Размышляя обо всем этом, я рассеянно наблюдала, как ашки по очереди заходят в кабинет. Рома задержался.

— Санек, к-к-круто ты их отб-б-брила, — восхитился он и шутливо стукнул меня по плечу.

Рома заикался с детства. Ему было пять лет, когда родители впервые собрались сводить его к стоматологу. У детского сада рабочие долбили асфальт отбойным молотком, и кто-то из друзей Ромки пошутил, что зубы сверлят этим же инструментом. Богатое Ромкино воображение сразу нарисовало картину: зубной врач сносит ему пол-лица. Оттуда и пошло заикание. Ромку никогда не дразнили, наоборот, многие считали дефект скорее милой изюминкой.

— А то, — улыбнулась я, в шутку стукнула его по бицепсу и тут же, поморщившись, потрясла кулаком. — Ничего себе банки прокачал! Я чуть руку не сломала.

Рома довольно улыбнулся.

— Это т-ты меня еще на сушке не видела!

— А пощупать можно? — спросила я.

— Ну, пощупай, — игриво разрешил Рома и встал в позу бодибилдера.

Я пощупала и похвалила его бицепсы. Сияющий Рома ушел в кабинет.

Мы со Светой остались в коридоре.

— Хорошо, что все уладилось, — сказала я. — Боюсь представить, во что бы все вылилось…

Подруга что-то печатала в телефоне. Меня она будто не слышала.

— Свет? Эй! Света? Отзовись!

Света послала мне равнодушный взгляд.

— А что? Похвалу ждешь, как всегда?

Я растерялась.

— Э-э-э… Я, вообще-то, обсудить хотела этот неадекват, но… ладно…

Света прищурилась и язвительно сказала:

— Ах, ты такая молодец, снова впереди планеты всей. Довольна?

Это она что? Ну в чем я опять провинилась?

— Не-а. Не хватает: «Ты такая находчивая, внимательная, сообразительная, мудрая, да что там говорить, просто гений!» — попыталась пошутить я. — А вместо кексика, пожалуй, я куплю тебе упаковку витамина D. Говорят, повышает серотонин [Гормон, который отвечает за положительные эмоции и создает у человека чувство социальной значимости.].

Насупившись, Света снова ушла в телефон. ПМС у нее, что ли?

Перед тем как зайти в класс, я глянула в коридор. Женя стоял возле двери своего кабинета и мрачно наблюдал за тем, как мы входим внутрь. Взгляд у него был такой пронзительный, будто он чего-то ждал или что-то знал наперед. Я поежилась. Меня вдруг охватило смутное нехорошее предчувствие.

* * *

Комната вся заросла паутиной. Слабый естественный свет пробивается через пыльное треснутое окно. Никто не жил здесь уже много лет. Диван изъеден молью, обои, свисающие со стен рваными клоками, покрыты бурыми пятнами. Я медлю в дверном проеме, затем делаю шаг и уверенно вхожу. Скрипят и стонут дощатые половицы.

Пройдя в центр комнаты, я опускаюсь на корточки и, взявшись за одну из половиц, приподнимаю ее. Внутри, в небольшом углублении, лежит пухлая тетрадь в твердой обложке. Я забираю ее и сажусь за стол. Ну здравствуй, мне тебя не хватало.

Нетерпеливо смахнув пыль, я наконец раскрываю тетрадь. Быстро пролистываю мятые пожелтелые страницы, заполненные аккуратным почерком. А вот и они. Пустые листы. На первом же я ставлю сегодняшнюю дату — 2 сентября 2020 года. И начинаю жадно, нервно писать:

«Дорогой дневник!

Не верится, что мы снова вместе! У меня только теперь появилась цель. Мы с тобой вместе продолжим начатое и вместе закончим.

Они отвратительны. Их сытые, наглые, тупые физиономии — от них просто хочется блевать! Ты не представляешь, чего мне стоит находиться рядом с ними. Приходится изображать дружелюбие, но как же мне тяжело это дается!

Их сегодняшний компромисс сорвал наши планы. Во всем виновата чертова девчонка, она спутала нам карты. Ничего, она свое получит. Получит сильнее всех. Невинная овечка борется за мир и защищает слабых. Как бы не так! От нее за версту разит лицемерием. Она воняет, они все воняют. Но это наша игра, и мы устанавливаем правила, решаем, кому оставаться, а кому выбывать…

Они все узнают… Они получат свое…

Эта школа проклята. Она воняет, и я сотру ее в пыль.

От них ничего не останется».

Я закрываю тетрадь. Барабаня по ней пальцами, называю имена одно за другим:

— Орлова Саша. Панферов Север. Ларин Тимур. Шепелюк Егор. Воропаева Лена. Кауц Миша. Минаев Ваня. Салтыков Рома. Полушкина Варя. Галанина Ира. Нургалиев Малик.

Одиннадцать имен. Затем я возвращаюсь к первому и повторяю сначала, как будто боясь забыть этот список. Только спустя пять повторений я замолкаю. Возвращаю тетрадь в нишу в полу и закрываю половицей. А затем выхожу из комнаты.

