Её рыжая подруга энергично закивала, продолжая сотрясаться от рыданий.

Столпившиеся в коридоре осмелели. Раздались голоса.

Кто-то из подошедших к дверям в ванную комнату девочек упал в обморок с криком.

Побледневшая как полотно Анна Степановна замахала руками.

— Разойтись! — скомандовала она строго в попытке сохранить самообладание. При этом её голос взлетел вверх неестественно высоко. — Всем разойтись по комнатам и не выходить! Maintenant! [Живо! (франц.).] Не на что тут смотреть!

Свиридова продолжила громкими, нервными криками разгонять перепуганных институток. Лиза толком не вслушивалась в её слова. Лишь уловила, как другие классные дамы, что вошли в ванную комнату и остановились подле несчастной Ольги, сказали:

— Упала.

— Поскользнулась, похоже.

— Голову разбила о раковину насмерть.

— Упокой Господь её душу.

Всё казалось нереальным. Ненастоящим.

— Елизавета! — Голос Анны Степановны раздался над ухом. Классная дама коснулась её плеча, чтобы привлечь внимание: — Елизавета Фёдоровна, уведите Натали отсюда и дайте ей воды, пока с ней припадок не случился!

Вероятно, Свиридова сочла, что Лиза из них двоих единственная оставалась в здравом уме. Но если бы не приказ позаботиться о бедной Наталье, девушка и сама бы лишилась чувств.

Покойников Бельская прежде видела лишь в гробах на похоронах, да и то по большей части издалека. Даже смерть собственной матушки она помнила весьма смутно. Всё, что всплывало в памяти, — это приятный запах горящих свечей в церкви во время отпевания и ажурные белые кружева, которыми украсили гроб. Но то воспоминание виделось ей торжественно-печальным. Будто бы со смертью ничего общего не имело вовсе. В то время как зрелище мёртвой подруги поразило её настолько глубоко, что практически дара речи лишило.

Лиза кое-как встала на ноги и с помощью Анны Степановны подняла с пола рыдающую Наталью.

Вместе они вышли в коридор, где прибавилось учителей и инспектрис. Все спешили на место происшествия. Институтки разошлись по комнатам, однако продолжали с любопытством выглядывать из-за неплотно прикрытых дверей.

Кто-то плакал. Кто-то громко молился.

От их дортуара до ванной комнаты было всего шагов десять. Девушки всегда гордились тем, что у них есть собственное умывальное помещение со всеми удобствами. Но сейчас эти десять шагов показались Лизе каким-то непреодолимым, бесконечным расстоянием. Она даже позабыла о том, что выскочила из спальни в одной ночной сорочке, как была.

— Наташенька, миленькая, ну что же ты, — бездумно бормотала девушка, а сама всё не могла отделаться от образа мёртвой Ольги: её раскинутые в стороны руки, разметавшиеся тёмные волосы, набрякшие от крови, и остекленевшие очи. Эта картина так и стояла перед глазами. — Не плачь, моя душа. Не убивайся. Тебе ведь дурно сделается. Милая. Не нужно.

Они наконец зашли в свой дортуар.

Лиза усадила беспрестанно всхлипывающую Натали на её разобранную постель, которая стояла ближе прочих к двери.

У неё самой дрожали руки, пока она наливала воду в стакан из кувшина. Часть воды выплеснулась на письменный стол. Ещё немного — на ноги и на ковёр.

— Попей, пожалуйста. — Она протянула стакан Наташе и, пока подруга пила частыми глотками, возвратилась к столу, чтобы налить ещё один для себя. — Сейчас оденемся и пойдём к доктору в лазарет, — бормотала Бельская, стараясь привести в чувство скорее себя, нежели Наталью. — Пусть даст тебе успокоительные капли. И мне. Мне тоже надо капли.

Лиза осушила стакан и со стуком поставила его на стол. Только сейчас она вспомнила, что они с Наташей не одни в комнате.

Таня по-прежнему сладко спала, отвернувшись лицом к стене.

— Господи, Татьяна! — Лиза судорожно всплеснула руками. — В толк не возьму, как ты можешь спать в такую минуту!

Наталья выразительно всхлипнула. Уронила опустевший стакан на пол. И рухнула лицом в свою подушку, зарыдав с новой силой.

— Натали, прекрати! Ты заболеешь! Слышишь меня? — Лиза дёрнулась было к ней, но замерла посреди комнаты. — Таня, нельзя же так! Встань! Помоги мне! Не видишь, Наташе плохо! Там Ольга в ванной разбилась насмерть, а Наталья её нашла!

Но Татьяна не реагировала.

Внутри у Лизы Бельской всё будто окаменело.

Девушка метнулась к спящей подруге и принялась трясти её за плечо, дабы поскорее разбудить.

Но Таня попросту перевернулась на спину, как безвольная кукла. Голова откинулась. Лицо её выглядело бескровным, а губы — синюшными. Веки опущены, но вовсе не как у спящего человека, готового в любой момент пробудиться.

