Бабушка считала, что я должна научиться танцевать, и я начала посещать уроки хореографии у мистера Додсуорта. Такие занятия были обязательным атрибутом долгих лет, и многие маленькие мальчики и девочки учились польке и вальсу, аккуратно выстраиваясь на сияющих квадратах полированного паркета.

Бабушка решила, что из-за моего роста и, возможно, неловкости, мне не помешают уроки балета, поэтому я раз в неделю ходила к штатному преподавателю на Бродвее и училась танцевать на кончиках пальцев с четырьмя или пятью другими девочками, которые выходили на сцену, с нетерпением ждали возможности выступить и почти ни о чем другом не говорили, кроме балета, вызывая у меня сильную зависть.

Мне все нравилось, я усердно тренировалась и до сих пор ценю усилия, вложенные в некоторые танцы, которые выглядят так легко, когда их исполняют на сцене.

Глава 2

Юность

Я полюбила театр, и однажды Пусси взяла меня с собой посмотреть на великую итальянскую актрису Дузе, когда та впервые посетила нашу страну. Затем мы встретились лично, что тоже устроила тетя, — это волнение мне не забыть никогда. Очарование и красота Дузе олицетворяли собой все, что я только могла себе представить! Еще мне позволяли смотреть несколько пьес Шекспира и время от времени ходить в оперу, но мои юные тети и их друзья постоянно обсуждали те постановки, которые я ни разу не видела. В итоге однажды зимой я совершила преступление, которое долгое время лежало тяжелым бременем на моей совести.

Бабушка отправила меня на благотворительный базар вместе с одной из моих подруг. Я сказала служанке, что не надо со мной идти: мою подругу будет сопровождать ее помощница, которая и отведет меня домой. Вместо базара мы пошли на пьесу «Тесс из рода д’Эрбервиллей», которую обсуждали старшие и которую я совсем не поняла. Мы сидели на галерке и тряслись от страха, боясь встретить кого-то из знакомых. Не дождавшись окончания, мы покинули театр, зная, что иначе вернемся домой слишком поздно. Мне пришлось врать, и я так никогда и не созналась, что с радостью бы сделала из-за чувства вины, но тогда проблемы появились бы у моей подруги.

После смерти отца бабушка все реже и реже разрешала мне проводить время с его родственниками, Рузвельтами из Ойстер-Бей, так что с кузенами по папиной стороне я виделась редко. Но пару раз летом я ненадолго ездила в гости к тете Эдит и дяде Теду.

Элис Рузвельт, с которой мы были примерно одного возраста, была настолько утонченной и взрослой, что я относилась к ней с большим трепетом. Она добилась бо́льших успехов в спорте, а у меня было так мало друзей ровесников, что я оказалась в очень невыгодном положении по сравнению с другими молодыми людьми.

Помню первый раз, когда мы пошли поплавать в Ойстер-Бей. Плавать я не умела, и дядя Тед сказал мне спрыгнуть с причала и хотя бы попытаться. Тогда я была настоящей трусихой, но все равно сделала это. Брызги полетели во все стороны, я нырнула и очень испугалась. С тех пор я больше никогда не решалась остаться без почвы под ногами.

Любимым занятием по воскресеньям было ездить к высокому песчаному утесу Купера с пляжем у подножья. Во время прилива вода почти доходила до обрыва. Дядя Тед выстраивал нас в линию, возглавлял нашу компанию, и мы спускались вниз, держась друг за друга, пока кто-нибудь не падал или не начинал так спешить, что цепь разрывалась. В каком-то смысле мы добирались до дна, скатываясь или разбегаясь.

В первый раз я безумно испугалась, но поняла, что все не так плохо, а потом мы долго шли обратно — на каждые два шага вперед приходился один шаг назад.

Я вспоминаю эти прогулки отчасти как большую радость, потому что мне нравилось бегать со всеми от дяди Теда среди стогов сена в сарае и подниматься в оружейную на верхнем этаже дома в Сагаморе, где он читал вслух, главным образом, стихи.

Иногда он брал нас на пикник или в поход и преподавал множество ценных уроков. Например, что поход — отличный способ узнать характер человека. Эгоисты очень быстро проявляли себя тем, что требовали лучшее спальное место или лучшую еду и не хотели выполнять свою часть работы.

Мой брат наслаждался всем этим больше, чем я, ведь он был того же возраста, что и Квентин Рузвельт, и после моего отъезда за границу бабушка разрешила ему чаще навещать дядю Теда и тетю Эдит. Моим поводом пообщаться с семьей Рузвельт были только ежегодные рождественские визиты, когда бабушка разрешала мне провести несколько дней с тетушкой Коринн.

