Анна так и сделала, а у снеговика после этого добавился на шее яркий вязаный шарф.

Не забывала Анна и про своё «снадобье», уже две ночи подряд выставляла под лунный свет бутылочку для оберега. Перед третьим разом, днём, вышла пройтись по деревне. Баба Оня с кикой пельмешки лепить затеяли, а Анну подышать отправили, узнать предстоящую погоду.

— Ты примечай дымЫ-то, — велела бабка. — Если волоком стелиться станут, то к ненастью скорому, тогда морозец спадёт и потеплеет немного. А если вверх, в небо потянутся — к стуже лютой.

Разглядывала Анна крыши, смотрела как столбом из труб поднимается дым, да и вспомнила вдруг про странный дом на окраине и старуху, что повстречала в день приезда.

Интересно, кто она? Почему не топила печь в такой мороз? Может тоже из этих… Потусторонних? Надо будет не забыть у бабы Они узнать, — решила Анна, а сама пошла потихоньку в сторону леса.

Под ногами похрупывал снег — белейший, невесомый, пушистый. Такой аппетитный, что Анна черпнула горсть, осторожно пригубила, пробуя на вкус.

Хорошо ей было у бабы Они. Спокойно да удивительно! Привычная жизнь с мнимыми заботами и скоростным темпом осталась словно в другом мире. Где-то далеко-далеко. И к ней не хотелось возвращаться.

Поселиться бы в Ермолаево! — вдруг подумала Анна. Жить неспешно. Найти работу на удалёнке. Гулять по лесу, каждый день гулять! Научиться разбираться в грибах, изучить травы, купить себе крутой фотоаппарат и заделаться блогером. Рассказывать всем желающим про жизнь в глубинке, снимать интересные видеосюжеты…

Только вот не надоест? Не наскучит ли? До города далеко, каждый раз не наездишься. Смогла бы она? Не пожалела?..

Непонятное странное смятение охватило девушку, даже отчего-то испортилось настроение. Вроде бы простой вопрос, а ответить на него трудно, страшно принять решение, которое может изменить устоявшуюся жизнь.

Незаметно подошла Анна к окраине. Старый домишко завален был снегом по самую крышу. И дыма из трубы не было, как и в прошлый раз.

А перед калиткой сейчас стояли двое — та самая старуха и дед. Неопрятный, нечесаный, какой-то замшелый. Борода топорщилась сосульками, росла чуть не от самых бровей. Глаза сквозь неё жёлтым светились — колючие, злые.

Потянулся дед к Анне, навёл на неё кривой палец с длинным скрученным ногтем и спрашивает:

— Что решила, девка? Будешь переезжать али нет?

И сразу пусто так, нехорошо сделалось внутри! Сжалось всё, заледенело словно.

А дед заскрипел довольно, оскалился. И бабка вслед за ним повизгивать принялась.

Отшатнулась от них Анна, побежала обратно. А перед глазами всё дедова рука пальцем грозит да в ушах голос его противный не смолкает:

— Будешь-будешь-будешь?..

Баба Оня лишь глянула на гостью свою — сразу смекнула, что неладно с ней что-то. Подступила с расспросами, Анна ей про деда противного и рассказала. Только про вопрос смолчала.

— Что за дед, Аннушка? Как выглядел? Обращался к тебе? Спрашивал что?

Анна через силу кивнула.

— Что спрашивал, деточка, скажи мне скорее!

Анна бы и рада сказать, да не идут с языка слова. Стучит в голове вопрос, бесконечное число раз повторяется, а выговорить его не получается!

Бабка к печи кинулась, открыла нижнюю заслонку, пошуровала кочергой и выкатился оттуда уголёк. Она его берестой из корзинки подхватила и к Анне.

Стала берестой над головой её водить да начитывать что-то. Слова все непонятные, неразборчивые. Вроде скороговорки. Анна и не пыталась их разобрать. Будто не в себе сидела. В голове только один вопрос и бился, да перед глазами ухмылялся мерзкий дед.

После бабкиной ворожбы полегчало немного, с трудом, но смогла произнести Анна слова вопроса.

Баба Оня слова те будто поймала — ловко руками схлопнула у Анны перед лицом и опять к печи. Склонилась над горящими полешками, над веселым огнём, и из рук будто сбросила что-то на них.

Ох и взвился огонь! Загудел, полыхнул синими искрами!

И далёкий голос так разочарованно, так дико взвыл напоследок:

— Одолела!.. Сильна-а-а!.. Одолела-а-а-а…

Почти сразу отпустило Анну, исчезла тяжесть, что плитой давила на грудь. Легко её стало, свободно! И вопрос больше не донимал, и деда видеть перестала. Вздохнула она глубоко и расплакалась от облегчения, от запоздалого страха.

— Где ж ты бука повстречала, Аннушка? — встревоженно принялась расспрашивать баба Оня. — Мы ж перекрыли всё. Дорогу ему замкнули.

Анна и рассказала про домишко на окраине и чуднУю про бабку.

— На опушке дом? На выходе к лесу? — нахмурилась баба Оня. — Он давно заброшенный стоит. Не живёт в нём никто!

