— Вы что же, с утра не вставали с места? — удивилась я, распахнув дверь и любезно пропустив вперед тетушку.
Боря, который нынче Жоржик, повез Марфиньку в ее родные пенаты, а мы вернулись на Петроградку.
— Мы-ы, мы-ы! — противным голосом неисправимого кляузника заныл Волька, бухнувшись со стула к ногам хозяйки.
— Мысли не допускаешь о том, что я не дам тебе… Чего я ему не дам? — Тетушка, снимая шляпку у зеркала, оглянулась на Ирку.
— Мя-а! — первым ответил кот, сел в позу «Верный Джульбарс на охране границы» и уставился на тетушку взглядом, полным преданности.
— Мясо из борща, — развернула лаконичный кошачий ответ Ирка. — Я не дала ему телятину, но курицу он уже слопал.
Мы с подругой родом с Кубани и умеем готовить правильный борщ. В идеале в нем должно быть два вида мяса, которое нужно варить поочередно и… Но не буду уподобляться Марфиньке с ее художественной декламацией рецептов для примуса.
— Воля, ты же знаешь: коту нельзя есть слишком много человеческой еды, — напомнила тетушка зверю. — Могу предложить прекрасный сухой корм. Будешь?
— Мо-о, — скандальным голосом молвил кот, хлестнул хвостом и в два прыжка ускакал наверх — в светлицу, а потом, судя по скрипу форточки, за окно — на крышу.
— Можете сами есть свой сухой корм, — машинально перевела я с кошачьего на человеческий и покачала головой. — Однако разбаловали мы животное!
— Ничего, нагуляется — слопает и корм, — рассудила Ирка и переместилась к плите. — Все будут борщ, я наливаю?
Бум! Входная дверь содрогнулась. Старинный бронзовый колокольчик, которым тетушка сзывает домочадцев к столу, ударился о стену и приглушенно звякнул.
— Кто стучится в дверь ко мне? — подняла брови тетушка.
— С толстой сумкой на ремне! — подхватила я цитату.
— С цифрой 5 на медной бляшке, в синей форменной фуражке? Это он, это он — ленинградский почтальон! [С. Маршак. «Почта».] — с удовольствием присоединилась к декламации Ирка.
Она неплохо знает детскую поэзию — еще недавно вслух читала книжки своим сыновьям-близнецам.
Дверь снова содрогнулась. Я не стала сразу открывать ее, сначала посмотрела в глазок и сообщила присутствующим:
— Это не почтальон. Это Кружкин.
— В такое время? — Ирка поглядела на часы на стене.
Василий Кружкин — художник. Как большинство уважающих себя представителей богемы, он ведет преимущественно ночной образ жизни, и полдень для него все равно что для обычного человека глухой предрассветный час.
Явление Кружкина народу в неурочную пору вызывало тревогу.
— Что-то случилось, — предположила моя подруга и кивком велела мне открыть.
Я распахнула дверь и сразу же отпрыгнула в сторону, потому что Василий незамедлительно рухнул на колени и ударил челом в пол:
— Иринушка! Прости меня, дурака! Не вели казнить, вели миловать!
— Вася, ты спятил? У меня и без тебя есть кого миловать, я давно замужем, ты забыл? — Ирка похлопала по ладони половником, прозрачно намекая на готовность пустить его в ход не по прямому назначению.
— А чем это у вас пахнет? — Не осознавший угрозы Кружкин поднял голову и принюхался.
— Хотите борща, Василий? — разумеется, предложила гостеприимная тетушка.
— А хочу! — Кружкин раздумал подавать челобитную, вскочил на ноги и резво проследовал к столу.
Ирка поместила перед ним дымящуюся тарелку, потом наполнила еще две — для нас с тетушкой, положила ложки, выставила нарезанный хлеб, сметану и солонку. Оглядела композицию и села напротив Василия:
— Так что стряслось?
— Случилось страшное, Иринушка! — Кружкин выпучил глаза, то ли в ужасе, то ли Ирка с чесноком и перцем перестаралась.
Я осторожно попробовала борщ — нет, не слишком острый.
— Украли твой портрет!
— Какой портрет? С котом и игрушками? — Ирка недобро прищурилась. — Тот самый, который ты обещал подарить мне сразу после выставки в Италии?
— Его в Милане украли? — В отличие от подруги, я не возмутилась, а восхитилась. — Вась, я считаю, это успех!
— Его украли не в Милане, а уже здесь, в Петербурге. И это не успех. — Василий положил краюху хлеба и ложку, чтобы двумя руками вцепиться в волосы. — Это провал! Мне не заплатят обещанное и потребуют вернуть аванс, а я его уже потратил!
— За что аванс?
Василий отвел глаза.
— Выкладывай! — потребовала Ирка.