Это был единственный период в году, когда я видела мальчиков своего возраста. Такие вечеринки приносили мне больше боли, чем радости. Все ребята хорошо знали друг друга и часто виделись. Все были лучше знакомы с зимними видами спорта. Я редко каталась с горки и никогда — на коньках, потому что мои щиколотки были очень слабы.

Танцевала я тоже неважно, а кульминацией любой вечеринки были танцы. Какие же неподходящие платья я носила: они все были выше колена. Конечно, я знала, что отличаюсь от остальных девочек, и даже если бы не знала, они бы честно об этом рассказали! До сих пор помню, как на одной из таких вечеринок я была благодарна своему кузену Франклину Рузвельту, когда он подошел ко мне и пригласил потанцевать с ним.

Думаю, я была большим испытанием и огромной ответственностью для тети Коринн, которая так старалась, чтобы каждый из нас приятно провел время. Но что она могла поделать с племянницей, которой не разрешали видеться с мальчиками в промежутках между этими вечеринками и которая была одета как маленькая девочка, хотя выглядела взрослой?

Внезапно моя жизнь начала меняться. Бабушка решила, что для пятнадцатилетней девочки дома стало слишком весело, и вспомнила, как мама хотела отправить меня учиться в Европу. Так начался второй период моей жизни.

Летом 1899 года я поехала в Англию вместе с тетей, миссис Стэнли Мортимер, и ее семьей. Она взяла меня в свою каюту и сказала, что плохо переносит морские путешествия, поэтому всегда сразу ложится спать, оказавшись на борту. Я подумала, что так и надо делать, поэтому последовала ее примеру. В итоге я не получила никакого удовольствия от поездки, большую ее часть проведя в каюте. Приплыв в Англию, я заметно покачивалась на ногах, потому что никогда до этого не оставалась в закрытом помещении так долго!

Я не знала свою прекрасную тетю Тисси так же хорошо, как и двух младших тетушек, но она мне нравилась и всегда хорошо ко мне относилась. Думаю, даже тогда ей было комфортнее в Европе и Англии, чем в США. У нее было много друзей в той маленькой лондонской компании, также известной под названием «Души». Она была одной из тех людей, которых лучше всего описывает слово «изысканный».

Меня отправили в школу мадемуазель Сувестр, «Алленсвуд», в небольшом местечке под названием Саутфилдс недалеко от Уимблдонской общины и чуть дальше от Лондона. Эту школу выбрали потому, что сестра моего отца, миссис Коулз, ходила в другую школу, основанную мадемуазель Сувестр в Ле Руш, что недалеко от Парижа, еще перед Франко-прусской войной. Осада Парижа была настолько тяжелой, что мадемуазель Сувестр покинула Францию и переехала в Англию.

Семья хотела убедиться в том, что директор школы хорошо присмотрит за мной, ведь меня оставят одну. Тисси отвезла меня к мадемуазель Сувестр, и я осталась с обещанием, что проведу с ней Рождество в Лондоне. Когда тетя уехала, я чувствовала себя потерянной и очень одинокой.

В школе было много правил, и первое заключалось в том, что всем следовало говорить по-французски, и если кто-то использовал хоть одно английское слово, то в конце дня сам должен был в этом признаться.

Моей первой няней была француженка, и я заговорила по-французски до того, как выучила английский, так что для меня это правило оказалось довольно легкой задачей, но для многих девочек-англичанок, которые до поступления почти не изучали французский язык, оно стало ужасным испытанием.

На внутренней стороне двери каждой ванной комнаты находились правила принятия ванны, и я была в шоке от того, что нам приходилось отвоевывать право мыться трижды в неделю всего по десять минут, если, конечно, не доставался последний промежуток, когда можно было урвать еще пять минут до того, как прозвучит: «Отбой!»

Утром, прежде чем выйти из комнат, мы должны были заправить кровати. После пробуждения полагалось снять постельное белье и повесить его на стул для проветривания. После завтрака происходил осмотр наших комнат, и нас оценивали по опрятности и тому, как мы заправляем кровати. Нередко проверяли наши комоды и шкафы, и любая девочка, которая не следила за порядком, вернувшись в свою комнату, могла увидеть все содержимое ящиков на своей кровати для дальнейшей расстановки. Я видела, как с кроватей срывают покрывала и заставляют перестилать их заново.

День начинался с раннего завтрака — кофе с молоком, шоколада или молока, булочек и масла. Тем, кто хотел, давали еще яйца.

Мадемуазель Сувестр, седоволосая женщина в возрасте со слабым здоровьем, никогда не приходила на завтрак, но за нами хорошо присматривала мадемуазель Самайя, подвижная маленькая женщина, которая обожала мадемуазель Сувестр и прислуживала ей, не покладая рук. Она руководила всеми делами школы и давала уроки итальянского.