— Дом похож на заброшенный, — согласилась Анна. — Вот только непонятную бабку я там уже второй раз видела. Когда гуляла в день приезда, и сегодня.

— Может, она не в доме живет? Со стороны пришла? — допытывала баба Оня.

— Не знаю. Сегодня она с буком перед двором стояла, а в прошлый раз наоборот — из-за забора за мной следила. Со двора.

— Следила?

Анна кивнула.

— Она потом как-то сразу исчезла. Я ещё подумала, что она… Ну, не совсем нормальная. Одежду оставила, а сама ушла.

Баба Оня слушала Анну и всё больше мрачнела.

— Вот ведь угораздило! Выходит, почти в самой деревне, на виду, обосновалась неизвестная нечисть. Я сейчас к соседям сбегаю, поделюсь новостью. А ты поешь — пельмешки в печи томятся. В чугунке. Сама достанешь?

— Достану.

Неудобно было хозяйничать в чужом доме. Но раз бабка разрешила…

Анна с аппетитом поела распаренные в масле пельмени. Прибрала за собой посуду, вытерла стол, подмела. После поставила чайник, стала искать заварку на полочке. Хозяйничала сама — кика ей не помогала.

Баба Оня вернулась задумчивая, тихая. На молчаливый вопрос Анны лишь махнула рукой.

— Пока без новостей. Мы с девчатами прошлись туда. Посмотрели издали, мельком. Будто не знаем ничего. Дом тёмный стоит. На снегу возле калитки снег не утоптан. Завтра поутру основательней проверим. Тогда и решим, как дальше быть.

— Может, к дому бездомная бабка прибилась? И скрывается. Чтобы не прогнали?

— И бука её не тронул, только разговоры разговаривал? Быть такого не может.

Баба Оня подошла к печи, поворошила угли.

— Поела пельмешек?

— Спасибо. Было очень вкусно!

— Давай теперь чайку попьём. Замёрзла я что-то. И кости ломит — верный знак, что погода меняться станет. Ты бутылку выставить не забудь. В третий раз-то. Нынче ещё луна выйдет.

Позже, пристроив бутылочку на ступенях, Анна залюбовалась луной — такая та висела сочная, золотая. Вокруг неё лёгкой кисеёй колыхалась красноватая дымка. Со стороны леса, далеко-далеко небо словно потяжелело, наполнилось мглой — то подползали к деревеньке густые снеговые тучи. Зрелище было завораживающее. Проникнувшись прелестью морозной ночи, Анна немного постояла на крыльце, постаралась отложить в памяти открывшуюся перед ней картину. А когда зашла в дом, баба Оня снова заговорила про оберег.

— Завтра соберёшь его, наполнишь бутылочку, Ты уже присмотрела место? Где-то в доме выбери и спрячь. На улице нельзя. Уедешь к себе, а бутылочка здесь останется, целая и сохранная. На расстоянии тебя оберегать и поддерживать станет.

— А ваша кика… Она ж точно увидит. От неё разве спрячешь.

— То не страшно. Кика охранять её станет, оберегать. Для этого при доме и приставлена.

Баба Оня сидела возле печи, рукодельничала. На коленях раскинулось широкое вязаное полотно.

— Не те глаза уже стали! Плохо смотрят, а рукам охота вязать. Вот и вожусь с шалью который месяц. Никак до ума не доведу.

Она примолкла, пересчитывая петли, после рассмеялась тихонечко.

— Мне ведь кикуша довязала её. Постаралась для хозяйки. Так я не оставила, распустила. Самой охота доделать, люблю я это занятие.

— А у меня не получается, — призналась Анна. — Считается, что вязание успокаивает. Я же наоборот, раздражаюсь, в петлях путаюсь. Слишком монотонная работа.

— Ничего. Какие твои годы, научишься. Шла бы спать, Аннушка. Да и я, пожалуй, отправлюсь. Завтра трудный день будет.

— Из-за оберега?

— Да ну! Из-за дома того… Неизвестно, что там обосновалось-то, как выводить придётся. Выспаться мне нужно. Набраться сил.

4

Поутру погода испортилась — повалил снег, закружили по дороге лёгкие вихри.

Анна ещё завтракала, а бабка уже собралась, положила перед ней бумажку.

— Пойду я. А ты, Аннушка, бутылку собери. Я тебе тут написала слова, что сказать нужно. После того, как пробку воском запечатаешь. Всё поняла?

— Я с вами хочу! Можно?

— Зачем, деточка? Опасно это. Или позабыла каков бУка?

— Я в стороне постою. Мешать не стану. Очень уж любопытно!

— Тебе оберег закончить нужно. Им займись.

— Я всё равно пойду! За вами следом.

— Вот ведь настырная! Мало тебе было прошлого раза? Смотри, не пожалей после. Одевайся, раз решила. Я на улице ждать стану.

На улице подле бабы Они стояли «девчата» — две женщины лет за пятьдесят, укутанные в платки по самые глаза.

Та, что пониже, немного в теле, назвалась Матрёшей. Высокая и худая представилась Тосей.

Обе, не таясь, разглядывали Анну. Одна с благосклонной улыбкой, вторая с откровенным неодобрением.