Урок 3. Техника бега от прошлого: дыхание, ритм, темп

Саша

Я всегда была классной активисткой: организовывала праздники и дискотеки; канючила у Инны Григорьевны поездки; занималась сбором средств. Вот и сегодня меня назначили ответственной за Осенний бал. Это значило, что мне нужно написать сценарий, договориться с преподавательницей танцев о репетициях вальса, опросить два класса о том, кто будет танцевать, и подумать о декорациях.

Дома, наскоро пообедав, я села за сценарий, но мысли были далеки от Осеннего бала. Я все смотрела на свой шкаф. Наконец, я встала, подошла к нему и вытащила коробку с памятными мелочами. Порывшись, я нашла там стопку старых открыток. Они все были от Жени; с милыми и трогательными рисунками его же авторства — коты, медведи, овечки. И с надписями от руки, которые я иногда перечитывала в минуты грусти.

Жасминовый чай с тобой сильнее даже твоей красоты.

Без тебя — словно болеть все лето, Орлик.

Я помнила все фразы наизусть. Никто и никогда больше не писал мне таких слов. Каждый раз, проговаривая их про себя, я чувствовала, как в сердце распускаются цветы.

Затем я вернулась к делам: погуглила готовые сценарии школьных праздников в надежде на что-нибудь интересное, но безуспешно. В итоге текст я стала писать сама. Вот только воспоминания никак не хотели меня покидать. Их было слишком много.

Мы с Женей учились вместе с первого класса. Каким он был в детстве? Шумным и хулиганистым, но не до такой степени, чтобы учителя закатывали глаза и причитали: «Опять этот Ерофеев». Своими проделками он больше смешил взрослых, чем злил.

Женя был дружелюбным и добрым. Помню, в первом классе мальчишки, в том числе Шепелюк, Репкин и Ларин, плевались в меня ягодами из компота, а Женька меня защитил, заслонил собой. После той компотной битвы он предложил мне выйти за него замуж, а я согласилась. Света нас обвенчала, держа вместо Библии букварь. А потом мы с Женей усыновили много игрушек и стали многодетной семьей.

Женя дружил как с мальчиками, так и с девочками. Но с седьмого класса все изменилось.

Тогда в школу пришел работать Женин отец, Игорь Валерьевич. Он преподавал историю, и с первого же дня его возненавидела добрая сотня учеников. Отец Жени был из тех учителей, чье лицо в классном альбоме прожигают сигаретой сразу после вручения.

Первый урок у нас он начал без приветствия — зато сразу принялся по очереди выгонять нас к доске. Он спрашивал старый материал — и издевался абсолютно над всеми. От него досталось не только тем, кто не мог связать двух слов, но даже зубрилкам, цитировавшим учебник и отвечавшим на все вопросы. Он заявлял, что ему не нужны пустые пересказы, а нужно, чтобы мы научились думать и анализировать факты.

— Я крайне разочарован уровнем вашей подготовки, — протянул он в конце урока. — Ни один ответ не вытягивает даже на твердую тройку. Сплошной мусор. А ведь Ирина Андреевна — прекрасный педагог, не верю, что она не вложила в ваши головы хотя бы малую толику ценного. Ну ничего. Я вами займусь. С этого дня история будет для каждого из вас самым важным предметом в жизни.

И он поставил нам всем двойки.

Слово он сдержал. Если в других классах ученики обычно ненавидят физику и химию, то у нас все шли на историю, как на казнь. История действительно стала для нас особенным предметом — предметом всеобщей ненависти. Мы ненавидели дни, в которые проходила история, а она была аж дважды в неделю. Ненавидели Игоря Валерьевича. Ненавидели учебники и тетради. Мы ненавидели колонии в Северной Америке и Великую французскую революцию, ненавидели Наполеона, Тюдоров и Стюартов, Пруссию, викторианскую эпоху, Кутузова, «Союз спасения», Табель о рангах, Пестеля и Муравьева.

Но самое страшное — класс возненавидел и Женьку. Ополчились против него не сразу, способствовало этому несколько событий.

Как-то Игорь Валерьевич так достал класс, что все сговорились бойкотнуть его урок: дать, наконец, понять, что подобные методы работы — дерьмо. Но полноценного бойкота не получилось; историю прогуляли все, кроме Жени. С урока Женя ушел с тремя пятерками, а у всех остальных вместо энок стояли двойки. Да и вообще, у Жени особых проблем не было. Все зубоскалили: «Ну конечно, тянет сынка». Но я знала, что это не так. Просто отец по части истории Женю здорово вымуштровал, дома над учебником Женя сидел побольше других, так что его оценки были заслуженными. Только вот кроме меня в это никто не верил. Все считали, что Женя получает пятерки по блату, и ужасно бесились.

Игоря Валерьевича боялись, никто не мог даже слова пикнуть на уроке. Зато многие отрывались на Жене.