Уроки давно завершились. В это время Пётр Семёнович обычно либо занимался с кем-то дополнительно, либо проверял тетради и готовился к занятиям на следующий день.

Уже на подходе к распахнутой двери его кабинета Бельская услышала голоса. Первый, возмущённый и чуть язвительный, несомненно, принадлежал Ермолаеву. А вот второй мужской голос девушка не признала вовсе. Обладатель приятного, чуть монотонного баритона показался Лизе незнакомым человеком.

Девушка остановилась в шаге от двери так, чтобы её нельзя было заметить из кабинета, и прислушалась.

— …у неё не имелось никаких подобных предрасположенностей вовсе! — донеслась до неё недовольная реплика Петра Семёновича. — Предмет мой она люто презирала, как и все её подружки. Брала одной лишь зубрёжкой.

— И тем не менее вы ставили ей четвёрки, а она очень тепло отзывалась о вас и о вашей учебной дисциплине, — мягко возразил второй голос.

— Тепло? — Ермолаев усмехнулся. — Помилуйте. Её из всех химических реакций на свете волновала лишь одна: с помощью чего осветлить волосы так, чтобы случайно не облысеть.

— Полагаете, она могла прибегнуть к чему-то в косметических целях? И Ольга Николаевна тоже?

— Сильно в этом сомневаюсь, голубчик. Вы вздумали искать место, где растаял прошлогодний снег.

— Намекаете на тщетность моих попыток понять, что произошло на самом деле?

— Я ни на что не намекаю. Но скажу вам так: мои уроки тут ни при чём. Как именно ваша наречённая приняла яд, мне неведомо. И никому неведомо. Да и сама она вряд ли то осознала, иначе бы сразу побежала в лазарет. Поэтому и сказано, что произошёл несчастный случай.

Разговор сделался необычайно интересным. Но дослушать его в первозданном варианте Лизе не удалось, потому что в другом конце коридора раздались шаги и женские голоса. Чтобы не попасться на глаза инспектрисам или другим смолянкам, девушка торопливо проскользнула в кабинет химии и остановилась на пороге.

Ермолаев обнаружился возле своего стола. Его собеседник, облачённый в строгий чёрный костюм, стоял спиной к входу. Он был на две головы выше Петра Семёновича, шире в плечах и явно намного моложе, если судить по осанке и коротко остриженным светлым волосам без намёка на седину, которые мужчина аккуратно зачесал назад.

Появление Лизы на пороге заставило «Ермолайку» умолкнуть и бросить на неё сердитый взгляд.

— Что вам угодно, Бельская? — холодно спросил он.

Его гость повернулся.

Лиза тотчас узнала лицо молодого мужчины. Правильные, чуть резковатые черты, гладко выбритый волевой подбородок и глубоко посаженные серые глаза с лёгкой зеленцой. Аристократические манеры при прошлых встречах сочетались в нём с открытым взглядом и обаятельной улыбкой, но теперь он выглядел утомлённым. Просто сжал губы в линию и даже виду не подал, что тоже узнал девушку.

Или же не узнал вовсе? Они виделись-то пару раз, и то мельком.

— Ой, Пётр Семёнович! — Лиза изобразила изумление на лице. — Простите, что побеспокоила. Думала, вы один. А у меня вот, — она смущённо показала тетрадь, а шляпку, напротив, спрятала за спину, — вопрос по домашнему заданию возник. Решила задать его, пока не позабыла.

Она полагала, что Ермолаев выставит её за дверь и прикажет ожидать в коридоре, но, вероятно, учитель и сам желал, чтобы молодой человек поскорее убрался, поэтому он сухо велел:

— Присядьте за парту и потрудитесь решить самостоятельно, пока я беседую. А если ничего не выйдет, я вам уделю время чуть позже.

Лиза послушно села за третий стол от учительского, раскрыла тетрадь и сделала вид, что занялась вычислениями.

От неё не укрылся тот неуютно долгий взгляд, каким молодой мужчина наблюдал за ней, пока Ермолаев снова не привлёк его внимание вопросом.

— Голубчик, если я ничем вам более помочь не могу, не смею задерживать.

Блондин отвернулся от Лизы, к её вящему облегчению, но уходить не торопился.

— Скажите, Пётр Семёнович, с какими веществами ваши ученицы вступают в контакт во время лабораторных опытов? — его взгляд прошёлся по кабинету.

Все шкафы здесь были заперты. Даже те, в которых стояли лишь книги и мутноватые стеклянные колбы. Немногочисленные реагенты и спиртовки Ермолаев хранил в лаборантской, которая также запиралась на ключ. Туда не входила даже уборщица. Лиза это отлично знала. Правда, по слухам, «Ермолайка» не пускал никого в свой храм науки не потому, что хранил там нечто драгоценное или же опасное, а потому, что в одном из шкафов притаился графин с анисовой. Однажды об этом от уборщицы услышала Елена Александровна Ливен. Был скандал. Распитие спиртных напитков в институте строго запрещалось. Разумеется, Ермолаеву «шалость» простили, поскольку пьяницей он никогда не был. Да и не пахло от него ничем, кроме мыла. Но впредь он никого в лаборантскую не допускал.

