— Эмма, у меня есть опасения, что Томаса травят, — прервала ее Джейн.

Миссис Норидж внимательно поглядела на подругу. В характере Джейн Марлоу сочетались такие противоречивые черты, как взбалмошность и здравомыслие. С нее и впрямь сталось бы поселить корову в гостиной своего прелестного особняка, но нет сомнений, что при этом животному был бы обеспечен надлежащий уход.

— Это очень серьезное заявление, дорогая.

— …и для него у меня имеются основания. Вот послушай…

По словам Джейн Марлоу, леди Аделиза Бассет, полноправная хозяйка поместья Дастанвиль, готовилась встретить старость в окружении немногочисленных родственников и слуг. Давняя ссора разъединила ее с младшей сестрой, и женщины лишь дважды в год обменивались короткими церемонными письмами. Сестра Аделизы жила с мужем и сыном в Европе, путешествуя из страны в страну. Ее образ жизни, а главное, выбор супруга никак не могли быть одобрены женщиной таких строгих правил, как Аделиза.

Несколько лет назад несчастный случай оборвал жизнь ее младшей сестры. И она, и ее супруг погибли при крушении поезда. Их сыну Томасу было в то время двадцать пять. Возможно, молодой человек остался бы во Франции, если б не письмо, полученное от леди Бассет, в котором та скорбела об их общей утрате и выражала желание познакомиться с единственным племянником.

Так Томас Уилкинсон оказался в Хэмпшире.

Его приветливый нрав, жизнерадостность и учтивость растопили сердце леди Бассет. К тому же она чувствовала вину перед покойной сестрой. Томас быстро сделался ее любимцем, и все вокруг заговорили о том, что появился новый будущий владелец Дастанвиля.

Целый год он прожил в поместье, нимало не скучая по прежней кочевой жизни, и на исходе этого года отправился погостить у друзей. В то же время Шарлотта Марлоу навещала свою дальнюю родственницу, жившую по соседству. Они с Томасом встретились, полюбили друг друга, и мистер Уилкинсон сделал ей предложение.

— Свадьбу назначили на февраль следующего года, — сказала Джейн, доливая миссис Норидж чай. — Это было в начале июня, то есть… дай посчитать… четыре месяца назад. А два месяца назад Шарлотта получила от Томаса письмо, где он жаловался на нездоровье. Болезнь прошла, но те же симптомы вернулись через три недели. Я говорю об этом с такой точностью, потому что письма с датами позволяют установить хронологию. Доктор, пользующий леди Бассет, был в замешательстве. Однако лечение помогло, Томас оправился. И вновь оказался в постели в этот понедельник. На этот раз самочувствие его ухудшилось, судя по тому, что он почти не встает.

— Описывает ли он заболевание?

— Боже упаси! Как можно, Эмма! Надеюсь, мы никогда не дойдем до того, чтобы молодой человек мог с вульгарной откровенностью излагать девушке подробности своего состояния.

— Жаль, — заметила миссис Норидж, — это облегчило бы нашу задачу. Но почему ты считаешь, что это отравление?

Миссис Марлоу слегка покраснела.

— У меня нет уверенности. В первый раз я не придала его болезни значения, второй встревожил меня куда сильнее. Пойми меня правильно: Шарлотта — моя единственная дочь…

— Кого ты подкупила? — без обиняков спросила миссис Норидж.

— Бог ты мой! Как ты могла такое подумать! Никакого подкупа. Но, видишь ли, доктор Эшли, осматривавший больного, водит дружбу с доктором Мосли, а доктор Мосли — давний друг нашей семьи…

— Ты выведала у него, как протекает болезнь?

— Мне пришлось! Мужчины нынче чрезвычайно распущенны. Я боялась, что…

Джейн наклонилась к подруге и шепотом объяснила, какого рода опасения преследовали ее, когда она узнала о повторяющихся приступах у мистера Уилкинсона.

— Доктор Мосли успокоил меня. По его словам, бедный Томас страдал от головокружения, слабости и, прости за подробности, тошноты.

— Такая картина часто бывает при несварении желудка, Джейн.

— Именно потому я и прошу тебя о помощи. — Миссис Марлоу в волнении прижала ладони к щекам. — Как я уже сказала, несколько дней назад Томас опять оказался прикован к постели. На этот раз Шарлотта твердо намерена сама ухаживать за ним, как и подобает любящей невесте.

— Как на это смотрит его тетя?

— Я получила от нее письмо с официальным приглашением погостить в Дастанвиле. Мое здоровье, как ты понимаешь, не позволяет мне ехать… — Джейн грустно улыбнулась и бросила взгляд на флакончик нюхательных солей. — Иначе я была бы там вместе со своей дочерью. Что, если мои опасения не беспочвенны? Эмма, я боюсь, этот молодой человек оказался в паучьем гнезде, где многие мечтают сжить его со света. Тетка благоволит ему. У нее есть родной брат, который младше леди Бассет на пятнадцать лет. Неужели он не принял бы мер, чтобы избавиться от нового любимца сестры?

