Аленка не знает, что такое шурушки. Перед сном Аленка читает кусочки слов на стене, заклеенной страницами из старых журналов. Слова наползают друг на друга и неожиданно останавливаются. Самое загадочное из них — «Шаляп». Аленка думает, что в журнале хотели написать «шляпа», но случайно вставили лишнюю «а». Аленка смотрит перед сном на таинственный «Шаляп» и мечтает однажды встретиться с теми, кто работает в журналах. И рассказать про ошибку. Чтобы те, кто там работает, удивились и похвалили Аленку.

Сейчас Аленке хочется, чтобы ее похвалила Анастасия Борисовна. Анастасия Борисовна хвалит скупо, без улыбки. Анастасия Борисовна вообще улыбается редко. И фамилия у нее грустная — Горюнова. Аленка берет тетрадь Аси Сперантской и спускается с чердака. Спускаться всегда страшно. Лестница — железная, с тонкими перекладинами, шатается от каждого шага, и кажется, что земля далеко-далеко. Аленка, когда спускается, думает о чем-нибудь хорошем. Вспоминает день, когда они с мамой ходили купаться на тот берег. Ногами туда не дойдешь, на середине реки Аленке «с головой». Глубокое место Аленка переплыла, держась за мамину руку. Пляж на том берегу настоящий — с песочком. Мама лежала прямо на нем и читала журнал. На обложке журнала девушка в слитном купальнике заходила в море ровненько до середины бедра. Мама в реку заходила по шею. И купальник у нее раздельный, собранный из двух разных.

Аленка садится за стол, достает из портфеля тетрадку по русскому. Сочинение Аси Сперантской кладет перед собой. Асины слова ложатся на линейки Аленкиной тетради ровно и кругло. «Родина — это шурушки», — пишет Аленка. Потом думает и добавляет: «И новый купальник, который я куплю маме, когда вырасту».

* * *

Анастасия Борисовна Горюнова (в девичестве Ася Сперантская) попала в Зареченский детдом из Сибири. От мамы Асе остались ремешок от часов с блестящей застежкой, гладкая пуговица, вкусно пахнущий колпачок и слово «шурушки».

...

Шурушки — слово из регионального словаря Сибири. Означает вещички, штуковины, мелкие предметы.

Квартиранты

Своих могил у Аленки и бабушки Сони на зареченском кладбище нет. За день до Радуницы бабушка Соня замешивает тесто, и Аленка начинает ждать. Вечером бабушка достает тяжелую чугунную форму и разрешает Аленке разливать тесто по лункам. Из тягучей золотистой струйки вырастают грибы с ровными аккуратными шляпками, круглые полосатые орешки, нарядные шишки и невероятные, сказочные лебеди. Форма с лебедями в Заречье есть только у бабушки Сони. Достает ее бабушка два раза в год — перед Новым годом и перед Радуницей. На Новый год Аленка развешивает вкусные фигурки на елке — в доме пахнет хвоей и сдобой. На Радуницу бабушка Соня раскладывает фигурки по могилам умерших людей, которых она знала, когда те были живыми.

Аленка и бабушка Соня ходят на Радуницу по гостям. Заходят к Варькиной бабушке Ларисе — строгой, с родинкой у носа и медалями на сером пиджаке. Останавливаются и вздыхают около маленького Дмитрия — сына бабы Наты. Дмитрий умер в городской больнице, когда ему было всего пять лет. Баба Ната привезла мертвого Дмитрия домой на поезде, всю дорогу держала его на руках. «Такие были времена», — говорит бабушка Соня. Аленка радуется, что времена такие были давным-давно — «1928–1933» написано на могиле Дмитрия.

«Покойся с миром», — желают бабушка Соня и Аленка маленькому Дмитрию и торопятся в гости к бабе Саше — Сашеньке, как до сих пор называют ее в Заречье, и деду Платону. Сашенька умерла давно. «Ты ее не помнишь», — говорит Аленке мама. Но Аленка помнит голос Сашеньки — молодой, под стать имени. Дед Платон умер два года назад. При жизни дед Платон — молчаливый, с нахмуренными бровями, целыми днями сидел на скамейке у своего большого дома. На доме — красная звезда. То ли из-за этой торжественной звезды, то ли из-за вечно нахмуренных бровей Аленка деда Платона побаивалась. Вторая жена деда Платона — Петровна — тоже деда Платона побаивалась и никогда не называла его по имени, говорила: «мой-то». «Мой-то» сегодня и слова мне за день не сказал, — жаловалась по вечерам Петровна бабушке Соне и тут же добавляла: — А мне и времени нет слова с ним разговаривать — пока бураки прополола, пока жуков пособирала». Петровну дед Платон взял замуж почти сразу после смерти Сашеньки. До этого Петровна была женой, а потом вдовой родного брата деда Платона. «Баба работящая», — сказал дед Платон про Петровну своему сыну дяде Жоре.

