рубинчиками вокруг. Немного похоже на флаг ЕЭС, подумалось вдруг Авденаго.

Он надел кольцо на палец и вылетел из магазина.

Моран Джурич приплясывал у входа.

— Долго копался! — упрекнул он, хватая своего сообщника за руку. — Бросай топор, он тяжелый. Бежим!

И они нырнули в ближайший проходной двор.

Авденаго не знал, гнались за ними или нет. Удирая вместе с Мораном то через крыши и чердаки, то по дворам и подвалам, многие из которых представляли собой сквозные лазы с одной улицы на другую, он только одно и видел перед собой: огонек камеры слежения.

Если раньше у ментов имелась лишь расплывчатая ориентировка: рост сто семьдесят пять, волосы светлые, кожа легко краснеет, возраст — семнадцать с половиной… — то теперь его точный портрет будет в каждом паршивом отделении милиции. И на всех заборах тоже. «Вы видели этого человека? Разыскивается живым или мертвым».

Но Морана он все равно боялся больше.

Только очутившись в квартире на Екатерининском канале, Джурич Моран позволил себе и своему «подопечному» перевести дух. Он тщательно запер дверь, по два раза перепроверил, хорошо ли держит замок, после чего взял Авденаго за руку и утащил в кабинет.

— Сядь, — приказал он.

Авденаго без сил повалился в хозяйское кресло.

— Нет, встань, — передумал Джурич Моран. — Принеси вина. И стакан. Нет, два стакана. Ты тоже будешь пить.

Авденаго поплелся на кухню. Ноги у него подкашивались, в животе было пусто, там поселился сосущий холодок. Теперь его точно поймают. И посадят навсегда. Громила, грабитель. Моран не станет за него заступаться. А хоть бы и стал: наличие сообщника будет означать, что их действовала целая шайка. Отягчающее обстоятельство. Можно лет на десять загреметь.