Елена Кшанти

Блаженная несвобода

В музыке есть место, когда пластинка начинает вращаться против движения стрелки…

Иосиф Бродский

…А на утро снова всходило солнце, снова продолжалась жизнь, и казалось, ничто уже никогда не изменит этот вечный механизм природы.

Но кто-то сказал, что Вселенная тоже умирает и возрождается вновь, и огромное пространство является точкой, и нашего «Я» вообще не существует, а все, что существует, — лишь отражение Вечности.

И Мир перевернулся…

— Что мне делать, Учитель, когда мысли стремительно мечутся в моей голове?

— Просто наблюдай за их движением, и они остановятся.

— Что мне делать, Учитель, когда я вижу то, что мой ум не в состоянии объяснить?

— Закрой глаза, и это исчезнет.

— Что мне делать, Учитель, когда я теряю веру в тебя?

— Просто затаи дыхание, и вера вернется…

Дороги никогда не имеют ни конца, ни начала, они просто плавно перетекают одна в другую. И так до бесконечности, пока не столкнутся на другой стороне земного шара и не разъединятся вновь. Они словно вены и капилляры огромного организма планеты.

Может быть, наши жизни подобны этим дорогам: мы постоянно пересекаемся друг с другом и разъединяемся вновь, но, по сути, все наши пути — это кровеносные сосуды незримого, но единого организма, который нам пока не дано ни увидеть, ни осознать…

1

— И что же с тобой теперь делать? — горестно спросила Стеша, наклоняясь и приподнимая голову мужчины с асфальта.

Но он молчал, и только тоненькая струйка крови скатилась из уголка его сомкнутых губ и очутилась на ее ладони.

На миг перед глазами все поплыло, горячая волна хлынула к вискам, и что-то яростно забарабанило в грудной клетке. Такую струйку крови, стекающую из сомкнутых губ, часто показывали в фильмах, когда хотели изобразить смерть. И ей не хотелось верить, что это происходит на ее глазах. Видеть чужую смерть невыносимо, это было так невыносимо, что девушка поймала себя на мысли, что легче было, наверное, умереть самой. Она перевела глаза на небо, где предзакатное солнце уже раскрасило верхушки гор красноватой дымкой, и сжала губы. Звуков не было, казалось, что вся природа вокруг притаилась и ждала, ждала следующего мгновения, которое почему-то не наступало. Невозможность как-то исправить ситуацию делала Стешу окаменевшим истуканом, и ей не приходило ничего на ум, кроме как держать его голову в своих ладонях и тихо шептать мантру. И не потому, что она верила, будто это поможет. Просто это происходило помимо воли, совершенно автоматически и едва ли осознанно.

Чей-то джип зацепил его мотоцикл. Зацепил и уехал, даже не затормозив. А зацепить-то должен был ее, но она как-то увернулась, а он выскочил — он, этот иностранец с короткими русыми волосами, стриженными под ежик, с лицом, словно вырезанным из камня, и с жутко тяжелым телом, которое было так трудно оттащить к обочине дороги.

Но через несколько минут иностранец пошевелился и открыл глаза. Посмотрел по сторонам, потом взглянул на склонившуюся над ним незнакомку с обалденными рыжими волосами и улыбнулся.

— Ну слава богу, — прошептала она и стала вытирать бумажным платком кровь с его лица.

Они гнали с самого Палампура. Эту игру, дразнить мужчин, она придумала давно, еще в Москве. Игра основывалась на том, что почти все мужчины не любят, когда их обгоняет женщина за рулем. Ну в Москве это куда ни шло, там уже скоро половина женщин за руль сядет, а тут Индия — и вдруг девушка на мотоцикле…

Для женщин здесь предназначен скутер, это такой мотороллер с бензобаком под сиденьем, поэтому он очень легок в управлении. Но ей скутер не нужен, ей нужен мотоцикл настоящий. То ли из-за его функциональности или большей скоростной разрешимости, то ли просто от хронического желания быть на виду и круче всех, которое давно уже слилось с ее личностью и обратно разливаться не собирается, что бы она ни делала.

