Переключившись на новостные каналы, я увидела то, что вообще не порадовало — они его приняли. Этот проклятый закон о декриминализации вампирского насилия… президент его подписал. Парламент поддержал. Все попытки активистов противостоять происходящему закончились уголовными делами для тех, кто пытался хоть как-то защитить жертв насилия. Забавно — те, кто пытался помочь, получили уголовные сроки, а те кто избивал, калечил, и насиловал — минимальные штрафы и административную ответственность.

Как это вообще могло стать реальностью?! Как?

Два раза постучав в дверь, капитан Айсвел вошел, неловко неся сразу две чашки с кофе. Я даже не поблагодарила, взяв свою, и не заметила, что напиток слишком горячий, чтобы его сразу пить… Обожглась, но все что я ощущала сейчас — горечь.

— Как? — тихо спросила кэпа.

Он сходу понял, о чем я.

— Статья «Побои» была удалена из Уголовного кодекса, — Айсвел с трудом опустился на стул возле моего стола.

— Именно… побои?

— Да, — Айсвел попытался хлебнуть бурды, которую мы называл кофием, — сначала шло обсуждение о декриминализации причинения вреда по неосторожности, но… вампиры настояли на максимально радикальном варианте. Так что… как-то вот так.

Я как сидела, так и осталась сидеть.

— И как нам теперь действовать? Каков порядок действий по протоколу? Что мы вообще можем?

Кэп посмотрел на меня мутными светло голубыми глазами, сплошь покрытыми красными сосудами, недвусмысленно свидетельствующими о том, что пить Айсвел стал еще больше, чем прежде. Да и сейчас уже трезв не был. А потому ответил предельно честно:

— Лейтенант, мы в такой глубокой зад… — продолжать он не стал, но и так было ясно, что хотел сказать. — Ситуация паршивая. Вопрос о вампирском насилии просто исчез из повестки. Никаких пояснений, никаких разъяснений — вот было насилие, а вот вам закон и его больше нет. Мы больше не можем ничего. Инстанции, занимающиеся пострадавшими от вампиров — были ликвидированы. Наши штатные психологи, работающие с жертвами вампирского насилия… их штат вроде как для начала сократили, но затем ликвидировали полностью. Наших спецов по работе с посттравматическим синдромом я сохранил. Не скажу, что мне это далось просто, но надавил на пару чиновников, влез в не самую лучшую историю, но главное, что дело выгорело. Так что не удивляйся поступку Эсворд — по бумагам мы стараемся максимально загрузить штатных мозгоправов, на деле… используем, как можем.

— А как мы можем? И что мы теперь вообще можем? — невысказанным осталось «Как жить?».

Айсвел вздохнул, и пояснил:

— Основная проблема — дежурная часть. Парни торчат на антидепрессантах и все равно не справляются. Сложно справиться с эмоциями, когда подвергшаяся насилию девушка приносит заявление, а ты, полицейский, вынужден сделать все, чтобы его не принять.

— Почему? — я была в таком шоке, по сравнению с которым грубое выражение кэпа вообще было ни о чем.

— Потому что, лейтенант Мэттланд, в отличие от жертв, которые еще надеются на справедливость и защиту, мы прекрасно знаем — обращаться в полицию для них попросту опасно. Как только заявление оказывается в базе — агрессор получает уведомление от ВСБ. И в лучшем случае после этого жертва придет забрать заявление, в худшем… больше никогда не придет. Придут родственники, подать заявление о пропаже без вести.

Помолчав, Айсвел спросил:

— Помнишь Вестекса?

— Парнишка такой, молодой, в дежурке сидел, — припомнила я.

— На двух дозах успокоительных сидел… и все равно застрелился неделю назад. Не выдержал.

Я поняла, что просто не могу все это больше слушать. Я не могу. Я так не могу! Я…

— Сходи к мозгоправу, у антидепрессантов только один недостаток — действовать начинают не сразу, обычно эффект через пару недель проявляется. Так что… не тяни.

Поняла, что действительно не стоит.

— А что жертвы? — тихо спросила.

— С ними сложно, — Айсвел не скрываясь, достал из внутреннего кармана компактную бутылку виски, щедро залил в свою чашку, и только отхлебнув, продолжил. — Ты же знаешь, приходят не все. По статистике подвергшиеся насилию обращаются в полицию лишь в пятнадцати процентах случаев. Если же агрессор вампир — все еще хуже, смелости и храбрости хватает максимум у пяти процентов пострадавших. И состояние тех, кто переступил через страх и пришел… Сама понимаешь. Парни в дежурной части стараются вести себя максимально отстраненно, вообще делают все, чтобы не принимать заявление, но… там же совсем отчаявшиеся люди, показная апатия и безразличие полицейских останавливают не всех. К сожалению, все попытки перенаправить пострадавших к психологам, воспринимаются жертвами как стремление заткнуть им рот, или замять ситуацию. А мы просто стараемся помочь, но даже не имеем права сказать об этом.

