«Не мытьём, так катаньем», — зло подумала я и свернула на развилке не в «другое лево», откуда пришла, а туда, где раньше через лес ходила. Какая разница, если леший меня всё равно к кладбищу выведет?

Марфина тропа… Пока я ничего об этой тропе не знала, то и не приглядывалась особо. В прошлый раз мне казалось, что это просто самый обычный лес, но после услышанной накануне сказки он каким-то другим стал. Не знаю. Неуютный какой-то. И Батон куда-то запропастился, одной идти пришлось. С котом хоть объяснение было тому, что чужое присутствие рядом ощущается, а без кота… Без кота жутковато стало. Я на часы в телефоне посмотрела — шесть утра. Рань ранняя. Некому в такое время по лесу шастать, а всё равно было такое чувство, что не одна я иду.

«Интересно, а что будет, если свернуть?» — неожиданно решила я для разнообразия поискать очередные неприятности на свою многострадальную пятую точку. Направо посмотрела, налево… И поняла, что я уже перед кладбищем стою. Пару секунд назад вперёд смотрела — лес был. «Ведьмовская телепортация», — мелькнула в голове забавная мысль, и ноги снова понесли меня к могилке Марфы Оленевой, возле которой на бревне вылизывал лапки рыжий предатель Батон.

— Сбежал, оглоед усатый? — погладила я его по голове и села рядом. — А мне одной идти пришлось. Знаешь, как страшно? Хозяйка твоя права — я лес не люблю. И он меня не любит. У нас взаимная неприязнь. Здесь хорошо, да, но я городская, Батончик. И не Марфа, а Элеонора. Не Оленева, а Климова. В сказки не верю, в ведьм тоже. Ошиблась Марфа Алексеевна. Не ту преемницу для внучки своей выбрала. Не могу я ничего для вас сделать. Бусы порваны, мост разрушен… Бусы порваны… Чего это я о них вспомнила?

И тут мне стало по-настоящему страшно. До этого просто страшновато было, а в тот момент не только душа в пятки ушла, но и все внутренности, и позвоночник, и мозг тоже. Тепло же было, а стало холодно. Птицы замолчали. Лягушки в канаве дружно заткнулись. На плечи легли чьи-то тяжёлые ледяные руки. Ни шевельнуться, ни взгляд скосить — как парализовало. Только могильный холмик перед глазами, табличка с именем и выцветшая пластиковая розочка.

«Всё забери. Силу и веру свою — всё отдаю. Лес сохрани», — прошелестело в ушах так противно, будто толпа муравьёв из одного уха в другое напрямик через черепную коробку проползла. На затылке волосы дыбом встали. А потом сверху вниз через голову до самого брёвнышка, на котором я сидела, словно ледяная молния шибанула — не больно, но ощутимо и весьма неприятно.

— Мяу! — сказал Батон, забрался мне на колени и принялся вылизывать моё лицо своим гадким шершавым языком.

И не прогонишь ведь — пошевелиться-то не получается. Все ноги мне оттоптал. Он ведь толстый и тяжёлый.

«Блин, да как я этот лес сохраню, если от меня ничего не зависит?» — мысленно взвыла я.

«Всё отдаю…» — снова прошуршало в мозгу, и неприятные ощущения прекратились.

Снова разорались лягушки. Снова запели птицы. Батон спрыгнул на землю, задрал хвост, совершенно бессовестным образом пометил бревно, отошёл немного в сторону и позвал меня:

— Мяу.

Я моргнула. Потом покрутила носом. Пошевелила пальцами. Сделала глубокий вдох и почувствовала, как в груди гулко колотится сердце. Ну нельзя так с нормальными людьми. Будь у меня чуть менее устойчивая психика, я бы точно спятила с перепугу. И вроде бы не изменилось ничего, но такое странное чувство появилось, будто бы в меня что-то не моё засунули. Что-то лишнее и раздражающее. И не вынешь — внутри оно где-то, глубоко и не по-настоящему.

Как дошла до деревни, не помню. Увидела возле одного из домов припаркованное на траве «Рено» и чуть не запрыгала от радости — транспорт! Пулей пролетела мимо дома Никулиных, распахнула калитку во двор одиннадцатого дома и чуть не сбила с ног владельца автомобиля.

— Извините! Здравствуйте! А вы случайно в город не едете сейчас?

— Случайно нет, — прозвучало в ответ, и сильные руки отодвинули меня за плечи немного назад, поскольку я тогда разве что на шее у собеседника не повисла. — Ты Маша?

