Перекур

— Мне еще в магазин надо. — Владик хлопает школьной калиткой и сворачивает к центру.

— Я с тобой. — Аленка закидывает портфель за плечи и шагает вслед за Владиком.

Каждый день, после уроков, Владик врет про магазин. Аленка торжественно делает вид, что Владику верит. Идут молча, задевая локтями друг друга. Общая ложь связывает крепче пионерской клятвы.

Открытую дверь магазина держит щербатый кирпич. К крыльцу устало жмется велосипед Евсеича — магазинного сторожа и грузчика. Владик идет быстро, Аленка перепрыгивает через подсохшие лужи, ловит спешащую за Владиком дорогу.

Ближе к лесопилке шаг замедляют. Рабочие толпятся у крыльца, говорят наперебой, смеются громко.

— Перекур, — выдыхает Владик и повеселевшим взглядом выхватывает из толпы высокую фигуру дяди Юры.

Аленка проходит вперед, прячется за куст акации.

— Ну как дела, пацан? — Дядя Юра подмигивает и быстро отводит взгляд, разминая в пальцах короткую сигарету.

— Нормально, — отвечает Владик важным незнакомым голосом.

Аленка обрывает сухие лодочки с маленькими зернышками внутри. Дядя Юра Владику папа. Маму Владика — шумную и шуструю тетю Алю — дядя Юра променял на стеснительную розовощекую Марьяшу, учетчицу с лесопилки. Живет теперь дядя Юра в недостроенном доме на Барсуковой, вместе с Марьяшей и пухлым, недавно родившимся Андрюшей. В гости к тете Але и Владику дядя Юра не ходит, а в прошлом году Владика даже с днем рождения не поздравил. «Ладно б от жонки, а то и от сына отвадила, — плюется через плечо Петровна и шепотом добавляет: — Ведьма толочинская». Толочинская, потому что в Заречье Марьяша приехала после толочинского училища по распределению. На ведьму Марьяша не похожа, наоборот — веселая и всегда с конфетой в кармане. Но Варька говорит, что по настоящей ведьме никогда не скажешь, что она ведьма.

— Двоек не нахватал? — Дядя Юра подносит к сигарете спичку, сильно затягивается.

— За стих пятерку поставили. — Владик говорит лениво, равнодушно, как будто пятерка эта ничего для него не значит, как будто он и правда выучил стих и прочитал его на пятерку.

— Смотри у меня, — говорит дядя Юра и поднимается на крыльцо.

Стих Владик не выучил, но Людмила Матвеевна двойку не влепила — то ли пожалела, то ли без толку. Владикины двойки сейчас никому не нужны. Дядя Юра рассказывает в магазине, сколько зубов у Андрюши вылезло, а тетя Аля наряжается в красную юбку и красит губы, когда идет в магазин. Марьяша ни во что не наряжается, она каждый вечер выходит к магазину встречать дядю Юру с работы — в синей коляске за прозрачной шторкой спит двузубый Андрюша.

Аленка разжимает ладошку — лодочки сыплются на землю и уютно устраиваются у тонкого ствола. Еще минута, сжатая, как пружина старого раскладного дивана (диван тетя Аля затащила в сарай, выкинуть пожалела), неловкая, как взмах руки Владика вслед дяде Юре, и перекур закончится. Аленка догонит Владика у реки. «Завтра с папкой на рыбалку пойдем, — скажет Владик и, поплевав через плечо, добавит: — Главное, чтобы дождя не было». Аленка торжественно кивнет. Завтра у Владика день рождения.

Семен

Аленка складывает голые ветки крест-накрест, скрепляет их тонкой проволокой. Смерть ходила рядом с самого начала. Шуршала у крыльца мокрой юбкой, светила из темноты глазами соседской Мурки — зелеными неподвижными фонариками. Он пробовал улететь, но правое крыло не поднималось. Еще можно было убежать. Но смерть внимательно следила за каждым его движением. Он сделал шаг — она взмахнула длинными рукавами, и на голову посыпались тяжелые холодные капли. Он пригнул голову и сделал еще один шаг — зеленые глаза-фонарики придвинулись ближе. И тогда он спрятался. Под крыльцом было сухо и пахло землей — живой и теплой.

Птенца нашел Шарик, сразу после дождя. Шарик рыл носом землю и громко скулил. Аленка засунула под крыльцо руку, птенец уперся в ладошку клювом. Аленка рассыпала у крыльца зерна, осторожно вытащила птенца и посадила на землю. «Крыло сломано», — сказала бабушка Соня. «Не выживет», — подсказала бабушке Соне смерть. «Из-за крыла?» — спросила Аленка. «Кошка схватит, или еще чего», — объяснила бабушка Соня и занесла птенца в дом. Аленка назвала его Семеном. Семен — имя серьезное, с ним можно дожить до взрослой птицы. Бабушка построила Семену дом — коробка из-под Аленкиных сандалий, старая пеленка с желтыми жирафами и голубыми слониками. Семенов дом Аленка поставила на подоконник — поближе к весне. «Авось выкарабкается», — сказала бабушка Соня.

Смерть могла прилететь к Семену громкой мухой или спуститься суетливым пауком. Но приползла красивой мохнатой гусеницей. Сидела на старой смолистой вишне, нюхала оживающий воздух, ждала, пока Семен перестанет ее бояться. Гусеницу Аленка принесла Семену в подарок — в тот день у него впервые получилось взлететь. «Скоро выпустим», — пообещала Семену бабушка Соня.

Аленка опускает в ямку гроб — коробка из-под сандалий, старая пеленка. Гусеницу Семен съел не сразу — трогал клювом, смотрел, наклонив набок голову, брал и снова отпускал. «Как чувствовал», — сказала потом бабушка Соня. Что чувствовал, бабушка Соня не сказала, но Аленка поняла — смерть чувствовал. Среди желтых жирафов и голубых слоников Семен кажется игрушечным. В тот свет Аленка верит. На том свете Семен увидит настоящего жирафа и, может, даже длинноногого страуса.

Соседская Мурка подходит неслышно, садится на краю ямки, нюхает тонкий крест. На Семена Мурка смотрит спокойно, равнодушно смотрит. Аленка накрывает гроб старым журналом, собирает землю в аккуратный холмик. Дождь начинается внезапно. Первая капля падает Мурке на нос. Муркины глаза загораются зеленым светом, она срывается с места, несется из одного огорода в другой, перескакивает с забора на забор и наконец скрывается за забором бабы Наты. Аленка ставит на холмик крест и слышит, как во дворе плачет бабушка Соня. Аленка садится на землю и тихонько всхлипывает. По Семену и по бабе Нате, которая только что умерла.

Конец ознакомительного фрагмента