Просто она выросла там, где все носили одинаковые платья, одинаковые туфли и где всех поголовно раз в год стригли наголо. Поэтому, когда она закрыла эту нелепую страницу своей жизни, ее образ, стиль жизни и даже поведение полностью изменилось на нечто противоположное этой серой одинаковости. Как будто картину бездарного художника содрали, а под ней оказался яркий оригинал, при виде которого люди раскрывали рты, удивляясь его изысканности и неожиданности.

Стеша стала популярной, о ней говорил весь город. И город все доподлинно знал лучше нее самой: с кем она пила кофе, кого везла на своем мотоцикле и даже кто у нее ночует дома, когда она ночует совершенно одна. Но Стеше это нравилось. Нравилось потому, что это выделяло ее из скучной повседневности. Она понимала, что люди знают ее, думают о ней и не забудут очень долго, даже если ее уже здесь не будет. Стеша давно познала свою странную, плохо поддающуюся корректировке черту характера — если она не в центре внимания, то и жить тут не может. И игра эта вперегонки оттуда же. Ехала бы спокойно себе, каску надела бы, да рубашку посвободнее… Может быть, сразу бы и не приметили, что женщина. Так нет же, волосы рыжие по ветру, футболка в обтяг, и слово какое-то на груди непонятное написано.

Вот он ее и нагнал. Улыбчивый такой, ясноглазый, и взгляд при этом не осоловелый, как у здешних иностранцев. Видно, что в Индии не так давно. Это по свежевосхищенным глазам прочитать можно. Те, кто здесь уже по несколько лет зависают, совсем по другому смотрят, как будто уже Индию частично приватизировали.

Так вот, он так поулыбался-поулыбался, ну Стеша, естественно, тоже улыбаться начала. Знала, что на трассе это опасно, дорога с Палампура несколько часов без перерыва. Потому что останавливаться нельзя. Молодые индусы при виде одинокой женщины на мотоцикле сразу тревожиться начинают. Особенно паньджабцы, они здесь гастролеры, тоже по серпантину носятся, проветриваются. У них там, в Амритасаре, жарко, а здесь, в Гималаях, в самый раз. Так они прямо стаями на мотоциклах на север и приезжают.

Но этот-то не индус, европеец, культурный значит, да и глаза у него ясные, добрые, ну как не улыбнуться?

Ну и гнали они наперегонки с самого Палампура, по-над пропастью да под-над краем. Дороги-то горные. А на повороте их обгонять стал какой-то джип. Так все и случилось…

Стеша опять склонилась над иностранцем.

— Ты уж крепись, — попросила его.

А он глаза открыл и опять попытался улыбнуться, да только вместо этого какая-то гримаса получилась. А девушке жутко тревожно, не знает, что и предпринять. «Скорую» здесь не вызовешь. Она тут ни разу никаких «скорых» не видела, может, их и в природе не существует. Только разве проезжающую машину тормознуть. А что она, спрашивается, с двумя мотоциклами делать будет?

Но он все-таки зашевелился, попытался подняться.

— Лежи, — сказала она, — я думать буду.

А сама на дорогу смотрит, ждет, когда попутка появится, чтобы до ближайшей больницы довезла. Но он как будто прочитал ее мысли.

— Не вздумай меня в больницу везти, — пробормотал еле слышно.

Стеша удивилась:

— Почему?

— Потому что не надо.

— Вот те раз, а что мы тогда делать будем?

— Ничего, сейчас я отдышусь немного, поднимусь, ты меня до ближайшей деревни доведи. Мне отлежаться надо немного, это у меня уже было.

— Что было?

— Да сотрясение небольшое.

— А почему кровь изо рта?

— Потому что язык прикусил.

Она с облегчением вздохнула. Может быть, обойдется.

Но тут вдруг рейсовый автобус остановился, индусская братия из окон выглядывает, а кондуктор уже двери распахнул. Заботливый все-таки народ индийский.