Татьяна была холодна и мертва.

Вот она, красавица с пухлыми губами. С русой косой до пояса и звонким, переливчатым смехом. Сегодняшняя невеста. Будущая жена. Лежит без движения. Без какой-либо искры жизни. Разве же может подобное происходить на самом деле? Две беды в один день не случаются. Тем более столь чудовищные. Так попросту не бывает.

Лиза вскочила с кровати подруги, стремясь убраться от трупа подальше. Девушка вскрикнула. Прижала руки к губам, пятясь к окну. Но на полпути ударилась бедром о стул, который не заметила. Эта глупая, ничего не значащая неожиданность оказалась последней каплей.

И Елизавета Бельская лишилась чувств.

Глава 2

Прежде Лизе всегда казалось, что у человека худого и высокого усики непременно должны быть тоненькие. Этакие тараканьи усы. В то время как мужчина тучного телосложения станет носить усы густые, будто у моржа, а к ним в придачу и бакенбардами обзаведётся. Она и представить себе не могла, откуда у неё, благовоспитанной девицы, взялись столь глупые предубеждения. Вероятно, всё из-за пережитого потрясения. Хорошо хоть не слегла с нервным расстройством, как Наталья.

Следственный пристав, который прибыл в Смольный, дабы допросить девушек, оказался мужчиной долговязым и сухим. С узкими плечами, крупными ладонями и орлиным носом. А вот усы у него были самые что ни на есть моржовые: такие густые и длинные, что нависали над верхней губой, словно тёмно-русая чёлка. И когда сыскарь говорил, дыхание колыхало эту «чёлку», невольно притягивая взгляд собеседника. От этого Лиза чувствовала себя бесконечно неловко, хоть и старалась смотреть приставу в глаза.

Взгляд у него, кстати, был пристальный и лукавый. С хитрецой. Отчего ощущение неловкости лишь усиливалось.

И всё же девушка держалась уверенно. Не мямлила. Благо в классной комнате, в которой им позволили беседовать, присутствовала Анна Степановна. Свиридова зорко следила как за своей воспитанницей, так и за приставом, который представился Иваном Васильевичем Шавриным. В компании наставницы Лиза чувствовала себя спокойнее.

Наталью, которая никак не могла оправиться, опросили прямо в лазарете. А вот Бельскую, как и всех остальных, вызвали отдельно.

Для допроса институт предоставил кабинет литературы. В просторном помещении вдоль стен стояли книжные шкафы, над которыми тесным рядом висели портреты русских классиков. Все запылённые и выцветшие от времени.

Занятия в этот день были отменены, поэтому на коричневой доске мелом значилась вчерашняя дата, которую никто не потрудился стереть. Тряпка была сухой и грязной, а вдоль плинтуса под доской скопились белые меловые крошки. Ужасная неопрятность, как показалось Лизе. Случись проверка, досталось бы всем.

Но пристава вряд ли волновала грязная доска в кабинете литературы или плохо вымытые окна, на которых приметно выделялись разводы. Жирная чёрная муха билась о стекло и отчаянно жужжала в попытках вырваться на волю, в сад. Однако никто не обращал на неё внимания.

Иван Васильевич Шаврин занял место за учительским столом. Он разложил свои бумаги и делал пометки, покуда Лиза отвечала на его вопросы, а сам всё поглядывал то на девушку, то на её классную даму, которая сидела позади. Сама Лиза села за первую парту напротив учительского стола. Так, чтобы и говорить было удобнее, и видеть, что именно пишет Шаврин на своих разлинованных листках из толстой синей папки.

— Бельская Елизавета Фёдоровна. Семнадцати лет от роду. Единственная дочь действительного тайного советника Фёдора Павловича Бельского. Всё верно? — пристав прищурил водянистые глазки.

— Верно. — Девушка медленно кивнула, поборов желание оглянуться на классную даму.

— Вчера около шести часов утра вы и ваша подруга баронесса Наталья Францевна фон Берингер обнаружили мёртвыми графиню Ольгу Николаевну Сумарокову и княжну Татьяну Александровну Разумовскую, — Иван Васильевич читал с листа. — Кем вы приходились покойным девушкам?

Пристав оторвался от бумаги в ожидании ответа.

— Мы дружим с тех пор, как поступили на учёбу, — девушка нахмурилась.

Стоило бы сказать «дружили», но Бельская не решилась.

— Вы проживали в отдельной комнате вчетвером? — уточнил Шаврин.

Вряд ли пристав не знал о том, что дворянкам и дочерям крупных меценатов предоставляли собственные спальни. Порой княжны и принцессы крови и вовсе проживали в гордом одиночестве. В общих дортуарах жили в основном мещанки и дочери более мелких чиновников. В некоторых классах даже по несколько десятков человек ютились в довольно прохладном помещении, как в казарме.