Тома

Тому любят собаки. Смеется Тома голосом кукушки — тревожным, бессмысленным. Аленка карабкается по скользкому обрыву, а Тома стоит на берегу и смеется. У Томы лицо сорокалетней женщины. Когда Аленкина мама была такой, как Аленка, у Томы тоже было лицо сорокалетней женщины.

Аленка разжимает ладони, роняет в воду комки грязи. Грязь опускается на дно, Аленкины ноги устремляются вслед за ней, но дна не достают.

— Тома-а-а-а-а! — кричит Аленка так громко, что звук обессиливает и глохнет.

Тома перестает смеяться, садится на корточки на край обрыва. Над водой склоняется плоское, словно блин, лицо. Аленка протягивает руку, Тома протягивает свою. Аленка хватается двумя руками за гладкую Томину ладонь и животом, коленками скользит по грязи — вверх, к берегу. Она больше никогда, никогда-никогда не пойдет купаться к обрыву.

Тома отпускает руку быстро и неожиданно. Отпускает и смотрит — с любопытством, почти восторгом.

— Тома-а-а-а!

Большие суетливые пауки разбегаются в стороны — освобождают Аленке место. Аленка пробует плыть, но река сопротивляется, не выпускает из темного, будто заколдованного круга.

— Уху-у-у! — кричит Тома и бросается с обрыва в воду. Полотняный сарафан поднимается вверх белым куполом, а потом медленно оседает, накрывает Томины ноги мокрым саваном. Кожа у Томы такая же белая, как полотно сарафана. Тома лежит на спине и бесцветными глазами смотрит в небо, на остановившиеся облака.

«Мертвяк». От своей догадки Аленка застывает на месте, перестает стучать по воде руками, перестает двигать ногами. И река какое-то время Аленку держит — будто тоже раздумывает, мертвяк Тома или не мертвяк. «А могилки-то Томиной на кладбище нет», — Аленка с головой погружается в воду.

«Как будто ни разу не умирала», — удивляется Тома и разглядывает облака. Они смотрятся в воду и в Томины бесцветные глаза. Тома вспоминает имя девочки — собирает воду руками, цепляется за буквы. Буквы выскальзывают, бегут вниз, на дне собираются в нужное слово, прижимаются к другим словам — монотонным, протяжным, в невозвратимом прошедшем времени.

— Аленка-а-а-а, — шепчет Тома, и звук, легкий, как воздух, устремляется вверх. Разбуженные облака, качнувшись, продолжают путь.

* * *

Аленка открывает глаза и сразу закрывает — солнце. Шевелит пальцами — трава под ними сухая, теплая. Дотрагивается до макушки — больно. Аленка осторожно садится, оглядывается. Тома в мокром сарафане сидит рядом, гладит черного лохматого пса. Пес ничейный, без имени. Зареченские собаки на него лают, но близко не подходят. С псом никто не играет, только Тома.

— Я умерла? — спрашивает Аленка.

— «Умерла» не бывает. — Тома мотает головой так сильно, что черный пес начинает лаять.

— Бывает, — говорит Аленка.

— У живых не бывает, — упрямится Тома.

— Много ты знаешь. — Аленка снимает с кривого березового сука платье и натягивает через голову.

— Тома знает, и он знает. — Тома тычет пальцем в черный бок безымянного пса. Пес перестает лаять и смотрит на Аленку раскосыми глазами.

— Хороший, а? — Тома кладет свою голову на голову пса.

— Хороший, — соглашается Аленка.

— И Тома хорошая. — Тома встает, гладит себя по белым коротким волосам.

Бабушка Соня говорит, что Тому обидел Боженька. Аленка становится на цыпочки и дотрагивается до мягких Томиных волос.

— Сколько тебе лет, Тома? — спрашивает Аленка.

Тома поднимает вверх сжатые кулаки, по очереди разгибает пальцы — одну руку, потом вторую, потом опять первую, и опять вторую, еще два раза первую, и столько же раз вторую…

— Во сколько! Видала?

Тома задирает голову. Безымянный пес задирает голову вслед за Томой. Солнце трогает белые брови Томы и черную шерсть пса. За солнцем спрятался Боженька — тот, что обидел Тому, и тот, что достал из воды Аленку.

Судьба

Вовка Солдатенков держит одной рукой желто-зеленую грамоту, а другой — руку высокого дяденьки в пожарной форме.

— Будешь пожарным! — обещает дяденька Вовке.

— Улыбнись, герой, — просит кудрявая тетенька с фотоаппаратом, и Вовка растягивает губы. С левой стороны губа дотягивается до пластыря, который крест-накрест перечеркивает Вовкину щеку.

— Ребята, вы должны гордиться поступком Владимира Солдатенкова! — объявляет в микрофон участковый дядя Витя. Все хлопают в ладоши, и Аленка тоже хлопает — гордится Вовкиным поступком и радуется, что тюрьма по Вовке больше не плачет.

Вовкина мама Валентина всхлипывает без слез. Вовка вынес из горящего дома сестру — трехлетнюю Иринку. Дом горел ярким пламенем и громко трещал. Так рассказывала Варька. Варька, когда случился пожар, шла мимо дома Солдатенковых в библиотеку. До библиотеки не дошла — побежала к агрономше Чистяковой вызывать пожарных. Грамоту Варьке не дали, но вывели перед всеми на линейке и сказали, что она грамотно действовала в чрезвычайной ситуации.