А иностранец машет: езжайте, мол. Индусы растерялись, смотрят на девушку. А что она может поделать? Только плечами пожала. Они захлопнули дверь и дальше поехали.

Ну ничего, минут через пять подгреб он под себя ноги и встал, пошатываясь. Только дошел до обочины и опять сел.

Вообще-то эту дорогу она уже хорошо знала, ездила по ней раньше, и вспомнила, что за пригорком какое-то поселение есть. Туда она с ним в обнимку и направилась. Трудновато было с постоянными приседаниями идти, тело его в вертикальном положении легче не стало, но кое-как добрались.

2

Это была небольшая, но чистая комната, слабо освещенная маленькой настольной лампочкой. На столике стоял теплый дал со специями и рисом, в маленьких железных тарелочках лежали пикули и горячие чапати. Окно было занавешено цветастым куском ткани, явно бывшим когда-то красивым сари. А из маленького приемника доносились звуки вечерней пуджи.

Иностранец лежал на натуральной плетеной кровати, какие еще нередко встречаются на юге и редко здесь, на севере, и его бледное лицо походило на лицо, выточенное из камня. Маленький ягненок то и дело заскакивал в комнату и, постояв, уходил обратно. Пахло молоком и свежим навозом. Оба мотоцикла стояли во дворе, ей все-таки удалось их по очереди пригнать, благо, что деревня действительно оказалась рядом.

Пожилая индианка принесла подслащенное молоко и молча удалилась, оставив их вдвоем. Пришлось сказать, что они муж и жена, по-другому общение мужчины и женщины индусы не понимают. Проверено.

— Может, я все-таки съезжу за врачом? — спросила Стеша, поправляя ему подушку.

— Не надо, — отрезал он, — лишнее. Врач даст мне транквилизаторы и заставит спать. Сотрясение иначе не лечится.

— Ну все-таки… — опять возразила она.

— Я сказал! — грубо оборвал он, но потом смягчился, посмотрел в ее бездонные глаза и добавил: — Ты отдохни, завтра я скажу, что необходимо купить в аптеке, а теперь надо спать.

Хорошо сказано, но кровать-то одна! Индианке и в голову не пришло предоставить что-то дополнительно. Стеша, конечно, понимала, что он в таком состоянии и не подумает ее тронуть, да она его, в общем-то, и не боялась. Просто она знала, что ей будет трудно самой — всю ночь ворочаться и преодолевать разные энергетические вибрации, которые как понесут… Ей главное с мужчинами дистанцию соблюдать. Тогда Стеша спокойная, как удав. В противном случае все иначе. А вторую кровать просить поздно. Пока они ужинали да молоко пили, хозяева уже спать легли, на их половине свет потушен.

Стеша сидела на крыльце, у ее ног мягко посапывал любопытный ягненок. Хотелось взять мотоцикл и уехать. Все, что сегодня произошло, ей совершенно не нравилось.

Почему он отказался от больницы? Что еще за капризы? Отказался, так и лежи тут сам, я-то почему должна страдать? Почему я должна таскать его до туалета, постоянно боясь, чтобы он опять не навернулся от внезапного головокружения, подносить ведро, когда его тошнит, и мыть за него посуду?

Ей хотелось домой, в свою родную одинокую кровать с изображением Божеств над изголовьем, с портретом Джецун на алтаре, с тихо звучащей европейской музыкой из старого магнитофона.

Стешу никто не держал, она могла встать и уехать, но какое-то необъяснимое чувство долга, что-то явно не законченное и не исправленное не отпускало ее. И она сидела на крыльце и смотрела, как в отдалении, где протекала река, густая насыщенная темнота соприкасалась с высвеченной серебром молчаливой долиной. И Стеша, взглядом пересекая пространство, видела, как там танцевала Кандарохи, тихо и плавно скользя по глади этой лениво текущей реки, и ласково улыбалась невидимым человеческому глазу всевозможным проявлениям существ.

Когда Стешины мысли вернулись обратно, она признала, что была косвенно виновата в этой ситуации, и надо теперь ее исправлять.

