— Давайте помогу, князь, опыт уже имеется.

Черные глаза вампира сверкнули багровым отсветом.

— Я думаю, лучше оставить, — решила я, — все-таки кому как не князю носить родовой реликт целой двухтысячной давности!

Но вампиры решили иначе. Один взял стул, протащил его в центр комнаты и сел, второй принялся осторожно высвобождать пряди начальства из тисков родового реликта. Волосы у князя были куда как на порядок лучше моих, гладкие, ухоженные, послушные, а потому дело пошло куда быстрее, чем со мной, и уже через минуту, Даркан поднялся, с лютым бешенством глядя на меня.

— Так, все что угодно, только не эта тиара, — попросила я, осторожно отступая как можно дальше, и, к сожалению «дальше» было ограничено пространством комнаты.

Даркан разъяренно посмотрел на меня, потом на тиару в своей руке, снова на меня… очень пристально на меня…

— Мама… — прошептала я.

И взгляд князя изменился мгновенно. И взгляд, и выражение лица, на котором проскользнула настолько садистская усмешка, что я тут же поняла — сейчас не будет у меня мамы.

— Вввв смысле «папа»! — мгновенно исправилась я. — Вы знаете, так люблю своего папу! Мой самый любимый человек на свете! Самый дорогой! Самый важный! А с матерью у меня вообще отношения не очень…

Усмешка Даркана стала еще более жуткой, он сжал тиару, развернулся и вышел, оглушительно хлопнув дверью.

Я же не сдержала облегченного вздоха, и, отперевшись спиной о стену, чуть не сползла по ней вниз.

— Не ожидал, — произнес вдруг все так же стоящий в комнате Навьен. — Мне казалось, вы умнее. И человечнее.

И произнес он это с нескрываемым осуждением.

Я мрачно глянув на него, ответила:

— Вот кто бы говорил о человечности.

Не вампир точно, но Навьена это не остановило.

— Ваш отец и так в тюрьме. А после ваших слов, можете мне поверить, живым он оттуда уже не выйдет.

Я просто молча посмотрела на него. Молча и равнодушно.

Навьен, глянув на меня так, что стало сходу ясно — свернуть мою шею теперь стало его заветной мечтой, развернулся и вышел. В отличие от князя он хотя бы дверью не хлопнул, но едва вышел, из меня словно стержень вынули, и по стенке вниз я все-таки сползла, осев на пол.

В висках стучали слова вампира «Ваш отец и так в тюрьме. А после ваших слов, можете мне поверить, живым он оттуда уже не выйдет».

Мой отец…

Мой отец погиб в автокатастрофе, когда мне было пять. Его сбил неизвестный, скрывшийся с места преступления урод, и расследование не дало ничего. Мама после смерти отца начала угасать, из счастливой жизнерадостной женщины, она превратилась в полутруп, постоянно лежавший лицом к стене… целыми днями. Она вставала только чтобы пойти в полицейский участок, к следователю, чтобы узнать — кто убил моего папу.

Это было очень тяжелое время, но потом все стало хуже.

Намного хуже.

С моим отчимом мать познакомилась все там же, в полицейском участке. Его вели на допрос к тому самому следователю, к которому пришли и мы и сидели на скамье напротив двери. Бандюган, шестерка на побегушках у вампиров, он сразил мою мать хамоватой уверенностью, и тем, что сказал: «О, какая малАя забавная. Куколка, хочешь стану твоим папой?». Мне было пять лет, но уже тогда единственное чувство, которое вызвал этот человек, был ужас. Панический ужас. Я сердцем почувствовала, что это был очень плохой человек. А мать… в детстве я придумала для себя такую отговорку — мамино сердце умерло вместе с папой, поэтому она и не почувствовала ничего.

Его посадили. Убийство с отягчающими, должны были дать от пятнадцати, но вампиры… Отчим вышел через год, весь этот год переписываясь с моей матерью. Она как с ума сошла, жила этими письмами, перечитывала по сто раз на дню, и говорила, что «Каи, у тебя скоро будет папа».

Папа…

Этот «папа» присылал подарки только мне, и это насторожило бабушку, но не маму.

В день освобождения мы поехали встречать «моего нового папу». Я выдиралась, как могла, но «папа» прижимал и зацеловал меня, меня, а не маму! Сидя в машине на заднем сиденье, я вытирала слезы и пыталась стереть все поцелуи, а мама вела машину, что-то весело рассказывая отчиму, который почти всю дорогу не сводил с меня глаз.

Мне повезло, что бабушка забрала к себе в тот же день, заявив матери, что раз у нее теперь новый муж, то им как раз не помешает совместный медовый месяц, и ребенок будет только мешать, причем это же чужой ребенок, так что…

Чужой я перестала быть через месяц.