Лиза подумала, что учитель сейчас снова возмутится и скажет, что на него наговаривают несправедливо, но тот лишь терпеливо ответил:

— Да ни с какими. Я им не позволяю даже горелку зажечь самостоятельно. Не то чтобы брать в руки кислоты или щёлочи.

— А растительные вещества? — не унимался блондин. — Скажем, яблочный уксус? Или некие масла?

Говорил он с небольшим нажимом, но всё же вполне вежливо.

— Обвиняете меня в случившемся? — Пётр Семёнович прищурился. — Извольте. Вы не первый. Вот только я уже всем ответил, что ни при чём. Меня допросили несколько раз. И все мои запасы проверили. Перетрясли всё. А на ваши вопросы я отвечаю только из уважения к вашему горю.

— Но как-то же девушки раздобыли тот яд, которым отравились? — Вопрос действительно прозвучал обвинительно.

Лиза поймала себя на том, что давно уж не глядит в тетрадь, потому что глаз от разыгравшейся перед ней сцены оторвать не может.

— Да откуда мне знать! — Ермолаев нетерпеливо всплеснул руками. — Говорю же вам, что я этим дурёхам не доверял ничего. Может быть, нутром чуял, что они по глупости на всякое способны.

— И оказались правы, — со сталью в голосе ответил его собеседник. — Две юные особы погибли из-за нерадивости. Вашей или чей-то ещё, я обязательно выясню. И накануне смерти у них был урок химии в этом самом кабинете. Будьте уверены в том, что я этого так не оставлю.

— Ваше право. — Ермолаев широким жестом указал на дверь. — Не смею задерживать.

Он повернул голову и встретился взглядами с Бельской. Заметил, как она глядит на него со смесью испуга и любопытства. Нахмурился. Но отругать не успел.

Лиза сама в возмущении поднялась с места.

— Ольга и Татьяна не могли отравиться на уроке в тот день, — встряла она в разговор с самым невозмутимым видом, который только смогла принять. — Пётр Семёнович нисколько не лукавит. Он никогда не позволял нам проводить опыты. Все эксперименты показывал сам. А в тот день мы и вовсе решали одни лишь задачи. Ни Оля, ни Таня реагентов не касались. Да и не глупы они были, чтобы принимать что-то внутрь. Не малые дети всё же.

Лицо блондина несколько вытянулось от удивления.

Ермолаев же, напротив, побагровел.

— Успокойтесь, Бельская, — сурово проговорил он. — Всё это вас не касается. Да и вообще, вы не должны разгуливать по институту в одиночестве.

— У меня вопрос по домашнему заданию, — напомнила Лиза, кивнув на раскрытую тетрадь.

— Оставьте. Разберём на следующем уроке со всем классом. — Пётр Семёнович раздражённо покачал головой, словно бы вдруг решил отрицать тот факт, что собирался помогать ей сейчас. — Идите по своим делам, будьте любезны.

Лиза послушно взяла тетрадь. Она собралась было уходить, решив, что и вправду переговорить лучше позже, когда учитель подобреет хоть немного, но тут она услышала новый вопрос, который блондин задал то ли ей, то ли Ермолаеву.

— Почему столь упорно всё списывается на несчастный случай? — вкрадчиво осведомился молодой человек. — Быть может, виновница находится среди девиц?

Лизе сделалось дурно при мысли, что кто-то мог подозревать Наталью или её саму. Медленно, точно во сне, она повернулась к блондину. Боялась встретиться с его обвиняющим взглядом. Думала, что расплачется, если кто-то вообще допустит мысль о том, будто она могла поднять руку на подруг, которые заменяли ей сестёр все эти годы.

Но молодой человек вновь стоял к ней спиной. Говорил он с учителем химии, а про Лизу будто позабыл вовсе. Ермолаева же за его широкой спиной почти не было видно.

— Это попросту невозможно, — голос Петра Семёновича вновь зазвучал негодующе. — Они все — безупречные, безгрешные создания, которые не станут рушить свою судьбу и брать на душу столь страшный грех, как убийство. — Он возмущённо засопел, а когда заговорил снова, Лиза, наверное, впервые услышала в его голосе не просто строгого учителя, но человека, который действительно беспокоится о своих воспитанницах. — Этих девочек с детства растят такими, чтобы они улучшили ваше загнивающее светское общество. Чтобы привнесли в него добро и просвещение. Остались чисты, сколь возможно долго, от всякой внешней грязи, которой с каждым днём все больше. Не только в Петербурге. Везде. А вы говорите об убийстве, голубчик. Мне больно думать, что подобное горе вообще случилось в этих священных стенах. И я не позволю вам чернить светлое имя Смольного и его воспитанниц столь возмутительными обвинениями.