Парень был симпатичный, на таких женщины клюют, но Стеша обычно не клевала. Просто она раз и навсегда завела себе правило: не очаровываться, чтобы не разочаровываться. И старалась следить за этим со всей тщательностью.

Но если все-таки говорить начистоту, то ей с самого начала не были интересны иностранцы. Ей больше нравились индусы.

Для справки. Индийские мужчины симпатичны, влюбчивы и очень сентиментальны. Они чтят семейный уклад, очень заботятся о жене и детях и, как правило, не склонны к изменам. Недаром многие русские женщины, вышедшие замуж за индийских мужчин, чувствуют себя счастливыми.

Но иностранке лучше с ними общаться на расстоянии, так как лирические отношения иностранок с индийскими мужчинами моментально распознаются и клеймятся местным населением несмываемым позором. Исключение составляет только замужество.

Смазливые, загорелые и всегда веселые индусы притягивали ее воображение, и каждый день, выезжая на своем мотоцикле, она с благодарностью принимала их нескрываемое восхищение, внимание и нескончаемый поток приветствий. Их улыбки лучились по всем улицам и сливались в единый поток радости, и ее тягостное одиночество из-за лишения общения с соотечественниками и близкими друзьями полностью исчезало в этом лучащемся потоке. И Стеша думала — как же можно не любить эту страну, страну, которая лучится этой единой солнечной улыбкой, страну огромной всепоглощающей любви и благожелательности, страну божественных сказок, навсегда застрявшую где-то в Средневековье и ревниво охраняющую свою антикварную модель общества?

Иностранцы же были какие-то аморфные, вечно погруженные в самих себя, в великие задачи по спасению Тибетской культуры или в свои собственные тусовочные компании. Среди них были и просто чудаки, которые, не получив признания у себя на родине, приезжали отрываться в Индии. И, несомненно, среди них были очень интересные люди, но ее позорный несовершенный английский выстраивал между ними барьер, который, впрочем, она и не собиралась преодолевать, не усматривая в этом насущной необходимости.

К трем часам ночи уже была сделана вся ежедневная практика, передуманы все мысли, скопившиеся за последние дни, сделана медитация, совершенно онемела спина и затекли ноги. И она решила, что достаточно устала, чтобы заснуть спокойно, не обращая внимания на воздействие всяких несуразных энергий, которые возникают между близко находящимися мужчиной и женщиной. И, не снимая одежды, она поднырнула под бок незадачливого иностранца. И он, даже не пробуждаясь, находясь частично в астральном мире, почему-то подвинулся и мягко окутал ее своими огромными сильными руками.

Было тепло и хорошо, и через минуту она уже вторила ему своим посапыванием.

Есть все-таки какая-то прелесть в том, чтобы вот так поспать с кем-нибудь в обнимку, хоть это и было вне ее правил — спать только одной, но сейчас это почему-то ей понравилось.

Наутро Стеша услышала его дыхание прямо на своем лице и, потянувшись, нечаянно прикоснулась к его носу своим носом, потерлась и отвернулась. Он тоже полусонный, еще до конца не проснувшийся, потянулся к ней и зарылся лицом в ее пропахшие пылью волосы. И тут какая-то сила резко отрезвила Стешу и разбудила окончательно. Она оцепенела. Казалось, еще лишь один намек на движение, и удушливая волна неконтролируемой силы плоти вырвется на волю.

Нет, только не это. Она стала потихоньку высвобождаться из объятий мужчины, но тут же почувствовала, как его руки сжали ее тело сильнее. Дыхание затаилось, и мышцы напряглись. Он развернул ее, и она, пытаясь унять подступающую дрожь, посмотрела ему прямо в глаза, выдохнула воздух и прохрипела:

— Стоп! Не надо…

— Хорошо, — сказал он и разжал руки.