— У меня слов нет, — прошептала я.

— Ни у кого нет, — Айсвел пожал плечами, и выпил все из своей чашки. — Если удалось отговорить жертву от подачи заявления — это уже успех. Если жертву удалось довести до психолога — вообще шикарно. Но это наш максимум.

— А кризисные центры? — спросила, уже сильно подозревая, что услышу в ответ.

— Закрыты, — озвучил худшее Айсвел.

Тяжело вздохнул, и продолжил:

— Вампиры и раньше… ну ты сама знаешь. Нам на многое приходилось закрывать глаза, на слишком многое. Но после закона о декриминализации кровососы вообще берега потеряли. Раньше государство было на их стороне негласно, а теперь… теперь закон на их стороне. И они поняли, что можно не просто продолжать, можно вообще выйти за рамки, позволить себе больше, чем раньше.

Не сразу поняла, что стон, огласивший мой кабинет, это мой стон. Мой полный отчаяния и безнадежности стон. И раньше было сложно, очень сложно… а теперь…

— Кэп, как жить теперь? — тихо спросила я.

— Ты меня спрашиваешь? — усмехнулся Айсвел. — Я вот к тебе с тем же вопросом пришел. Ты же как-то живешь, после вампира.

Я подняла взгляд на кэпа, кэп молча смотрел на меня. И стало ясно, что он с другим вообще вопросом пришел, просто не знает, как его задать.

— Говорите прямо, — сказала ему.

Он достал бутылку, опустошенную наполовину, хлебнул из горла, посмотрел на меня, хлебнул еще раз. И сказал то, что в принципе может и было логично, но я вообще не ожидала.

— Каиль, раз говоришь сказать прямо, я скажу, — он допил из бутылки, и пустую швырнул в мусорную корзину. — Ты знаешь вампиров, — продолжил, вообще не глядя на меня. — И знаешь о… последствиях. Тебе, возможно, сейчас не больно — вампирские укусы порой сродни сильному обезболивающему, так что ты можешь не ощущать внутренних повреждений. Но они есть. Я тебе по своему опыту говорю — внутренние разрывы после… контактов с кровососами остаются всегда. Ты выжила, я рад, очень. Но я не хочу видеть, как ты медленно угаснешь от внутренней кровопотери. Съезди к гинекологу, сейчас. Я позвонил старому другу, адрес скинул тебе в сообщения. Проверься. Не воспринимай это как что-то унизительное, просто… я переживаю, и не без оснований.

И тут мне пришлось сказать:

— Ничего не было.

Айсвел вытаращился на меня так, как на природную аномалию, и переспросил:

— В каком смысле?!

Подышав немного, для успокоения, я процедила:

— Кэп, внутренних повреждений нет. На этом тему закрыли.

— То есть?! — тему закрывать начальство, похоже, не горело желанием. — То есть ты не пострадала?

Проблема была в том, что я… я пострадала. Это что-то вроде — Вас пытались изнасиловать, но изнасилования не было? Ну, нету тела, нету дела — примерно так выглядела вся эта ситуация. А тот факт, что я от боли тупыми осколками пластикового зеркала себя резала, чтобы хоть частично заместить душевную боль болью физической — это так, мелочи.

— Я в норме, кэп. Спасибо, за беспокойство.

И тут Айсвел тихо произнес:

— Ты не в норме, лейтенант. Тебе хреново.

— Могло быть и хуже, — пробормотала я.

А могло бы и не быть, но это уже из области фантастики, счастливой и безоблачной жизни и вообще не про меня, к сожалению.

— Сходи к мозгоправу, — поднимаясь, практически приказал капитан.

Молча кивнула, не став ничего отвечать.

Когда Айсвел ушел, встала, прошлась по кабинету, пару раз отжалась от стены, подумала, что может стоило снять очки при капитане… потом поняла, что не горю желанием знать все, что он обо мне думает.

Постояла у стены, упираясь обеими ладонями, подумала о жизни. Нужно было восстанавливать утерянное, телефон новый купить, счета оплатить, еды какой-нибудь домой… Но телефон был важнее.

Вернулась за комп, выбрала модель попроще, на другую денег особо не было, но Эсворд прислала сообщение, что зарплату мне переведут сегодня, это вот радовало. Сделала заказ телефона с доставкой.

И тут на комп пришло сообщение: «Мэттланд, спустись вниз. Дело Черепа».

Чувство принадлежности к обществу, жизни и реальности вернулось в полной мере. С самой коварной ухмылкой сняла очки. Захватила блокнот и ручку. Значок полицейского закрепила на кармане рубашки.

И пошла вести допрос.

* * *

«Твоя красота — всего лишь форма твоего черепа.

И я повелся на неё, и был полным дураком, пока верил ей.