После заселения майора в нашу квартиру стало практически невозможно пользоваться ванной. Теперь все по расписанию. На ее дверях висит замок, и у каждого жильца есть специально отведенное для этого время. Нашей семье разрешено один раз в неделю постирать белье и помыться. На все про все у нас четыре часа. Абсолютная бесправность унижает и отнимает здоровье. С тех пор я регулярно хожу в баню и только сегодня этому обрадовался, потому что снова встретил вас.

— Я тоже, — тихо произнес Израил. — Ну давайте не будем расстраиваться. Как только закончится война, в городе начнут строить жилье. Не сомневайтесь, Ефим Петрович, мы с вами еще поживем в отдельных квартирах. Ну-с, а теперь приступим к делу! Какую прическу предпочитаете? Конечно, «полубокс»! Только он подчеркнет все достоинства вашей внешности.

Вооружившись ножницами, Израил быстрыми и точными движениями сделал окантовку, сняв волосы по кругу, и только потом приступил к основной части стрижки. Особенно старательно он работал в области виска, срезая волосы под углом. Он делал несколько подрезов, немного отходил в сторону, внимательно смотрел и, возвращаясь, вновь подправлял длину с помощью филировочных ножниц. Неровности на затылке он убрал с помощью машинки, продвигаясь уже в обратном направлении к густой волнистой шевелюре. Все это время клиент не проронил ни слова и сидел с закрытыми от удовольствия глазами. Когда работа была закончена, Ефим Петрович взглянул на себя.

— Это кто? Познакомьте меня с этим пожилым, но еще приятным мужчиной, — довольный результатом произнес он и, оглядев себя со всех сторон, добавил: — Раз уж я к вам зашел, поработайте надо мной еще немного. Побрейте меня.

— С удовольствием, — произнес Израил и потянулся за безопасной бритвой.

— О нет, уважаемый Израил, оставьте ее для молодого поколения. Опасной, и только опасной! Надеюсь, она еще не заржавела в вашем чемоданчике?

— Как можно! Берегу ее для солидных и понимающих клиентов.

С этими словами Израил достал из тумбочки небольшой видавший виды чемоданчик, раскрыл его и извлек оттуда две бритвы. Положив обе на ладонь, он протянул их для выбора.

— Какой из них клиент желает быть побритым?

— Конечно же, «Карлом Радером», — улыбаясь и закатывая от удовольствия глаза, произнес Ефим Петрович.

— Я и не сомневался, но ради уважения к вашей личности не мог не спросить. Как я люблю работать с понимающими людьми! «Карл Радер» — это же настоящий «роллс-ройс» в бритье!

Израил извлек из чемоданчика кожаный ремень и один край закрепил на крючке, привинченном для этой цели к столу. Потом он нанес на кожу пасту и приступил к правке. Натянув ремень, он взял бритву за «голень» и, положив ее плашмя, плавными и неторопливыми движениями начал протягивать по шлифовальной поверхности «гребнем» вперед. Сделав около пятидесяти движений в ту и другую сторону, он достал из чемоданчика лупу и внимательно осмотрел кромку лезвия с двух сторон. Удостоверившись в высоком качестве своей работы, он аккуратно отложил бритву и принялся помазком взбивать пену.

Откинув кресло немного назад, Израил приступил к бритью. В отличие от других брадобреев у него был свой фирменный «хват», который позволял ему ловко передвигаться по поверхности лица, аккуратно обходя родинки и крылья носа. Одного-двух движений было вполне достаточно, чтобы кожа лишилась жесткой щетины на несколько дней. После бритья он протер лицо, нанес на него травяной бальзам и укрыл на несколько минут мокрым горячим полотенцем.

— Отдохните, уважаемый Ефим Петрович, — проговорил мастер, обмывая инструмент после работы.

Закончив обработку бритвы, он подошел и снял полотенце с лица клиента. Ефим Петрович спал сном младенца, посапывая и потрясывая губами при каждом выдохе. Израил постоял в замешательстве несколько секунд и со словами «Шерман все понимает» тихонечко отошел от кресла.

* * *

Пока Ефим Петрович пребывал в блаженной дреме, Израил решил продолжить изготовление шиньона. Дело это хлопотное, требующее большого терпения, а главное — сноровки. Тресбанк он закрепил на столе еще пару дней назад, рассчитывая начать, как только появится свободное время. Война войной, а без накладных волос в парикмахерском деле никак не обойтись.

До революции этим занималось заведение «Трините», которое находилось на пересечении Дерибасовской и Екатерининской. Там искусно плели парики и шиньоны, спасая модниц от однообразия, лысеющих — от безжалостной потери волосяного покрова, а криминальных элементов — от зорких глаз царской полиции. Свои первые навыки в постижерном деле и солидную клиентуру Шерман получил именно там, за что по сей день был благодарен хозяину заведения «ложных волос», вспоминая его добрым словом.