— Осторожнее, Джейн, — спокойно сказала миссис Норидж. — Ты обвиняешь незнакомого человека без малейших оснований.

— Ах, ты права. — Миссис Марлоу со вздохом вновь откинулась на подушки. — Странно устроены люди! Обожают злословие, но терпеть не могут злословящих. Шарлотта не может ехать к леди Бассет одна, это непозволительно, с какой стороны ни посмотри. Ее тетки готовы составить ей компанию. Но мне бы хотелось, чтобы там был человек, способный разобраться в происходящем.

Миссис Норидж задумалась.

— Ты сказала Шарлотте, что я буду сопровождать ее?

— Она надеется на твое согласие, как и я. Эмма, одна неделя — больше я не прошу. Если ты сочтешь, что в Дастанвиле и в самом деле что-то нечисто, я придумаю, как защитить Шарлотту. Но мне нужно знать наверняка.

* * *

— Миссис Норидж и мисс Марлоу! — провозгласил дворецкий.

Вся прислуга выстроилась в ряд перед величественным старым поместьем, чтобы встретить гостей. Накрахмаленные кружевные фартуки и чепцы ослепляли белизной. Дворецкий с пышными бакенбардами, похожий на короля в изгнании, выступил вперед, и Шарлотта, смущенная торжественным приемом, придвинулась ближе к гувернантке.

Леди Бассет прислала за ними на станцию карету — французский дормез, гигантский и тяжелый, в котором, при необходимости, можно было пересечь всю страну. Вместо шестерки лошадей его тащили два вороных шайра. Таких исполинских лошадей миссис Норидж не доводилось видеть: каждый в холке выше нее, а мускулистые спины, казалось, созданы, чтобы носить великанов.

Послышался негромкий скрип, и на крыльцо выехала старуха в инвалидном кресле.

— Добро пожаловать в Дастанвиль!

Леди Бассет, несомненно, была старухой, несмотря на то, что ей не исполнилось еще и шестидесяти. Глаза под набрякшими веками смотрели с брезгливой усталостью, свойственной старикам. Однако голос оставался властен и зычен, в чем две гостьи впоследствии имели возможность не раз убедиться, а зрение Аделизы Бассет позволяло ей заметить даже неаккуратную штопку на белье под платьем горничной.

Ее чепец украшало роскошное черное бельгийское кружево, которое более пристало бы невесте, нежели старухе, если б не его цвет; чрезвычайно пышную широкую юбку, которой хватило бы на два платья, то и дело поправляла камеристка, следя, чтобы складки не попали под колеса кресла. На коленях лежал молитвенник.

Гувернантка заметила, что хозяйка предпочитает передвигать кресло усилиями собственных рук, лишь изредка прибегая к посторонней помощи. Для перемещения по лестницам в холле денно и нощно дежурил слуга, напомнивший миссис Норидж одного из тех могучих коней, что были запряжены в карету.

— Счастлива познакомиться, — произнесла леди Аделиза, окидывая критическим взглядом скромное платье миссис Норидж. — Надеюсь, комната вам понравится. Обед будет подан через час.

— А где Томас? — встревоженно спросила Шарлотта. — Отчего он не встречает меня?

Не успела хозяйка ответить, как предмет переживаний Шарлотты сам показался на лестнице.

Томас ступал нетвердо, но лицо его было освещено радостью. Его облику была присуща моложавость: он выглядел едва ли старше Шарлотты. Даже недуг не мог омрачить его природной жизнерадостности. Томас не был высок, но его грациозность и изящество движений искупали этот недостаток.

Он поцеловал руку невесте, обнял тетушку, а когда его представили миссис Норидж, выразил сожаление, что не был знаком с крестной Шарлотты прежде. Миссис Норидж про себя заключила, что юноша напоминает щенка бульдога: мил, но утомителен. Оставшись одна, она вздохнула с облегчением.

Из окна ее комнаты открывался вид на холмы. Зеленые покровы и необъятный простор, на котором паслись стада, тешили бы взор, однако темные, рваные, быстро проносящиеся облака вносили ноту тревоги в безмятежный ландшафт. Под окнами был разбит сад. Романтичности и естественности здесь не было места. Центральную часть сада занимали тщательно постриженные шары и кубы, в которые прихоть владелицы и рука садовника превратила самшиты и туи; их обрамляла живая изгородь.

В дверь постучали. Пожилая горничная, тяжело ступая, внесла графин с водой и сообщила, что миссис Норидж ждут в обеденном зале.

— Кто будет еще? — спросила гувернантка.

— Обыкновенно присутствуют мистер Уилкинсон, мистер Ричардс… и Дженкинс, мэм, — церемонно отвечала служанка.