Дядя Жора — директор Минского пивзавода. В Заречье он теперь приезжает раз в год — на Радуницу. Петровна, когда приезжает дядя Жора, переселяется в баню. «Дом-то ихний, — говорит Петровна, — я тут квартиранткой, захотят — оставят, заходят — выгонят». «Да кто тебя выгоняет», — злится дядя Жора и зовет Петровну назад в дом. Раньше дядя Жора приезжал чаще. Приезжал вместе с первой женой тетей Тоней и сыном Костиком. Костика, который старше Аленки на два года, оставляли на все лето. Аленка с Костиком играли в море. Морем была дорога между домами — широкая, с мягкой пылью. Аленка и Костик плавали по пыльным волнам и загорали на горячих камнях под рябиной у Аленкиных ворот.

Костик не приезжал уже два года. Перестал с тех пор, как умер дед Платон, и с тех пор, как дядя Жора развелся с тетей Тоней и женился на молодой Веронике. Костик остался жить с дядей Жорой, потому что дядя Жора построил кирпичный коттедж с надувным бассейном, а тетя Тоня осталась в маленькой квартире с тесным названием «хрущевка». «Костик сам с отцом захотел жить. Так на суде и заявил», — рассказала бабушке Соне Петровна, и бабушка Соня покачала головой — не поверила. А Аленка поверила. И поняла, почему Костик больше не приезжает в Заречье. Надувной бассейн Аленка видела на картинке в каком-то взрослом журнале. Ярко-голубой, с прозрачной водой и веселыми людьми в красивых купальниках, бассейн точно был интереснее, чем пыльное море посреди дороги. Мама Костика, тетя Тоня, в Заречье приезжает. Низкая, худенькая, на голове темный платок, как у бабушек в церкви, она каждую субботу ныряет в калитку дома с красной звездой и сразу идет в огород. В огороде у тети Тони своя грядка. «Любит в земле ковыряться», — говорит Петровна и вздыхает — жалеет тетю Тоню.

На эту Радуницу дядя Жора приехал с Костиком и новой женой Вероникой. Вероника громко смеется и курит, не выходя за ограду. Ограда у Сашеньки и деда Платона самая красивая на кладбище — золотистая, с длинными, похожими на вопросительные знаки, завитками. За оградой — стол, скамейка и две могилы. Сашенькина могила — узкая, с овальным светло-серым памятником. Деда Платона — пошире, и памятник уже не овальный, а квадратный, с острым скошенным краем. «Мода поменялась», — объясняет Петровна. Для Петровны за оградой тоже оставили место. Местом своим — ровным прямоугольником, посыпанным мелкими белыми камушками, Петровна гордится.

Дядя Жора накрыл за оградой стол. «Богатые», — шепчет Петровна, имея в виду то ли угощения, то ли дядю Жору с Вероникой. На столе — нарядный сервелат и важные приземистые бутылки с темно-рыжим коньяком. Ребристые рюмки на низкой ножке быстро пустеют и быстро наполняются рукой дяди Жоры — большой, крепкой, с широким обручальным кольцом. Все говорят одновременно — про Сашеньку, про деда Платона, про своих живых и своих мертвых. Аленка ищет глазами Костика — у стола его нет. Аленка выходит за ограду, делает несколько шагов по тропинке влево и останавливается. Костик сидит на траве под старой ветвистой ивой, рядом с могилой маленького Дмитрия.

— Привет. — Аленка присаживается рядом.

— Привет. — Костик поднимает голову и снова опускает.

Аленка хочет спросить у Костика что-нибудь важное, но не знает что.

— А вы по руслиту что сейчас проходите? — спрашивает Аленка.

— «Уроки французского», — отвечает Костик.

— Я серьезно, — обижается Аленка.

— А я что — нет? — Костик поднимает прутик и водит им по земле.

— А я в этом году уже купалась, — хвастается Аленка.

— Везет, — отзывается Костик.

Что еще сказать, Аленка не знает. Костик молчит и рисует что-то на земле тонким прутиком. За ивой слышится смех Вероники — не громкий, а глухой, словно она смеется шепотом. Сквозь Вероникин смех голосом разбуженного медведя рычит дядя Жора.

— Началось, — говорит Костик и резко встает.

Костик быстро шагает по кладбищенской тропинке. Аленка идет за ним, смотрит на покрасневшие оттопыренные уши Костика и хочет взять его за руку. А еще хочет, чтобы вернулось лето двухлетней давности. На краю кладбища, на горе, Костик останавливается. Аленка подходит к нему и осторожно берет за руку. Внизу — река, холодная, почти ледяная. Про купание Аленка наврала — в этом году она еще и ноги не мочила.

— Вырасту, заработаю денег и куплю дом, — говорит Костик.

— Коттедж? — спрашивает Аленка.

— Нет, простой дом, — отвечает Костик, — с большим огородом.

— Для тети Тони? — догадывается Аленка.

— Для мамы, — кивает Костик.

Костик и Аленка на горе стоят долго. А когда возвращаются — около Сашеньки и деда Платона уже никого нет. Петровна убирает со стола.