Странное дело, отчим не женился на моей матери, зато удочерил меня. В семь лет я шла в школу с новой фамилией. Но зато еще в шесть в секцию карате. Бабушки, и со стороны мамы и со стороны отца, оплачивали уроки как могли, обе, несмотря на преклонный возраст, взяли дополнительную работу и выбивались из сил, в попытке защитить меня хоть как-то, потому что мать… моя мать перестала быть собой. «Новый папа» не стал даже хорошим сожителем, он пропадал неделями и месяцами, менял любовниц, и затыкал матери рот тем, что семья без ребенка не полная, и он вернется только тогда, когда я буду дома.

В школу записал меня он, причем в ближайшую к дому, который купил максимально далеко от моих бабушек. Так что за день до школы мы с мамой переехали в новый дом.

Самый страшный день в моей жизни.

У меня было все — комната, мечта любой девочки, с платьями как у принцессы, с живым пони в конюшне, с кукольными домиками, и искренней «любовью» «нового папочки». Меня он обожал, не скрывая этого. Мать… даже не взглянул на нее, все было для меня — прислуга, подарки, украшения.

И сказки на ночь, с обязательным «отцовским поцелуем».

Меня поймали при попытке побега в первую же ночь. Охрана стоящая по периметру стены, окружающей дом. Отчим не ругал, о нет… нежно подхватил на руки вырывающуюся меня, и понес спатки… с обязательным поцелуем на ночь.

На следующий день я пошла в школу и сбежала.

Мне повезло — женщина социальный работник, к которой меня привели полицейские, остановившие шатающегося ночью по городу семилетнего ребенка, не стала ругать, воспитывать или говорить, что убегать из дома плохо. Она выслушала. Выслушала, и подняла дело отчима. Он оказался педофилом со стажем. С очень внушительным стажем из потерянных жизней маленьких девочек.

Отличие в моем случае оказалось лишь одно — меня он удочерил.

Дальше была борьба. Борьба за возможность жить с бабушками, несколько месяцев в кризисном центре вместе с бабушкой Лорой, когда мы проиграли очередной суд, школа урывками, и вечные слезы матери, которая кричала в трубку, что я ломаю ее жизнь, и отчим сказал, что выгонит ее, если я не вернусь.

Не вернулась. Меня к нему притащили, несмотря на все попытки к сопротивлению.

Жизнь стала адом.

За три года жизни с матерью он исчезал на недели и месяцы, но когда дома была я, он проводил там каждый день. Каждый долбанный день… Я училась как одержимая, на всех факультетах, бассейн, спорт, дополнительные занятия. Все что угодно, только бы не появляться «дома».

А потом — подслушанный разговор, мой звонок в полицию… отчим сел на два года.

Вышел бы быстро, как и в первый раз, но подтасовка фактов, и вампиры узнали о своей шестерке очень много нового. Отчиму пришлось продать свой шикарный дом и исчезнуть из моей жизни еще на несколько лет.

Его нездоровая любовь ко мне превратилась в ненависть, а мать… мать он продолжал ломать. Она приезжала к нему постоянно, возвращалась с синяками, но отказывалась прекращать все это безумие. Не жена, но мать его «единственного ребенка».

Мой «новый папа» вышел, когда мне было пятнадцать, но уже в четырнадцать я могла сама решать с кем буду жить. Так что снова купленный другой дом остался без «любимой и единственной дочери». Он отомстил — забрал мать к себе. Изменял ей открыто, избивал, и давил на все возможные рычаги, чтобы вернуть меня. И лазейку нашел быстро — у бабушки внезапно нашли наркотики. Она вышла за хлебом и не вернулась.

И все закончилось бы плохо, очень плохо, но отчим не знал одного — я уже давно сотрудничала с полицией. Бабушку отпустили, а я… военная школа закрытого типа стала новым убежищем для меня. Военная школа, и мечта — работать в полиции и сажать таких ублюдков как отчим, отрезая их от общества раз и навсегда.

В шестнадцать я получила паспорт и смогла вернуть себе свою фамилию — Мэттланд. Моя гордость, и моя победа. Жаль, что тот год обернулся потерями, сначала бабушка Лора, потом бабушка Мишель ушли в мир иной, оставляя меня практически полной сиротой. Мама… мама не появилась ни на одних, ни на вторых похоронах… ей было все равно. Меня она ненавидела, обвиняя в том, что отчима замели из-за меня, и, обзывая полицейской шавкой в лучшем случае, в худшем… было много других слов.

Но это не помешало ей заявиться на мое восемнадцатилетние с отчимом под руку. Счастливая, помолодевшая, радостная и… «папа» так и не утративший крайне сексуальный интерес к «дочери». Не знаю, каким педофилом он был, но видимо неправильным.

Через год отчим сел снова… за попытку изнасилования. А еще у него нашли наркотики. Много. Максимум из того, что мне смог выдать отдел по борьбе с наркоторговлей.