Стеша встала и ушла в душевую. Там, сидя около прохладной стены на корточках и смотря в маленькое окошко, где видны были перистые облака, она слушала льющуюся воду и думала, что перешла контрольную черту внепритяжного пространства. А это значило, что зверя, который пробуждался в ней, теперь усмирить будет трудно. Иностранец, как назло, полон был энергии, а это было самое страшное для нее. Сильные мужчины, которые мало занимаются сексом, были самыми притягательными и желанными для ее тела. И она всегда посмеивалась над некоторыми своими друзьями, которые слыли донжуанами и кичились количеством подруг. Не знали они, какие они были вытекшие и опустошенные, и было с ними легко и просто, потому что не била из них эта мощная энергия жизни, не вибрировала их опустошенная Свадхистана, и поэтому они никак ее не волновали в сексуальном плане. Труднее как раз было общаться с монахами и с теми, кто не растрачивает себя на разных женщин. Эти были полны силы, и в любую минуту она могла протянуть руку и, тихонько сжав их пальцы, почувствовать эту нарастающую волну, которая была сродни разрушающей дамбу. Волна разбушевавшейся стихии, которая рвала все условности и глупые приличности этого мира. Она затмевала разум и подменяла ценности, убивала чистоту и контролировала мировосприятие, а некоторым надолго перекрывала дорогу к Освобождению. Этот разъярившийся поток, выпущенный на свободу, нуждался в обуздании, и обуздать его могла лишь она сама.

3

Стив приоткрыл глаза и наблюдал, как солнце обливает ее литые загорелые плечи, как весело плавают веснушки на ее выточенном носике, как хлопают длинные коровьи ресницы на продолговатых насмешливых глазах, как набухшие алые губы нестерпимо напрашиваются на поцелуй.

— Ты красивая! — тихо произнес он.

Она обернулась, отставила ведро и запротестовала:

— Да нет, не очень. Я просто хорошо рисую.

— Как это?

— Лицо имеется в виду. Лицо хорошо рисую. Когда оно не накрашено, оно выглядит гораздо примитивнее. А так — оно лишь основа для макияжа.

— Да не может быть, — засмеялся Стив, — а волосы тоже нарисовала?

— Нет, волосы не рисовала, но… я их хной иногда подкрашиваю.

— А, ну тогда понятно. Что ж, неужели в этом мире нет ничего настоящего? — демонстративно расстроился иностранец.

— Представь себе, нет. И две с половиной тысячи лет назад не было, когда Будда появился. И даже раньше, когда были Кришна и Шива. Все они были согласны в том, что все в этом мире — обман, одна сплошная иллюзия.

— Ой, неужели так печально?

— А зачем об этом печалиться? Когда знаешь, что все есть иллюзия, наоборот, начинаешь понимать, что печалиться не о чем.

Стивен еще немного посмотрел на нее, как она выжимает мокрое белье, и отвернулся к стенке. Но, полежав так немного, повернулся опять.

— Как тебя зовут? — спросил он, когда она развешивала его выстиранную рубашку, накануне испачканную кровью.

— Меня зовут Стеша, — сказала девушка, полуобернувшись, — а тебя?

— Стивен, можно Стив, — сказал он, приподнимаясь на локтях. Он снял с головы повязку, присел, подложив под спину подушку, и, потянувшись за теплым утренним молоком, добавил: — Ты молодец, Стеша.

— С чего это я молодец?

— Просто так, впервые такую вижу…

— Какую?

— Не знаю, еще не понял… — Он прошелся по ее вычурной одежде взглядом. Остановился на художественно порванной куртке с непонятными нашивками на карманах и рукавах, вернулся к ее веснушкам и добавил: — Но что-то в тебе есть, какая-то изюминка.

— Не увлекайся, это лишь видимость, а то, что мы видим, не всегда соответствует сути.

Все эти комплименты были для нее весьма привычны, поэтому они не произвели на нее никакого впечатления, и девушка вышла из комнаты, прихватив грязную посуду.

Вечером Стеша привезла все лекарства, которые он ей написал на клочке туалетной бумаги. Высыпала перед ним на покореженную старую тумбочку и сказала:

— Мне надо ехать домой. Ты сможешь обойтись без меня?