Надев очки, Израил аккуратно развернул холщовую тряпицу, в которой были купленные для парика волосы, и, смочив руки водой, вытянул из общей массы первую тоненькую прядь. Разложив ее на столе, он несколько раз провел рукой по волосяной ниточке, увлажняя и расправляя ее, и, покрутив край вокруг пальца, пропустил между средней и нижней натянутыми на тресбанке нитями. Торчащий кончик он ловко подцепил крючком и цыганской иглой подшил к первому узелку. «Самое сложное в любом деле — это начало», — думал Шерман, осторожно подтягивая колонки́ на тресбанке. Вновь закрепленный пучок волос он подбил к предыдущим, строго соблюдая плотность вязания, от которого зависели прочность и густота шиньона. Увлекшись работой, мастер не заметил, как в салон вошел мужчина.

— Израил Гершевич, здравствуйте, шоб вы были здоровые!

— И вам мое почтение, — ответил Израил, внимательно рассматривая вошедшего.

Перед ним стоял не кто иной, как известный в узких кругах карточный шулер Гоша Пик. Одет он был по последней моде и выглядел весьма прилично для своих неполных пятидесяти лет.

— Гоша, какими судьбами!

— Услышал, что ви на прежнем месте, и сразу до вас. Если бы ви знали, какое уважение я испытываю к мастерству ваших рук!

На этой фразе спавший Ефим Петрович зашевелился. Смущаясь и извиняясь за то, что позволил себе заснуть, он подхватил стоящий в ногах саквояж и, спешно попрощавшись, удалился, забыв рассчитаться за оказанную услугу.

— Гоша, своим громким голосом вы напугали мне клиента. Он ушел, не заплатив, — улыбаясь, произнес мастер.

— Прошу пардону. Надеюсь, Фима встрепенется от склероза по пути домой, а если нет — ваш расход лежит на мне.

Окинув быстрым взглядом интерьер парикмахерской, со словами «Ежик и бритье по двойному тарифу» Гоша уселся в кресло.

— Как ваша жизнь, уважаемый? Откуда вы? — смачивая волосы клиента, поинтересовался Шерман.

— Оттуда, где нас всегда хотит видеть народ.

— Сколько на этот раз?

— Немного, но хватило, чтобы испортить настроение на пять лет. Знаете, лагерь уже не тот. Политические сильно пошатнули порядок, норовя даже блатных форшмануть своими идеями. Изя, я их не раз слышал и скажу справедливости ради, там есть-таки на что заострить слух и зрение. С нами сидел доктор Болдин, ученик самого профессора Филатова! Золотые руки! Его бы пальчики да к нашему делу. Оперировал всех. За это лагерная администрация разрешала ему свободно передвигаться. К нему везли больных со всей округи. Однажды в госпиталь доставили одного из наших, который уже несколько лет ничего не видел. Иван Николаевич провел ему несколько операций и вернул зрение. Так вот, после этого исцеленный написал письмо начальству, а другое — в Москву с благодарностью, что его сослали в лагеря, потому как, если бы не ГУЛАГ, он бы никогда не попал под нож знаменитого доктора. Я, конечно, недолюбливаю врагов народа, но и среди них есть уважаемые люди. А какие планы на будущее у бывшего фронтовика?

— Восстановить парикмахерскую и спокойно работать. Хане без меня было трудно, поэтому не хочу ее огорчать. А почему вы спрашиваете? У вас есть интерес?

— Я просьбы не имею, уважаемый Израил Гершевич, но разговор до вас есть. Обращаюсь к вам как к понимающему в нашем деле человеку и закаленному в боях герою. Время сейчас беспокойное, тяжелое, а салон и семья нуждаются в финансовых подкреплениях… Так вот, на днях в город приехал ростовский шулер по-крупному играть. Фраер он «жирный», но держал фасон, пока про него не заявили. Мы к нему стали различно подходить и отправили делегацию проевших зубы наводчиков. Склонив его на «око», сыграли пару раз. Он, разумеется, виду не подавал, но мы его враз узнали «по когтям». В первый вечер он проиграл нам немного денег и отказался от продолжения, мол, голова шибко разболелась. На следующий день мы его склонили на штос [Штос — карточная игра.]. Он снова проиграл, но уже хорошую сумму. Сказал, что не понимает наших правил, и уехал к себе в гостиницу. На третий день мы согласились на его правила, заложили банк и выдали свою колоду карт. Пару раз он выиграл очень деликатно, и мы уже перестали волноваться. На следующей раздаче он не дал присмотреться и сразу накрыл карты рукой. Потом объявил, что его масть, и забрал несколько тысяч. Видя такой расклад, наши шулера заволновались и захотели остановить игру, но «собаку съевший» фраер бросил укор за трусость и после этого выиграл у нас крупную сумму, обезжирив приличных людей на несколько кусков.