Аленка жалеет, что не пошла тогда с Варькой в библиотеку. Про пожар Аленка узнала от бабушки Сони и сразу помчалась на Барсуковую, к Вовкиному дому. Вовку к тому времени уже увезли в районную больницу с ожогами какой-то степени. Маленькую Иринку держала на руках агрономша Чистякова — ожогов у Иринки не оказалось. «Где ж твою мамку носит?» — спрашивала агрономша Чистякова.

Валентину «носило» в гостях. Вовкина мама все время в гостях. А когда остается дома, гости приходят к ней. Бабушка Соня рассказывала, что Валентина в молодости была очень красивой. «Королевишной была», — рассказывала бабушка Соня. Женихи к Валентине в очередь выстраивались, а она все перебирала. «Доперебиралась», — ворчит Петровна. Замуж Валентина так и не вышла. Кто его отец, Вовка не знает. Зато Иринкиного отца знают все — его зовут Григорием, он живет в соседней Ухвале и работает на Зареченском заводе муздеталей. Отчество у Иринки Григорьевна, только сам Григорий отцом себя не признает. «Такая вот она, судьба бабья», — говорит Вовкина мама, когда выпьет. Выпивает Валентина с самого утра. «Еще ж не завтракала», — злится на маму Вовка. «Не злится, а жалеет», — говорит бабушка Соня. «Ты бы хоть детей пожалела», — ругается на Валентину директриса школы Татьяна Юрьевна, когда ходит проверять жилищные условия.

Жилищных условий у Солдатенковых больше нет. Вместо широкого, на четыре окна, дома — черный скелет из обугленных бревен и желтая резиновая уточка у калитки. Их калитка теперь всегда открыта — словно кто-то наведался в гости и забыл за собой закрыть. «Беда пришла к Солдатенковым», — говорит Петровна. «Слава богу, все живы. А дом отстроят», — спорит с Петровной бабушка Соня. Вовку и Валентину временно поселили в бывшем детдоме. А маленькую Иринку отправили в настоящий детдом в райцентр. «Пока временно, — сказала Татьяна Юрьевна. — Если, Валентина, за ум не возьмешься, то и Вовку заберем».

— Заберут они, как же! — Вовка шагает широко, на один его шаг приходится три Аленкиных. Они идут со школы вместе — бывший детдом на той же улице, что и Аленкин дом.

— А Иринку скоро отдадут? — спрашивает Аленка.

— Сам заберу. — Вовка сжимает кулаки и шагает еще шире.

— Как сам? — не верит Аленка.

— Сбегу и заберу! — Вовка идет так быстро, как будто решил сбежать прямо сейчас.

— А пожарным, что ли, не будешь? — Аленка не знает, как уговорить Вовку остаться в Заречье.

— Видно, не судьба, — пожимает плечами Вовка и останавливается у детдомовского сада. — Хочешь, че покажу?

— Ага, — быстро соглашается Аленка и ныряет за Вовкой в сад.

Яблони только-только сбросили яблоки. Яблок в этом году много. Аленка в своем саду, кажется, все-все соберет, а под дерево заглянет — все равно лежат. Детдомовские яблоки никто не собирает.

— Эти — самые вкусные. — Вовка протягивает Аленке большой желтый штрифель со светящимся от сока боком.

Солдатенковых поселили там, где раньше квартировались учителя. «Вон наши окна», — показывает Вовка и ведет Аленку дальше, в ту часть детдома, куда Аленка никогда не ходит. У крыльца со сгнившими ступенями Аленка останавливается. С обеих сторон на них смотрят черные окна с остатками стекол.

— Не боись, — говорит Вовка, запрыгивает на крыльцо и протягивает руку Аленке. Аленка берется одной рукой за Вовкину руку, другой — за сломанную перилу. Перила трещит, и Аленка хватается за Вовкино плечо.

— Ну даешь! — Вовка придерживает Аленку второй рукой, и на какую-то секунду Аленка чувствует на своей щеке шершавый пластырь.

— Пусти. — Аленка быстро идет по сумрачному коридору, под ногами хрустит стекло.

— Не туда, — кричит Вовка, обгоняет Аленку и сворачивает влево, в большую комнату без двери.

— Здесь школа была, — объясняет Вовка, но Аленка и так поняла — на полу валяются учебники, а в углу лежит половинка глобуса. Половинка аккуратная, с гладким краем, будто кто-то поделил Землю пополам.

— Я вон что нашел. — Вовка протягивает Аленке темно-синий альбом.

— Альбом для черчения, — читает Аленка, — и что?

— Что-что — открой!

Аленка открывает альбом. На первой странице большими буквами под трафарет выведено — туристический поход воспитанников Зареченского детского дома по маршруту «Заречье — Минск». На других страницах крупным разборчивым почерком расписан каждый день похода. В первый день воспитанники детского дома останавливались около деревни Смольяны. Дежурные готовили вермишель с мясом, а остальные собирали дрова или лежали на траве. А Герасименок В. и Власнев И. в траве кувыркались. В другие дни воспитанники возлагали цветы к обелискам со звездами. Рисунки обелисков тоже есть в альбоме. Еще есть рисунки шалаша с описанием, как его сделать.