Она выронила тряпку. В светло-серых глазах промелькнули испуг, усталость, разочарование, отчаяние. «Снова он». Да, Орлик. Это я. Человек, который принес тебе ужасную головную боль, слезы и чувство собственной значимости. Я вернулся. Знаю, для тебя было бы лучше, чтобы я исчез с этой планеты, растворился где-нибудь в космосе. Так легче. Ведь теперь у тебя, наверное, совсем другая жизнь, и в ней нет места гордым изгоям вроде меня, которых всегда нужно от чего-то спасать. Прежде всего, от них самих.

Якобы собираясь закрыть дверь, я обернулся еще раз и посмотрел на Сашу в упор. Я сделал вид, что увидел ее случайно, замешкался и передумал заходить в туалет. Она какое-то время сомневалась — подойти или нет. И все же решилась и вышла из кабинета.

— Зачем ты здесь? — У Саши был такой напряженный вид, будто рядом оказалась бомба, способная в любую секунду взорваться от одного ее дыхания. Мне было больно осознавать это. Вот бы донести до Саши, что я уже не такой, как раньше.

— И тебе привет, Орлик, — вымученно усмехнулся я.

Она вздрогнула, услышав детское прозвище, которое я ей дал.

— Не ожидала, что ты вернешься…

— Ты бы этого хотела, да? Чтобы я не вернулся?

— Не знаю, — прозвучал грустный ответ.

Я хмыкнул.

— Хотя бы спасибо за честность. А ты изменилась. С кончиков кудряшек не сочится былой альтруизм.

С этими словами я протянул руку и накрутил ее волосы на палец — дружеский жест, который был у нас в порядке вещей в прежние времена. Но теперь Саша нахмурилась и увернулась, как недовольная кошка. Я немного обиделся.

— Мы все изменились. Надеюсь, ты тоже.

— Не переживай. Я больше не захватываю заложников. — Я постарался сделать тон шутливым.

Она отпрянула, но, кажется, выдохнула. Ведь этого она и боялась: что я вернулся, а со мной вернется та адская карусель, в которую я превратил наши с ней жизни. Я рад, что карусель все-таки удалось остановить.

— Раз ты в строю, значит, у тебя все хорошо? — осторожно спросила она.

— Более-менее.

— Как… — запнулась Саша на долю секунды. — Бабушка?

Она избегала расспросов о маме, потому что путем быстрых арифметических расчетов выяснила, что с мамой было и еще долго будет все без изменений. Если точнее, то десять лет и двадцать девять дней.

— С бабушкой все отлично, у нас теперь семейный бизнес.

— Правда? И что за бизнес?

— Открыли свою кафешку.

— Как здорово! Я очень рада.

Она украдкой оглядела меня, ненадолго задержавшись на логотипе Lacoste на рубашке и пряжке Levi’s на ремне. И выдохнула еще раз. Да, Санька, теперь я не нищий, и тебе больше не нужно меня подкармливать.

Возникла неловкая пауза. Я надеялся, что Саша спросит еще о чем-нибудь, но нет.

— Слушай, Жень, я пойду. Сейчас звонок прозвенит, а мне еще доску мыть. — Оправдание так себе, но спорить я не стал.

Я кивнул и, чтобы подтвердить свою легенду «случайной» встречи, зашел в мужской туалет. Там я заперся в кабинке, сжал большие и указательные пальцы и с удивлением обнаружил, что они дрожат.

Снаружи раздался оглушительный звон, а потом загрохотал бодрый топот ног. Мимо туалета обратно в свой кабинет пронеслись игроки.

Саша

В кабинете я продолжила вытирать с доски. Заметив на указательном и среднем пальцах кровь, я поморщилась и сунула их в рот. Оказывается, я на нервах ободрала все заусенцы, пока говорила с Женей… А ведь с его уходом из моей жизни я думала, что забуду эту пагубную привычку.

Раздался страшный звон. Кто-то вздрогнул, кто-то подскочил на стуле. Все обменялись удивленными взглядами.

В класс вошла математичка, и мы завалили ее вопросами. Она недовольно ответила, что кто-то разбил окно, но все, что нас должно волновать на данный момент, — это неопределенный интеграл. Впрочем, к концу урока мы уже знали, что окно разбили бэшки: Марк Черепанов, Миша Кауц, Тимур Ларин, Егор Шепелюк и Валера Репкин. Харитонова принесла в школу какой-то необычный летающий мяч, парни бросали его друг другу в коридоре и случайно угодили в стекло. Игроки быстро убежали в кабинет, но, что странно, к бэшкам сразу заявилась Полина Викторовна — наш завуч, ужасно строгая дама с военной выправкой. Она безошибочно назвала пять фамилий и вызвала игроков к себе, а также отобрала мяч. И откуда она узнала, кто именно виноват?

На перемене мы со Светой, возвращаясь из туалета в кабинет, с интересом обсуждали произошедшее. Я даже не заметила, как врезалась в кого-то.

— Орлова, будь внимательнее, — раздался сухой и безжизненный голос. Я подняла глаза и, увидев Кощея, задрожала. — Мы же не хотим в школе несчастных случаев.

Наш директор Константин Борисович ужасно бледный и худой; неизменно выглядит так, будто его похоронили пару дней назад, а сегодня он поднялся из могилы и пришел в школу. Лицо без кровинки, впалые глаза, тонкая кожа, плотно обтягивающая череп. Губы сжаты в тонкую линию, отчего кажется, будто на лице вечно одна и та же презрительная гримаса. Он никогда ни на кого не кричал, но вкрадчивый замогильный голос вгоняет в ужас похлеще любого крика. Может, Константин Борисович ненавидит учеников? Взгляд у него обычно такой, будто он всем нам желает скорейшей смерти.