Слово за слово — выяснилось, что на выставке в Милане на работу петербургского художника Василия Кружкина «Портрет прекрасной дамы с котом и елочными игрушками», для которой ему позировали Ирка и Волька, нашелся покупатель. Цену он предложил такую, что Василий не устоял. Согласился отдать картину сразу после выставки в городе на Неве и взял аванс.
— Ты же не сердишься, Иринушка? Я тебе другой портрет нарисую. Или даже два! — Василий притиснул руку к сердцу.
— Это уже будет не оригинал, а просто копия, — закапризничала Ирка.
— Не просто копия, а авторский повтор! Необязательно совпадающий с первой версией в деталях. Помнишь, тебе двойной подбородок не понравился? Я его перепишу, — пообещал хитрый Кружкин.
— Тогда и волосы чуток причеши, а то я там лохматая, как ведьма. — Подруга от возмущения перешла к торгу.
— Минуточку! — Я подняла руку, как школьница. — А почему ты не можещь нарисовать новую картину вместо украденной для итальянского покупателя?
— Ну, Лена! — Художник и тетушка, большая любительница искусства, одинаково помотали головами.
— Тот портрет был представлен в каталоге миланской выставки, его фото печатали в журналах, репродукции и сейчас продают в сувенирной лавке галереи! Я не сумею повторить работу с абсолютной точностью, подмену непременно заметят, и это будет скандал! — объяснил Василий. Он покивал своим мыслям и повторил почти с удовольствием: — Да-да, международный скандал!
— И что же делать? — Ирка, добрая душа, уже простила обманщика и излучала сочувствие.
— Найти пропавшую картину, что же еще. — Василий снова принялся за борщ, в молчании опустошил тарелку, отложил ложку, вздохнул и поднял больные глаза: — Вы мне поможете?
— Можем попробовать, но без гарантий. — Ирка приосанилась. — Сначала расскажи, где, когда и при каких обстоятельствах пропал мой… твой… наш портрет?
После обеда, который немного затянулся из-за того, что был совмещен с опросом потерпевшего, я позвонила мужу и напомнила:
— Встречаемся в пять на Аничковом мосту, не забыл? Лучше без четверти, потому что в пять уже открытие.
— А мы-то с сыном надеялись, что ты вернешься к обеду и накормишь нас вкусной домашней едой, — сказано было вроде бы не в тему и без претензии, но я поняла: Колян надеется на амнистию взаимозачетом.
Типа, он простит мне возмутительное пренебрежение святыми обязанностями хранительницы семейного очага, а я позволю ему не идти на выставку.
— Я не могла, в моей поддержке нуждались близкие люди, — сказала я с ноткой легкого укора. — У тети Иды умер старый знакомый, надо было сопроводить ее к вдове для выражения соболезнований. У Ирки другая беда: украли картину, которая была обещана ей в подарок…
— Откуда украли? — неожиданно заинтересовался Колян. — С того вернисажа, на который ты меня безжалостно тащ… настойчиво приглашаешь?
— С другого. — Я притворилась, будто не услышала предательской оговорки. — А какая разница?
— Большая! Если бы с того, там стало бы на одну картину меньше, и время на осмотр экспозиции сократилось бы, — логично рассудил муж.
— Некоторые люди совершенно не желают культурно расти по доброй воле. — В моем голосе прозвенел металл. — Не сознают, чем рискуют.
— Что, и ужин не приготовишь?! — испугался муж.
— Некоторые люди слишком много думают о еде и слишком мало — о пище духовной. — Сталь в моем голосе закалилась.
— То есть ужин все-таки будет? — Некоторые люди не расслышали сабельного звона. — Ладно, уговорила: без четверти пять на мосту. Я буду у того коня, который бежит в направлении музея компьютерной техники.
— Некоторые люди слишком ценят компьютерную технику, — начала я, но не была услышана: эти самые люди отключились.
— Не волнуйся, у тебя в любом случае будет компания, мы с Кружкиным тоже идем, — успокоила меня Ирка.
Она стояла, наклонив голову к плечу, у открытого платяного шкафа и созерцала его содержимое.
— Нечего надеть? — с ноткой ехидства спросила я.
Подруга приезжает в Питер на пару недель с двумя огромными чемоданами, каждый из которых сошел бы за целую гардеробную комнату для человека с меньшими габаритами и запросами. И большая часть нарядов, которые она привозит, предназначена для торжественных выходов.
— Как раз наоборот! — неожиданно обрадовалась светская львица. — Смотри, какое интересное новое платьице!
Перед моими глазами затряслось что-то пестрое и блестящее.
— Натуральнейший шелк!
— И этнический шик, — поддакнула я. — Откуда такое?
— Из посылки, которую я сегодня получила. Там, кстати, и для тебя был подарок, спроси у тетушки. — Подруга махнула на лестницу, повернулась ко мне спиной и, извиваясь, как цирковая женщина-змея, принялась стаскивать с себя тесноватую водолазку. Ой, простите, в Питере надо говорить — бадлон.
— Подарок? Мне? — приятно удивилась я.