— Ага, — кивнула я, с восторгом преданной собачки заглядывая через стёкла очков в серые глаза незнакомца. — Мне очень-очень в город надо, правда.

— В какой? — уточнил он, вопросительно выгнув дугой одну бровь.

— В Вырвинск, — моментально уцепилась я за это внимание. — Но можно и в Мухино. Здесь просто связи нет, такси не вызвать, мост сломали, идти далеко…

— Что, так прямо вот срочно надо?

— Угу…

Только тогда до меня дошло, что этот незнакомец откуда-то знает моё имя. Я его в первый раз вижу, а он меня знает. Ничего особенного в этом человеке не было — рост выше среднего, возраст… Что-то около тридцати пяти, наверное. Лицо классическое, но небритое. Ничего приметного или выдающегося. Среднестатистический мужик, как и большинство маньяков.

Подозрительно сузив глаза, я перестала цепляться за рукава его ветровки и сделала шаг назад.

— Простите, мы разве знакомы? — уточнила ледяным тоном.

— Нет, — пожал он плечами. — Тебя просто Борис искал. Просил передать, если встречу на дороге где-нибудь, что Клавдия Ильинична умерла.

— Что? — вытаращила я на него глаза. — Как умерла? Когда?

— Да я-то откуда знаю? Он минут двадцать назад приходил, я как раз только приехал.

— Минут двадцать… — эхом повторила я и попятилась к калитке, отказываясь верить своим ушам и мыслям.

Двадцать минут назад я сидела у могилы Марфы Оленевой, пришпиленная к бревну, как бабочка, её потусторонним вмешательством в моё личное пространство. «Всё отдаю», — сказала она. Бусы рассыпались, мост разрушен, хранительница леса умерла. Я даже, кажется, начала понимать символичность всего этого. Бусы рассыпались, потому что Марфа уже признала меня преемницей — они и были её весточкой Клавдии о том, что скоро старушку ждёт вечный покой. Сегодня утром я уже не смогла бы проехать через разобранный мост в Лесное и наверняка отказалась бы от этой затеи, поэтому навязанное мне предназначение притащило меня в эти дебри именно вчера. Я своими глазами видела, как люди разбирают мост, отрезая мне путь домой. Клавдия Ильинична умерла… Дело в равновесии. Два хранителя одновременно — это перевес в пользу людей, а всего должно быть поровну. Она ушла именно тогда, когда Марфа передала мне «всё», включая почётную обязанность хранить обречённый лес.

Но я ведь об этом не просила. Я этого не хотела. Я отказывалась. И старушку жалко — она ведь очень даже бодренькая была для своих почти ста лет.

Глава 10. Во власти сомнений

Нехорошо получилось. Вроде как с добрыми намерениями приехала, а вышло всё с точностью до наоборот. Не зная, как теперь в глаза Борису смотреть, я понуро поплелась через дорогу к дому Никулиных, останавливаясь чуть ли не на каждом шагу, чтобы обдумать, что скажу безутешному сыну, только что потерявшему мать. У калитки только поняла, что для траура в доме слишком шумно. «С горя мебель крушит», подумала я и потянулась рукой к калитке.

— Умерла?! Я умерла?! Я тебе сейчас покажу «умерла»!

Борис выскочил на крыльцо и успел пригнуться до того, как вслед за ним из дома полетели веник, железный совок с длинной ручкой, какой-то мелкий неопознанный объект и, кажется, валенок. Правда, у меня не было полной уверенности в том, что я правильно определила вид просвистевшей у Бориса над головой обуви — с моей позиции за калиткой метательные снаряды было видно не слишком хорошо. Но с лыжей я не ошиблась — лыжу не узнать трудно. Она пролетела через весь двор и шмякнулась в небольшой малинник за забором.

Выглядела Клавдия Ильинична очень даже живой и невероятно рассерженной. Всклокоченные седые кудри топорщились во все стороны, накинутый поверх ночной сорочки халат был застёгнут криво, взгляд метал молнии, а раздобытые где-то по пути из дома грабли в правой руке не предвещали непутёвому ветеринару-пенсионеру ничего хорошего.

За моей спиной раздался короткий смешок, а потом громко и весело прозвучало:

— Доброе утро, тёть Клав!

Старушка, тяжело дыша, уставилась свирепым взглядом поверх моей головы, постояла так несколько мгновений, а потом поставила грабли к стене, обиженно фыркнула: «Да тьфу на вас!» и скрылась в доме.

Конец ознакомительного фрагмента