Испуганная Света на всякий случай спряталась за меня, хотя директор не обращал на нее никакого внимания. Пролепетав извинения, я низко опустила голову и засеменила прочь.

— Блин, он так смотрел, как будто порчу навел, — запричитала Света. — Сходи в церковь на всякий случай.

У двери кабинета мы увидели толпу. Тут были бэшки — Марк, Тимур, Егор и Игорь, и ашки — Рома, Север и Ваня. У последнего был такой вид, будто он мысленно сочиняет завещание. Бэшки наезжали на нашего Ванька: утверждали, что именно он сдал игроков завучу.

— Я ни на кого не стучал! — отбивался Ваня. Его нижняя губа дрожала от обиды.

— А кто тогда? — рыкнул Марк. — Я видел, ты из толчка выходил, когда мы играли! — Он припечатал Ваню к стенке, и тот задрожал уже весь.

— Эй, Марк, полегче. — Север встал перед Минаевым.

— Вон, там в учительский туалет кто-то тоже зашел, может, это какая-то училка! У меня других проблем, что ли, нет? У меня вообще мама сейчас болеет, мне не до вас! — Казалось, еще секунда, и Ваня разрыдается.

У мамы Ванька был ковид, и она лежала в больнице.

— Да, может, это и не он, — сказал Север. — Вань, погоди истерить. Это полная глупость — обвинять кого-то из наших…

— Из ваших? — вскипел Марк. — Мы уже не один класс, да? Границу провел, что твое, а что не твое? А как же весь тот треп на линейке в прошлом году? Что мы все равно вместе, обнимашки, сопли, слезы, все дела. Все ваши ревели, что не хотят этой дележки. А теперь чего? Быстро, смотрю, переобулись!

— Мы и были одним классом до этого наезда, — холодно парировал Север. — Чего вы приперлись-то? Очки ему разбить? Только к слабым и можете цепляться.

— А давай мы к тебе прицепимся, а? — огрызнулся Черепанов. — Ты же староста, отвечаешь за него.

— Могу и ответить, — спокойно сказал Панферов.

Марк и Север двинулись друг на друга. Между этими двоими уже давно будто кошка пробежала. Они искали любой повод для разборок.

Я встала между ними и резко велела:

— Парни, стоп!

Черепанов и Панферов хмуро посмотрели на меня, а я обратилась к Минаеву:

— Вань, у тебя какое зрение?

— Минус десять, а что?

Я оглядела всех.

— Ваня с первого класса сидит за первой партой, потому что даже в очках со второй уже не видит доску, а с третьей — училку. Думаете, он через весь коридор разглядел и запомнил каждого игрока? Сомневаюсь, что он отличит с такого расстояния слона от жирафа.

Мои слова ввели парней в замешательство. Даже Черепанов задумался.

— Ну, а кто тогда нас сдал? — спросил Игорь.

— Ванек говорит, что в учительский туалет кто-то зашел. Может, это сама Полина. У нее глаз как у орла, а память как у суперкомпьютера. Она каждого вычислит по одному прыщу на подбородке. Так что не ищите заговоры там, где их нет.

Бэшки задумчиво обменялись взглядами. Черепанов, как будто все еще сомневаясь, снял с Ванька очки и, повертев в руках, вернул.

— Ну, ладно, парни. Сворачиваемся, — обратился Игорь к бэшкам.

Марк угрожающе сказал Северу:

— На этот раз вам повезло. Но в следующий будут последствия.

Перед тем как уйти, Марк посмотрел на меня так, будто я нанесла ему личную обиду. Я поежилась. Вообще-то, Марк всегда меня пугал. В восьмом классе он зазывал всех посмотреть на труп коровы. В девятом — подкинуть в почтовый ящик историка взрывчатку. В десятом вместе с Шепелюком и Сухановым угнал старый «Шевроле». Парни покатались на нем по городу, врезались в рекламный пилон и сбежали. Вообще, та еще компания.

После того как бэшки ушли, Ванек, запинаясь, не переставал меня благодарить.

Когда старосты двух классов — сухие дубовые пни, все плохо. Конфликты они решают так же дубово.

В классе у Панферова всегда было много сторонников. Понятное дело, девчонки по Северу сохнут стаями, но и среди мальчишек у него своя гвардия: Дима, Рома, Витя. Вся эта тройка состоит в школьной сборной по баскетболу, Панферов их туда и продвинул. Для этого Север долго терзал директора своими инициативами — например, заявил, что школе нужны уличная баскетбольная площадка и новые мячи, а еще новая форма — каждому ученику. Он заразил своими идеями многих, но спустя несколько недель преследований директора и пикетов возле его кабинета смилостивился: теперь ему всего-то нужно было, чтобы тройку из класса взяли в сборную. Директор выдохнул и радостно дал добро, взяв с Севера обещание больше его не доставать. Но вскоре Панферов примерно тем же способом инициировал создание женской баскетбольной команды: сначала выставил непомерные требования, затем отозвал большую часть. Не скрою, это классная внешняя политика; глобальные проблемы Север всегда решал ловко. Но в вопросах взаимоотношений внутри класса Панферов неизменно разводил руками и все пускал на самотек. Вот почему, например, он закрывал глаза на травлю, которой подвергался Женька. Сейчас — другое дело. Раздоры между 11 «а» и 11 «б» — проблема не внутренняя, а внешняя. Поэтому Панферов посчитал своим долгом вмешаться.